Макс Острогин - Здравствуй, брат, умри
— Так быстро? — спросил я. — Разве мы могли измениться так быстро? Разве такое возможно?
— Эпидемия, — ответил отец. — Вероятно, вирус проник и к нам. Это неточно, но вполне может быть. Вирус был мощным мутагеном… Хотя и одной радиации вполне хватило бы… Одним словом, мы теперь — не они.
Отец спрятал фотографию в папку.
Я думал. Я так пытался все это выяснить, и когда выяснил…
— Почему это держится в тайне?
Хотя я знал ответ на этот вопрос.
Рейды.
Рейды продолжаются уже давно. Благодаря рейдам у нас есть пластик, благодаря рейдам у нас есть дерево. Инструменты, ткань, резина, редкие металлы, мультфильмы. Вода. Белок.
Мясо.
Мясо и вода — это главное. Меркурианская база существует только благодаря рейдам. Если они прекратятся, то мы вымрем с голода…
Фильмы. Вот почему запрещены фильмы. Из фильмов легко было узнать, что звери, на которых мы успешно охотимся, совсем не звери.
Люди.
Колония питается…
— Они знают? — Я указал пальцем в небо. — Все? Все знают?
Конечно же, он не ответил сразу. Конечно же, он молчал долго. Возил пальцем по столу, скрипел.
Затем, наконец, сказал:
— Такие случаи бывают. Вроде того, что произошел с тобой. Почти каждый рейд. Почти каждый рейд кто-нибудь начинает подозревать… Нервные срывы случаются… Потом все понимают. Все, кто ходит в рейды, знают об этом. Ну, во всяком случае, взрослые.
— Ты понимаешь, что ты сейчас мне рассказываешь? — шепотом спросил я.
Отец кивнул.
— Ты говоришь о том, что мы там, на Меркурии, много лет… много лет… мы едим…
— Это что-то меняет?
Меня тошнило.
— Это меняет почти все, — выдохнул я. — Как можно жить так?!
— Ты предлагаешь так умереть? — спросил с иронией отец.
Я отвернулся.
Запрет на фильмы. Запрет на зеркала. Запрет на одежду — чтобы мы не видели, насколько мы длиннее их. Запреты. Вырванные из книжек картинки, переделанные фотографии, ворох лживых легенд, сотни лет вранья за спиной и неизвестно сколько вранья впереди…
И все для того, чтобы никто из нас не знал, что мы — уроды. Вырожденцы, мутанты, чудовища, что мы не похожи на настоящих людей. Что мы вообще не люди.
Вернее, для того, чтобы лишний раз не напоминать нам об этом.
Все для того, чтобы мы могли спокойно их жрать.
Все для того, чтобы нас не мучила совесть.
Ну, вот теперь я все знаю.
Что дальше?
— Твой случай, конечно, необычен. — Отец встал и направился к сейфу. — Весьма необычен. Честно говоря, мы не ожидали, что на планете сохранился разум… Хоть в каких-то его проявлениях…
Врет.
— На планете есть люди! И они действительно разумны! Даже если они неразумны… Они люди.
Отец спрятал папку в сейф.
— Настоящие люди, — сказал я.
— Они люди лишь внешне. Биологически. На самом деле это дикие существа, которые давно уже утратили остатки разума. Это не люди в нашем понимании… Так что не волнуйся, сын, на планете нет настоящих людей.
— На планете есть настоящие люди! Планета Земля! И на ней люди! Этот человек, которого я притащил, — у него татуировка. Он в башмаках! И он разговаривает! И у него ремень. И татуировка… Спроси у Хитча, если мне не веришь! Кто-то сделал ему эту татуировку! На планете есть люди!
— Если и есть, то это ничего не меняет, — мягко улыбнулся отец. — На планете есть люди. И что?
— Как что?! Как что?! Мы же должны устанавливать контакт! Мы ведь так давно к этому стремились…
Отец снова приложил палец к губам. Ко рту.
— Контакта не будет, — сказал он. — И ничего не будет.
— Но это же люди! Тот, кого я притащил, он носит ботинки…
Отец начал говорить. Он говорил тяжело, слова будто выворачивались из него, не хотели лезть, а он их будто выплевывал кусками.
Я слушал.
— Те, кого мы называем зверями, — они ведь тоже люди, ты так говоришь… Наши трюмы забиты людьми почти на треть. А в прошлый раз они были заполнены наполовину — их легко ловить, знаешь ли… И все это время в капсулах были они. Ты говоришь контакт… Зачем нам контакт? Нам не нужен контакт… Нам нужен белок. Легкий белок…
— Их надо отпустить, — возразил я. — Разморозить и отпустить…
— И что же мы будем делать? — Отец кивнул в сторону Солнца, мы чувствуем его даже через броню корабля. — Там?
— Но тут же есть океаны! — воскликнул я. — Океаны! Они полны рыбы! И планктона…
Отец помотал головой. Отрицательно.
