Василий Гавриленко - Тёплая птица
-Машина?
-Да, фургон. В нем я – долго-долго по дорогам.
-Ты был дальнобойщиком, - вставил Олегыч, раскуривая папироску.
-Да… наверно. В фургоне – много-много коробок. Ночью останавливался на дороге, спал, утром снова – долго-долго. Иногда тормозил, она садилась ко мне, белые волосы или черные.
-Ты подбирал проститутку, - ровным голосом произнес Олегыч. Поперхнулся дымом папиросы и вдруг зашелся смешком. Шрам умолк, недоуменно глядя на него.
-Послушайте, - нетерпеливо сказал я. - Вам нельзя туда, - кивнул на ворота. – Но в Резервацию можно проникнуть и другим путем.
-Разве?
-Можно, Олегыч. Когда-то я, придя из Джунглей, сам воспользовался этой возможностью.
Шрам крякнул.
-Когда-то я тоже был игроком, Шрам. Таким же, как ты.
-К делу, Андрей, - перебил Олегыч, с тревогой поглядывая на ворота. – Мемуары потом.
Действительно, надо поторапливаться. Я, похоже, начал забывать, в каком положении мы находимся.
-Так вот, проникнуть в Резервацию можно через люк у восточной стены…
-Стена огромная, как мы найдем этот люк?
-Дай договорить, Олегыч. Это место отмечено белым оленем.
Машинист посмотрел на меня как на сумасшедшего.
-Не делай такие глаза, Олегыч. Пройдите вдоль северной стены, и белый олень сам выскочит вам навстречу.
-Хорошо, - сдался старик. – Предположим, мы войдем в Резервацию. Что дальше?
-Ты знаешь Пустошь?
-Обижаешь.
-Знаешь бывшую Красную Площадь?
Олегыч хмыкнул.
-Идите туда. Там база возрожденцев. Секты возрожденцев. Глава секты – Христо. Хри-сто. Запомни. Скажи ему, что вы от Андрея. Он все поймет и приютит вас.
-А ты?
-Идите, - я пропустил последний вопрос машиниста мимо ушей.
Шрам открыл дверь и выпрыгнул на снег. Олегыч окинул взглядом кабину; пространство между двумя частями двигателя, печку, кровать. Вздохнул. В глазах его читалась боль.
-Пора, Олегыч, - мягко напомнил я.
Он встрепенулся и шагнул к ступенькам.
-Передай там привет Марине.
Негромко - вдогонку. Надеюсь, старик услышал.
Шрам подал Олегычу руку, помогая спуститься со ступенек. Сверху вниз посмотрел на меня. В свете луны широкое лицо Шрама и само напоминало луну.
-Андрей, может, ты с нами? – проговорил он.
-Идите. Не теряйте времени.
Пару минут я смотрел вслед двум удаляющимся фигурам. Одна – маленькая, согбенная, в телогрейке и шапке-ушанке, другая – крупная, но тоже согбенная. Сын и отец… «Ищите друг друга и ждите, несмотря ни на что». Я провел рукой по щеке – она была сухой. Слеза скатилась внутрь меня, прямо к сердцу.
Когда Шрам и Олегыч скрылись из виду, я захлопнул дверцу кабины и опустился в кресло у пульта управления. Дотянулся до рукояти гудка. Ну что? Неужели я сделаю это? Еще не поздно догнать Шрама и Олегыча, вернуться к Марине. Живым. Побежденным, но живым.
Я потянул рукоять на себя.
Резкий гудок разорвал в клочья предутреннюю тишину. Не жалея ушей, я с каким-то остервенением не отпускал рукоять до тех пор, пока ворота не вздрогнули. Приподнявшись с кресла, смотрел, как створки расходятся в стороны. В ушах звенело. Я встряхнул головой – звон уменьшился.
В воротах появился стрелок. Блеснул в свете луны красный флажок: путь свободен. Путь свободен…
Я начал вспоминать, как колдовал над пультом управления Олегыч. Уж не слишком ли самонадеянно с моей стороны было подумать, что я смогу привести локомотив в Резервацию? Кажется, сначала он выжимал вот эту хреновину…
Поезд ожил; находясь в кабине, я отчетливо ощущал все нарастающую мощь машины.
Несколько стрелков показались в воротах. Они постояли, о чем-то переговариваясь, и внезапно направились в мою сторону. Что им понадобилось?
Я запаниковал. Так и подмывало выжать до предела рычаг, еще помнящий тепло Олегычевой руки и направить локомотив на приближающихся людей. Людей, несущих опасность моей Теплой Птице. Черт возьми, что ты со мной сделал, Паша?!
