Алексей Колентьев - Туман войны
Я дал бойцам сигнал приготовиться и начал смещаться в полуприсед, прячась за поваленным древесным стволом, лежащим поперек оврага. Ствол высовывался одним концом на тропу, а другим упирался в дно оврага так, что можно было проползти под ним, не выбираясь на тропу. Дуга и я уже успели сменить позицию, от напоровшегося на «гостинец» Детонатора нас теперь отделяло метров пятнадцать. Знаками показав Славке, что если солдат подойдет к нему ближе, чем на пару шагов, то ему придется его отвлечь, начинаю готовиться. Высвободив из ножен клинок, я замер. Любопытный солдат шел навстречу вечной памяти и салюту над собственной могилой. Тем временем другой, вскинув к плечу G3,[94] медленно миновал Славкину лежку и, водя стволом автомата по сторонам, шел прямо на меня.
В такие моменты я стараюсь довериться наработанным рефлексам, потому что они помогают снять нервное напряжение. Нож — это не пистолет или автомат, работая им, чаще всего приходится видеть глаза противника, видеть, как угасает в них огонек жизни… уметь справиться с эмоциями и жить дальше, иначе крыша совершенно съедет и не вернется. Вот сейчас парень поравняется со мной, Славка снова хрустнет веткой, любопытный герой-смертник обернется влево, я шагну навстречу, закрыв ему ладонью в перчатке рот, перережу парню горло. Осталась пара шагов. Раз — солдат уже в десяти метрах от меня, всматривается в кустарник слева от тропы. Два — он переносит прицел вправо, одновременно шагая вперед. Три — я готовлюсь к броску. В звенящей тишине слышится властный далекий крик, парня ругает капрал, тот, с сожалением опустив оружие, разворачивается на месте и бежит обратно. С облегчением убираю нож в ножны и делаю знак своим выдвигаться, сегодня одним трупом меньше, и это радует.
По оврагам пришлось ползти еще метров триста, чтобы окончательно выйти из зоны ответственности наблюдательного поста федералов, это заняло час с мелочью, после чего мы перешли на быстрый шаг. Ползанье по кустам и общий стресс дали неплохую нагрузку, вымотались все так, словно бежали часов десять без передышки. Когда тропа и все заслоны остались позади, а кустарник и лианы стали прореживаться деревьями, чьи толстые, замшелые у основания стволы говорили о близости скал и, как следствие, удобных для организации баз пещер и небольших площадок, где можно разбить лагерь, не боясь обнаружения с воздуха, нам повезло — чуть в стороне от основного маршрута нашлась небольшая полянка, где вполне можно было метнуть кости на получасовой отдых. Сил едва хватило на то, чтобы выпить по глотку воды, зажевав его жесткими и солеными ломтиками вяленой свинины. Дуга первым заступил в караул, примостившись в ветвях сросшихся стволами деревьев в пятидесяти метрах от стоянки, оттуда подходы к поляне просматривались лучше всего, да и часового в бахроме листвы было не так просто углядеть. Я присел возле большого, в два обхвата, валуна, вросшего в землю на восточном краю полянки, рядом ковырял в зубах оструганной веточкой Славка. Я расшнуровал ботинки, с тем чтобы сменить отсыревшие носки и немного просушить обувку. Спросил у Детонатора о мине, из-за которой у него прибавился еще один день рождения:
— Что это был за «сюрприз» в овраге, Детонатор?
— «Двушка» югославская,[95] тезка мой отсырел мальца. — Славка чуть усмехнулся, но улыбка получилась вымученной. — Накол уже произошел на треть, а вот воспламенение чутка задержалось. Если бы скатился с нее, метров десять было бы форы до подрыва…
— Партизанская, или федералы ее поставили, как думаешь?
— Дожди шли всю неделю, как мы на болоте сидим. — Лицо Детонатора под слоями камуфляжной краски стало сосредоточенным, глаза обрели обычный хитроватый прищур. — Так быстро она отсыреть не могла, других закладок я там не видел. По ходу дела, это старый презент, может, месяца два-три, как поставлен.
Я кивнул, соглашаясь. Слова бойца подтвердили мои собственные догадки, но вызывало недоумение, как это местные оставили овраг без минных закладок, к тому же у самого удобного выхода на тропу.