— Почему? Почему? Мы могли бы процеживать океан, океана хватит на миллион таких баз, как наша! Там моллюски, там водоросли! Нам хватит навсегда!
Отец потер рукой голову:
— Мы не можем использовать океан. Ни один из нас не может переносить морскую воду, ты же знаешь, она разъедает кожу. Йод, он нас убивает! И продукты… Мы не можем употреблять морепродукты. Аллергия. В первые рейды мы пытались… Вплоть до остановки дыхания. Только мясо. А мяса не так уж много…
В полированном металле стола мутнело мое отражение. Круглая коричневая голова, дырки вместо ушей. Желтые глаза.
— Все будет идти, как шло, — сказал отец. — Это, в конце концов, обычный белок…
— Это не белок…
— Это белок, — с нажимом сказал отец. — Всего лишь белок. А колония должна жить. У нас нет другого выхода. Мы можем умереть с голода…
Я поглядел на отца. Упрямо. И тогда отец нанес удар.
— Успокойся, сынок, — он дотронулся до моего плеча, — успокойся. Помни о матери. Помни об Эн.
— При чем здесь это?! При чем здесь они?!
— Мы возвращаемся домой, — сказал отец.
— Когда?! Почему?!
Отец положил на стол руки, они были большие, черные и длинные.
— Три дня, — ответил отец. — Осталось три дня. Все группы уже собираются к кораблю.
— Почему?! — Я вскочил. — Еще же две недели…
— Идет циклон.
— Что?
— Циклон. С запада. Мощный. Нам нельзя здесь больше оставаться. Мы не можем рисковать.
— Но ведь циклон не страшен кораблю…
— Не будем рисковать, — сказал отец с твердостью. — Это ни к чему. Мы уходим через три дня…
— А как же…
— Вопрос закрыт.
— У того парня, ну, которого я притащил… У него татуировка на плече. Наш Знак. Знак Меркурианской базы…
— Это ничего не значит, — отец меня не слышал. — Мы — не они. Они — не мы. Это теперь навсегда. Совсем навсегда. Пойми.
— Не пойму.
— Когда ты идешь, ты много чего встречаешь, — сказал отец. — Много чего по дороге. Но почти все, что ты встречаешь по дороге, почти все остается у тебя за спиной. Этот человек… Он тоже останется. Как остались многие тысячи до него. И как будут тысячи после него…
— Я хочу его отпустить.
Это я сказал по возможности твердо. Я никогда и ничего не просил у отца. Я не люблю просить. Но здесь я просил.
— Мы должны его отпустить. Он же человек! Вполне может быть, что он тоже потомок Алекса У! Алекс У выжил и оставил здесь своих детей…
— Ты же видел. — Отец кивнул в сторону сейфа. — Алекс У — это тоже теперь не мы.
— Я хочу его отпустить.
— Этого не будет, — так же твердо ответил отец. — Как у вас дела? Как танк?
— Танк в норме…
— Вы собрали… Что вы должны были собирать?
— Дисплеи. Мы должны были собирать дисплеи…
— Собрали?
— Да. Собрали. Упаковали. Даже чуть больше…
— Отлично. Отлично… Можешь отдыхать. Лучше не выходи на планету, так, на всякий случай…
— А что Бугер? — поинтересовался я.
— Бугер? Бугер… Жаль. Отличный был парень, с чутьем… Я скажу его матери. Если я не ошибаюсь, его убил этот самый… человек?
Мне нечего было ответить. Его убил человек. Да. Но что тут было удивительного? Мы на их глазах замораживали других таких, как он…
Человек убил Бугера.
Топориком. Наверное.
— Это лишний раз доказывает… — начал отец. — Ладно, я не то хотел сказать.
— Что мы будем делать с телом?
— А что ты предлагаешь сделать с телом?
— Я не знаю, — развел руками я. — Это же белок.
— Не говори ерунды, — нахмурился отец. — Мы не потащим Бугера…
Отец вдруг уставился на меня. И глаза его расплылись почти на все лицо.
— Не смотри на меня так! — рыкнул отец. — Не смей даже так думать! Мы никогда так не делали!
Отец сказал это очень убедительно.
Но я больше ему не верил.
Глава 25
Люди
Не знаю, сколько времени прошло. Год. Наверное, год. Я лежал в холоде и в пустоте. Ничего уже не хотел.
Вокруг была темнота, а потом меня опять тащили. Опять за шею. Я пробовал пошевелиться, но не мог — руки и ноги пребывали в деревянном состоянии. Постепенно я начал понимать, что вокруг совсем не темно, просто на голову мне надели мешок. Тот, кто меня тащил, особой деликатностью не отличался, когти впивались в горло, срывали кожу.
И вдруг я почувствовал воздух. Воздух пах пылью, я вдруг подумал, что меня, может быть, не сожрут. Так, несильно подумал, думать сильно у меня уже никакой жизни не было.