Сжал зубы. Нет, суки, ваш поганый конунг Ахмат еще не совсем обабился…
-Эй, там, глуши мотор, - раздалось снаружи.
Я не пошевелился.
По металлическим ступенькам тяжело застучали ботинки. Дверца кабины распахнулась. В проеме появился стрелок с нашивкой на груди в виде белого кружка. Эта нашивка обозначает командира небольшого сводного отряда стрелков. Среди конунгов носителей таких нашивок называют кружочками, а еще – неудачниками. Ни один кружочек так и не стал конунгом.
Кружочек, заглянувший ко мне в кабину, был тощий, как жердь, с обвислым носом и глазами навыкате.
-Глуши мотор, гнида, - сказал он простуженным голосом.
Я повернулся так, чтоб он увидел серпик луны. Однако зрелище не произвело на кружочка должного впечатления.
-Ты по ходу, оглох?
Я вернул тумблер на панели управления в первоначальное положение. Гуд стал затихать.
-На выход, - коротко бросил начсводотряда, оглядывая кабину.
Я пожал плечами и протиснулся мимо него к двери.
-Здесь есть кто-нибудь еще?
-Никого.
На секунду наши глаза встретились. Во взгляде кружочка ясно читалось кровожадное злорадство. И почему я не ушел со Шрамом и Олегычем?
Стрелки обступили меня полукругом. Здоровые ребята, не то, что их начальник.
Кружочек спрыгнул на снег. Бросил взгляд на локомотив, на блестящую под луной желтую двойную нить железной дороги. Повернулся ко мне. Я спокойно и прямо глядел на него.
-Похерил отряд, мразь? - процедил кружочек сквозь зубы, и вдруг коротко, но сильно ударил меня кулаком в живот. Я согнулся от боли:
-Ты охуел? Я конунг АМР.
-Конунг, - он засмеялся и резким движением сорвал с моего рукава нашивку.
Злость захлестнула меня. Кинуться на выблядка, опрокинуть на снег, окровавить рожу! Но я не кинулся на него, а только проговорил:
-Не пляши раньше времени, кружочек. Еще не было трибунала.
Его передернуло. Кто-то из стрелков, стоящих позади меня, хрюкнув, подавил смешок. Начсводотряда вплотную приблизился ко мне, и, обдавая смрадным дыханьем, процедил:
-Я убил бы тебя прямо сейчас, конунг. И даже твари в Джунглях не нашли б твоего трупа. Но я не сделаю этого лишь потому, что там, - он кивнул в сторону ворот,- тебя ждет смерть такая лютая, что даже мне не придет в голову. Тащи эту падаль, ребята.
Он зашагал по снегу – штаны болтаются на плоском заду. Откуда в нем столько злобы?
Два стрелка подхватили меня под руки и повели вслед за кружочком. Московская резервация вновь распахнулась перед глазами. Здесь была небольшая возвышенность, и погибший город был отчетливо виден. Даже за тем, что уцелело и было заметно в свете луны, можно представить все величие и великолепие бывшей Москвы. Москва! Марина! Марина – Москва. Мне грозят пытки, смерть, а я думаю о тебе…
-Не спи.
Удар автоматного приклада в бок был чувствителен. Я ускорил шаг.
Небо светлело. Недалеко до рассвета.
Впереди показалась дремлющая на путях дрезина. Кружочек дошел до нее и замер в нелепо-героической позе – сложив руки на груди.
-Исаак, проверь,- обратился он к одному из стрелков, плотному здоровяку с окладистой бородой со следами седины.
Исаак поковырялся в моторе; дрезина, отрыгнув черный дым, затарахтела.
-Все в порядке, начальник, - низким голосом сообщил стрелок.
-Поедем я, Исаак и, - кружочек неприязненно взглянул на меня, - и этот. -Вы, ребята, - обратился он к остальным стрелкам, - двигайте обратно к воротам. Пожрите тварки, сыграйте покамест в картишки. Да, и вызовите Тарковского, пусть отгонит локомотив в депо.
На дрезине два металлических кресла, на одно из которых уселся кружочек, второе он знаком приказал занять мне.
-Садись, не бойся, жопу не отморозишь, - сказал он, сплюнув на снег густую слюну. – Она у тебя жирная.
Ага, еще один «бзик» начсводотряда – он, похоже, стесняется своей тощей задницы, на которой так нелепо отвисают форменные штаны.
