Андрей Левицкий - Нашествие
Игорь повернулся к незнакомцам. Только сейчас он понял, что один — совсем старик, раньше сбивал с толку его боевой наряд, бандана, 'горка' и пластиковые наколенники. Второй, толстый, тоже был в возрасте, хотя и помладше. Старик, из-за плеча которого торчал ствол, кашлял, содрогаясь всем телом, толстяк поддерживал его.
— Кир! — вдруг позвал он и растерянно огляделся. Все посмотрели на него. — Постойте, где Кирилл? С нами был третий, молодой парень, кто-то видел, куда он делся?
— Такой волосатый? — спросил Лабус, помогая Хорьку снять противогаз.
— Да, темные длинные волосы.
Костя махнул рукой.
— Он в суматохе не туда пополз — мне навстречу, а надо было обратно.
— Его накрыло газом?! — ахнул толстяк. Спутник его наконец прекратил кашлять и, держась одной рукой за горло, начал стягивать рюкзак со спины.
Лабус покачал головой.
— Этого не видел. Если рассудить, три варианта есть. Ваш друг мог уползти за дом и сбежать, если в суматохе его не заметили. А могло и газом его накрыть. Либо в плен взяли.
— Мы должны вернуться! — решительно объявил толстяк. — Вернуться и найти его. Отбить, если понадобится.
Костя изумленно воззрился на него, переглянулся с Курортником, с Игорем и покрутил пальцем у виска.
— Ты, отец, извини, псих. Мы тебя держать не станем, конечно, но сами туда не пойдем — это я тебе за всех сказать могу.
— Но его надо найти! — повторил толстяк растерянно. — Вы не понимаете, его обязательно надо найти!
Ему никто не ответил.
Глава 5
ВЫСТРЕЛ В ТЕМНОТУ
I
Одно Кирилл знал точно: сбежать надо как можно быстрее.
Только вот пока что непонятно было — как?
Стук камней, окрики, шум шагов и лязг затворов разносились над Красной площадью и ближайшими улицами. Под длинным навесом, где находился Кирилл, прямо на мостовой двумя рядами лежали матрацы, а на них — раненые варханы. Некоторые спали, кто-то чистил оружие или точил нож, другие, собравшись кружком, играли в кости на расчерченных ромбами досках.
От пролома между Спасской башней и Мавзолеем вереница рабов тащила камни, из которых вокруг лагеря складывали стену. Кир мысленно называл их именно так — «рабами», а не «пленниками». На всех были кожаные ошейники, да к тому же за ними наблюдали надсмотрщики, варханы с плетьми или длинными гибкими шестами, которыми они иногда перетягивали работников по спинам и бокам. Насколько Кирилл мог судить отсюда, из-под навеса, стена высотой по грудь шла большим овалом. С внутренней стороны вдоль нее стояли стулья и табуретки, притащенные из окрестных домов, из Кремля и ГУМа. Последний напоминал муравейник, который сначала хорошенько разворошили, а после облили бензином и бросили в него горящую ветку.
Из-за этой стены удобно отбивать атаки противника… который вряд ли теперь появится. По крайней мере, в таком количестве, чтобы всерьез рассчитывать на захват лагеря.
Кира уже почти не знобило, руки не тряслись — благодаря варханским микстурам организм справился с отравлением. Он поправил грязноватое одеяло, пытаясь улечься поудобнее на матрасе, повторяющем изгибы мостовых камней. На нем были чужие штаны и рубаха, а плащ с кроссовками куда-то подевались, зато возле матраса лежали легкие кожаные мокасины. Искоса разглядывая других раненых, Кир повернулся лицом к Кремлю. Рассчитывать на то, что маскарад продлится долго, не приходилось. До сих пор помогало то, что на Делегатской он дыхнул газа, и первые пару суток ему было совсем плохо, гораздо хуже, чем в доме бабки Пани, во время приступа «акклиматизации». Два дня Кирилл лежал пластом, и никто не пытался с ним заговорить — но теперь вполне могут, и тогда конец.
Варханов в лагере было больше тысячи, отсюда во все стороны разъезжались патрули, обозы с припасами под охраной. Над остатками Спасской башни торчала высоченная мачта семафора, иногда он начинал полыхать ярким светом, посылая во все стороны световые сигналы. Кирилл уже научился определять офицеров, которые сменили плащи на короткие кители с красными полосками, вшитыми в рукава на предплечьях. Как правило полоска была одна, реже — две, и всего пару раз он видел людей с тремя. Примерно на десять-двенадцать рядовых приходился один однополосочный, которых Кирилл окрестил сержантами, а какое соотношение простых бойцов к двух- и трехполосочным, он разобраться пока не мог.
Один из игроков в кости перехватил его взгляд, махнул рукой и что-то произнес, приглашая присоединиться. Остальные уставились на Кира. Он покачал головой, замычал неразборчиво. Прижал ладонь ко рту, развел руками и отвернулся.