Пока боты сохли, я решил проверить оружие и приказал Славке, чтобы занялся тем же самым. Сделать это было необходимо по двум причинам: самое главное — это вода и грязь, благо ползать и плавать пришлось немало, но насущнее сейчас было — ревизовать оставшийся боекомплект, поскольку, решив на короткое время проблему с одним противником, мы не отделались от всех прочих. А этого «добра» в сельве всегда хватает. Когда кругом грязь и вода, это, конечно, лучше, чем пыль и песок, но не намного. Нет, «калаш» — исключительно надежное оружие, даже в таком затрапезном состоянии, как сейчас, он будет исправно служить по прямому назначению, но лучше не рисковать, потому как заклинивший автомат — это верная смерть. Как обычно, самая муторная часть процесса чистки — изгнание грязи и воды из газовой трубки. На первый взгляд, ничего особенного, можно стрелять, и довольно долго. Однако потом скопившийся нагар приходится выскребать из узкого канала газовой камеры, и даже щелочью не всегда возьмешь…
Досмотр всего нашего арсенала оптимизма не внушил: на троих пара гранат, с досадой отмечаю, что остались только наступательные, от которых в лесу пользы — чуть; мы со Славкой имеем по три полных магазина к пистолетам и по сотне патронов на автоматный ствол. Причем треть «маслят» не вызывает доверия: где лак стерся, где пуля толком в гильзе не обжата, стрелять такими небезопасно. Пихаю их в освободившийся гранатный подсумок, завернув в тряпицу, чтобы не брякали. Если придется воевать, то пять-семь минут хорошей драки — и хоть в штыковую иди!..
— Сова! — это Славка подал голос. — Ты когда в Союз приедешь, че делать станешь?
— Сначала до лагеря дойти надо… — Протерев очередной тускло блестящий патрон, загоняю его в магазин. — Того и гляди выскочит какой-нибудь дикарь с трубкой духовой из-за дерева, и оп — ты уже у него на ужин, как главное блюдо.
Вопрос приятеля застал меня за сортировкой патронов, а надо сказать, что во время священнодействия с оружием и боекомплектом я отвлекаться не люблю, вот и отшутился, как умел. Хотя, ясен пень, понимаю, что обстановка давит на людей. Ведь все-таки мы здесь чужие. Что сказать тоскующему по дому взрослому мужику, пару дней назад отправившему в край вечной охоты несколько местных ловцов удачи? Верно, ничего серьезного и пафосного, можно только плоско пошутить.
— Скучно с тобой. — Детонатор передернул затвор автомата и положил оружие справа от себя. — Я вот в Крым, на малую родину, подамся. Про Евпаторию слышал? Так вот это мой родной город.
Пока Славка трепался, в сотый раз рассказывая, что он будет делать дома, я прислонился спиной к валуну и закрыл глаза. Сна не было, все опять вышло очень быстро, как будто кто-то повернул у меня в голове выключатель, погасив сумеречный вечерний свет. Очнулся ровно через полтора часа, как и запланировал; говорливый подрывник ушел, скоро и мне заступать. Дуга сидел на месте Славки и проверял укладку пулеметной ленты, что-то мурлыкая себе под нос. Прислушавшись, я, к своему изумлению, узнал пионерскую песню «Взвейтесь кострами». Поймав мой взгляд, пулеметчик чуть раздвинул тонкие губы, что должно было означать улыбку, и проговорил:
— С утра привязалась, так цельный день в голове и вертится.
— Нормально все. Как там обстановка?
— Да все, как обычно: лианы, деревья, обезьяны верещат да птицы всякие орут так, что аж тошно. Гиблое место эта Америка, командир, тут никого, кроме нас, нет…
Дуга присоединил линялый короб к пулемету, заправил ленту в приемник и отработанным движением захлопнул крышку ствольной коробки, передернув затвор. Сплюнул в сторону болот, с которых мы с таким трудом прорвались, и продолжил:
— Придем в лагерь, напьюсь местной бормотухи, которую они ромом называют, и сутки спать буду. Осуждаешь?
Я пожал плечами, ничего не ответив. Каждый волен выбирать себе отдых по вкусу, исходя из тех узких рамок, которые нам даны обстоятельствами. Лично я мечтал о душе и куске дегтярного мыла, чтобы отбить эту болотную вонь. Но спустя пару часов выяснилось, что Дуга прав — никого и ничего крупнее попугая в я здешних местах не наблюдалось. Сменив Славку, я тщательно осматривал окрестности, но так ничего и не заметил. А еще через час мы снова шли вперед, следуя изгибам узкой звериной стежки, которая вывела нас к обрыву, уходящему вниз на двадцать метров. Тут мы снова сделали привал до рассвета, потому как спускаться в кромешной темноте по отвесной стене ни к чему. До истечения контрольного срока оставалось еще три дня. Дав команду рассредоточиться, я вскинул к глазам бинокль: точка рандеву, указанная чилийцем, лежала внизу, на юго-востоке. Со своего места я прекрасно видел ориентиры: выбеленную солнцем и дождями скалу, напоминавшую несильно сжатый кулак, и в просвете между деревьями едва заметный перекресток двух троп. Одна из них вела через лес, к предгорьям, другая упиралась в океанский берег. Но океан, так же как и горы, был от нас еще очень далеко. Спуск занял большую часть утра, внизу мы оказались только к полудню.
