Борис Громов - Рядовые Апокалипсиса
С этими словами он небрежно перекинул ее через плечо. «Словно мешок с картошкой», – мелькнуло в голове у Женьки: «Даже движение плечом было характерное, когда пристраивал поудобнее». И только потом до нее дошло, насколько, наверное, неприлично она сейчас выглядит в своей короткой зауженной юбке, и попыталась ее одернуть, за что получила увесистый шлепок по попе.
— Не елозь, блин, – буркнул «пятнистый» и, услышав громкий звук бьющегося стекла этажом выше, снова смачно выругался и гаркнул: – Вниз, бегом!!!
Но убежать им не удалось. Едва они успели спуститься на пару пролетов, как разом загрохотали сразу несколько автоматов. Женьке, повисшей на плече «пятнистого» и боявшейся даже шевельнуться, чтобы ему не помешать, практически ничего не было видно, только скачущие по ступеням зеленые гильзы.
— Отходим, мля! Отходим!!! Сука, да что ж ты не дохнешь–то?!! – тащивший ее омоновец рычал так, что, наверное, мог бы медведя в тайге запугать до икоты.
Но таинственный «мутант» явно не испугался, а пытался атаковать.
— А–а–а! Борян!!!
Внезапно Женьку будто вихрем смело на пол. Уже сжавшись в комочек в углу лестничного пролета, она поняла, что «пятнистый» просто сбросил ее с плеча и с места сиганул назад, прямо на спину какой–то непонятной, хищно–гибкой твари, покрытой облезлыми клочьями рыжеватой шерсти, которая подмяла под себя одного из омоновцев. Тварь была размером, наверное, с дога, а может и чуть крупнее, только более приземистая и мускулистая, скорее, на какого–нибудь хищника кошачьей породы похожая – льва или пантеру. Вот только гибкий, длинный и лысый, будто у крысы, хвост в образ совершенно не вписывался. Действительно – мутант, лучше и не скажешь. И сейчас эта пантеро–крыса, похоже, одновременно пыталась сделать сразу два дела: дотянуться наконец своими впечатляющего размера клыками до подмятого под себя омоновца и стряхнуть со спины вцепившегося ей в загривок мертвой хваткой «пятнистого». Тот вообще сейчас был страшен и больше всего походил на Кинг—Конга из нового фильма Питера Джексона, рвущего пасть динозавру. Хотя нет, не рвущего, и не пасть. Резкий рывок рук, отчетливый хруст костей. Мамочка родная, да ведь он этой твари голыми руками шею свернул!
— Ты как, Андрюха? – прохрипел «пятнистый», откатываясь в сторону.
— А как думаешь, Борян? – задыхаясь ответил тот, ползком выбираясь из–под тела твари. – Охренительно просто, мля! Но, кажется, цел. Только штаны стирать нужно.
— Ничего! – ненатурально хохотнул первый. – Штаны тебе жена отстирает. Главное – не укусили… Но чтобы я еще раз до этих сволочей руками дотронулся!!!
Здоровяка ощутимо передернуло. Поправив на голове сбившийся набок шлем и поудобнее перехватив автомат, он присел рядом с Женькой:
— Ну ты как?
— Зачем было так грубо? – неожиданно для самой себя выпалила она. – Я ногу опять ушибла и колготки порвала!
«Господи, что ты несешь, овечка? Какие колготки? Он собой рисковал и тебе только что жизнь спас, и тому невысокому мужику – тоже», – мелькнуло в голове Женьки. Она уже поняла, что сморозила страшную глупость, что сказать нужно что–то совсем другое, что–то… Но было поздно. В глазах у «пятнистого» появилось нечто такое… Так на психически больных, наверное, смотрят. С жалостью и легкой брезгливостью.
— Колготки, говоришь? – протянул он, вставая с корточек. – Ну–ну… Тимур, помоги… барышне до «брони» доковылять, а то я сейчас, похоже, ничего тяжелее собственного… кхм… поднять не смогу.
И уже когда он, повернувшись к ней спиной, тяжело затопал вниз, до Женьки донеслось его бормотание:
— Мля, и почему некоторые дуры – такие бабы?
г. Москва, Варшавское шоссе – Садовое кольцо,
23 марта, пятница, день
Снова выезжать на Варшавку мы не рискнули. «Броня», конечно, «броней», но против потока даже на танке сейчас ехать рискованно. Уж лучше небольшими улочками выбираться.