Ближе к Лобному месту лежали мешки с цементом, четверо дюжих рабов под наблюдением молодого вархана, сидящего на камнях с «калашом» в руках, замешивали раствор в железной бадье, другие ведрами разносили его вдоль стены. За их работой наблюдал, заложив руки за спину, высокий чужак, из-за плеча его торчал ствол электроружья.
Только высшие чины носили такое оружие. Все офицеры в лагере были смугловатыми брюнетами, с узкими глазами и стальным отливом волос, но среди рядовых смуглые попадались реже, больше половины — люди различной внешности, блондины, брюнеты, рыжие и шатены, худые и полные (хотя настоящих толстяков Кир не заметил ни разу), высокие и нет. Скорее всего, это его и спасало: он немного смахивал на варханов, но не так чтобы очень, и если бы орда состояла только из смуглых, Кира бы почти сразу раскусили бы.
А еще среди чужаков было довольно много женщин, хотя одевались они как мужчины, повадки имели похожие, так что отличал он их не всегда.
На другом конце навеса показался доктор в сопровождении двух помощников в шароварах и грязно-серых фартуках, натянутых прямо на обнаженные торсы. Это были мужчина и женщина, он — угрюмый бородач, она — наголо обритая и с татуировкой, которой щеголяли многие раненные: глазом со зрачком-спиралью. Такие наколки были на спинах, на груди, на запястье или предплечьях… А у медсестры она украшала темя.
Доктор — дородный, высокий и широкоплечий, с большим мягким лицом и большим брюхом, в халате с меховой оторочкой, круглой кожаной шапочке и мокасинах, — медленно двигался по проходу между матрацами. На шее его была цепь с треугольным медальоном шириной в ладонь.
Помощники шли немного сзади и по сторонам, она держала поднос со стаканами, полными какой-то бурды, он нес изящный стул с изогнутыми резными ножками, явно очень дорогой — из Кремля, не иначе. На плече помощника висела большая сумка.
Доктор относился к четвертой, самой малочисленной категории обитателей лагеря. Рядовые бойцы, офицеры, рабы и вот эти, как их назвать… ученые. Их было всего трое, они носили халаты и круглые шапочки, и цепи с необычно большими треугольными медальонами.
Статус ученых был непонятен. Вчера Кир видел, как на площади разбирали большую катапульту, и работами руководил «ученый». Он бегал, раздавая приказы, кричал на варханов и размахивал руками, и они вроде бы слушались его, занятые катапультой бойцы выполняли указания… но вдруг офицер с двумя полосками ударил его. Ударил так, что ученый упал и встал не сразу.
Да и этот доктор со своими помощниками… Они его слушаются, выполняет любой приказ, но не чудится ли Кириллу презрение в их глазах? Хотя, с другой стороны, ученые — не рабы. Ошейников у них нет, а свобода передвижения есть, и ночуют они не в дощатых загонах, как все пленники-москвичи, и едят не баланду, которую тем варят в котлах на разложенных прямо посреди Красной площади кострах дважды в день.
Доктор останавливался возле очередного раненого, говорил с ним, женщина подавала стакан с подноса, в некоторые доктор добавлял что-то из мешочков, висящих в него на поясе. Раненые брали стаканы охотно, выливали в горло мутную жидкость, ахали, кто-то после этого сразу откидывался на спину, кто-то принимался массировать себе грудь или тереть шею, а один, с перебинтованной рукой, даже попытался встать, но помощники доктора быстро и довольно грубо уложили его обратно.
Кирилл был уверен: тогда, после боя, бойцы не обыскивали его потому, что на нем был офицерский плащ. Возможно, в том отряде не осталось ни одного офицера, а рядовые не рискнули копаться в рюкзаке на его спине? Ну а позже его не раскусили именно благодаря этому доктору, который прикрывал Кира в лазарете, который как-то так все повернул, что никто, включая помощников, не заметил, что на теле раненого нет татуировок, в то числе небольшого овала со спиралью, которые украшали запястья, кажется, всех варханов.
Возле неподвижно лежащего на боку бойца доктор сделал короткий жест, и помощник поставил стул. Доктор сел, в то время как медсестра, отдав напарнику поднос, опустилась на колени и тычком в плечо разбудила вархана. Раненый открыл глаза, доктор поговорил с ним, а когда помощники откинули одеяло — осмотрел бойца, достал трубку с раструбом на конце и приставил к его груди. Постучал по ней костяшками пальцев в одном месте, в другом… Вархан сильно закашлялся, доктор заставил его разинуть рот пошире, заглянул в горло. Повернулся к помощникам и заговорил. Медбрата достал из сумки деревянную чашку и несколько снадобий в бутылочках. Доктор сыпанул в чашку из двух мешочков, которые отстегнул от ремня на поясе, медбрат добавил в нее лекарств из своих склянок. В это время женщина за плечи приподняла бойца. Тот отворачивал голову, не желая пить, и медсестра закатила ему оплеуху. Боец приоткрыл рот — доктор ловко вылил в него содержимое чаши. Вархан дернулся, словно это была кислота, и застонал сквозь зубы. Оттолкнув женщину, потянулся к стоящему на полу подносу со стаканами, но она схватила его за кисть и тычком кулака в лоб отправила обратно на спину.