И вот теперь, пока «восьмидесятка» пробивает себе дорогу сквозь толпу мертвецов, я подвожу, как любил выражаться мой бывший ротный, «промежуточные итоги», от которых, если честно, хочется взвыть дурным голосом и залезть на ближайшую стену – настолько все погано. Есть такое выражение – мрачный, как туча. Мол, плохое настроение у человека. Так вот, если сейчас мое настроение взять, то самая черная грозовая туча по сравнению с ним будет похожа на белоснежное райское облачко, на котором сидят, помахивая крылышками, розовощекие купидончики. Причин – вагон и маленькая тележка! В целом – похоже, мы начинаем «сливаться». Если вначале у меня еще были какие–то иллюзии на этот счет, то теперь их не осталось совсем. А коли по конкретике пройтись…
Ну, во–первых, ушли таманцы. И теперь в сухом остатке у нас пока следующее: два десятка вполне нормальных боевых единиц сами же на все четыре стороны отпустили, автобус угробили, автосалон разграбили, бензоколонку вскрыли… И помочь на обратном пути мы тоже никому не сможем, даже если очень захотим – автобус накрылся, а в «броне» места уже нет, в самом лучшем случае одного–двоих разместим, и то едва ли не на колени сажать придется. «Восьмидесятка» – не «Икарус», про БРДМ я вообще молчу. А во–вторых, еще эта блондинистая дурища со своими колготками…
Хотя, если правде в глаза смотреть, на девушку я напраслину возвожу. Она, в общем–то, молодец. Трое суток в одиночестве среди толпы мертвецов просидеть – тут и у здорового мужика может башню от страха заклинить. А она и внимание привлечь догадалась, и с планом этажа толково придумала. Ногу, конечно, подвернула не вовремя, ну так каблуки – дело такое, на них спринты бегать мало кто умеет. Да и потом, когда мы на лестнице с этой твариной схватились, не паниковала, не визжала, не дергалась. Но тут уж не знаю, может, старалась не мешать, а может – в ступор с испугу впала. Но и то, и другое – все равно лучше, чем если б она визг подняла и начала руками–ногами болтать и за меня цепляться. Опять же сбросил я ее на самом деле грубовато. Уж как получилось. Мутант, конечно, был – мама дорогая. Гибкий, сволочь, и подвижный, как… Даже не знаю, с кем и сравнить. Когда оставшийся за старшего на прикрытии наших тылов Гумаров прокричал в рацию про перескочившего к нам на крышу мутанта, я, признаться, ожидал увидеть что–то вроде давешних «мини–халков» с Ленинского, ну, с поправкой на прыгучесть, может, не такого здоровенного, но уж точно антропоморфного. И когда с пятого этажа на нас набросилась эта… Это… Блин, честное слово, я даже… растерялся? Да нет, скорее чуть не обхезался. Уж больно страшно выглядела зверюга. После того, как все было кончено, я обратил внимание на впившийся в непомерно мускулистую шею ошейник. Дешевенький, брезентовый с металлической пряжкой, как на солдатском поясном ремешке. Такие ошейники обычно небогатые пенсионеры, а то и вовсе бомжи на своих кабыздохов надевают, чтоб коммунальщики вместе с бродячими не отловили. То есть был это при жизни обычный дворовый бобик, ну может крупный, но один черт – двортерьер. А они, как ни крути, по всем статьям далеко не стаффорды и не ротвейлеры. Зато эта тварюга, даже если не брать во внимание ее заразность, любого бойцового чемпиона на завтрак бы схарчила, да еще и добавки попросила. Одна пасть чего стоит – натуральный нильский аллигатор, а не собака. Вся голова – одна большая челюсть, на мозг места вообще, считай, не осталось. С другой стороны, на кой ему мозги при таких–то зубищах? Кстати, форма у черепа тоже чудная стала – приплюснутая такая, обтекаемая. Судя по содранной шкуре, минимум три пули от кости в рикошет ушли. Нет, оно понятно, что старый добрый «пять–сорок пять» вообще к рикошетам склонен, но чтоб от собачьей черепной кости!.. В общем – здорова и шустра была, сволочь, неимоверно! Вроде в шесть стволов работали, а едва ли не три четверти пуль мимо ушли. Этот вурдалак по стенам скакал, как ниндзя из старых боевиков. Еще нас здорово подвело то, что мы уже привыкли по зомби одиночными работать. А эту погань нужно было очередями в клочья рвать. Вот только сначала никто не сообразил, а потом эта сволочь Солоху с ног сбила и под себя подмяла. Тут уже не то что очередями, но и одиночными стрелять поздно стало. Что меня толкнуло снова в рукопашную кидаться – ума не приложу. Наверное, с испугу и от растерянности сработал, чисто на автомате. Обхватил бошку этой твари руками, одной за нижнюю челюсть ухватил, молясь, чтоб кожаная перчатка не порвалась о клыки, второй – за складку шкуры за ухом. Рванул так, что аж в глазах потемнело. А как иначе? Даже у обычной псины шейные мышцы – дай боже, а тут так вообще натуральный собачий культурист, пусть и дохлый. Услышав хруст и почувствовав, как обмякла подо мной эта туша, сноровисто откатился в сторону. И уже вставая, почувствовал резкую боль в груди. Аккуратно просунул руку под бронежилет, ощупал грудину. Ай, мля! Больно, блин! Но вроде мышца нормальной формы, в комок, как при разрыве бывает, не собралась. Ну хорошо! Значит, не порвал, а только потянул. Хотя – и это не шибко приятно. Вернемся на Калужскую, попрошу тамошних «пилюлькиных» диклофенака кольнуть и мазь какую–нибудь разогревающую выклянчу.
