Владимир Поселягин - Князь
Остановившись, я посмотрел на всадника, что держал в руках винтовку и сказал:
— Сами напросились
В это время раздался второй выстрел, но уходить в сторону я не стал, хорошо различимая глазу летевшая пуля уходила в сторону, но пролетела в полуметре от моего левого плеча и зарылась за спиной. Похоже этот удод на холме стрелял на поражение, но стрелком оказался хреновым, с километра попасть не может.
Сойдя с колеи, набирая скорость, я побежал к всадникам. Там забеспокоились, и выстрелы начали доноситься с периодичностью семь раз в минуту. Причём стрелял взрослый, мальчишки просто смотрели, хотя у одного в руках было что-то вроде винтовки. Но он не спешил её вскидывать и целиться в меня.
Пока я бежал, успел убедиться, что тот действительно стреляет на поражение. Приходилось на бегу во время выстрела уходить в сторону и, не снижая скорости продолжать сближаться. Когда до неизвестных мне переселенцев осталось порядка ста метров, взрослый, в одежде ковбоя и с пышными усами развернул коня и, гикая, исчез на противоположном склоне холма. Чуть помедлив, испуганные мальчишки, я видел их лица, последовали за ним.
Поднявшись на холм, я убедился, что был прав в своём предложение, внизу тонкой змейкой уходили вдаль повозки переселенцев с белыми тентованными верхами. Всадник уже был среди группы возбуждённых мужчин. Ковбой что-то экспрессивно говорил, показывая в мою сторону, те молча слушали. В это время толпы достигли мальчишки и присоединились к разговору, видимо не поддержав ковбоя. Потому как тот стал ещё больше размахивать руками.
Хмыкнув, я направился вниз. Готов поставить золотую монету, что этот удод проводник у переселенцев и сейчас уговаривает их выступить против меня единым фронтом.
Колонна повозок терпеливо стояла, ожидая, когда я доберусь до них. У многих переселенцев в руках были ружья, у троих, включая ковбоя, были револьверы на бёдрах. При приложении я опознал в руках одного из мальчишек мелкашку. В опытных руках очень серьёзное оружие, тем более выстрел не такой громкий как у обычного оружия.
При моём приближении вперёд вышел пожилой мужчина с посеребрённой окладистой бородой, подняв руку, он сказал:
— Здравствуй юноша. С добром ли ты али с плохими помыслами?
— Привет, — кивнул я. — К вам у меня претензий нет. А вот ту мразь я собираюсь убить. Он в меня стрелял.
— Наш проводник принял тебя за индейца, прости его, Бог велит простить, — сказал бородатый.
Присмотревшись, я понял, что это переселенцы-фанатики одного из направлений церкви.
— Суньте себе своего Бога в задницу, дядя, — хмуро буркнул я и, посмотрев на прячущегося за спинами ковбоя, сказал. — Ты выйдешь ко мне подонок, или так и будешь прятаться за чужими спинами?
— Пропустите в меня, — велел тот и действительно вышел вперёд со старым револьвером в руках. Это был 'Ремингтон' образца 1864 года, с накладками из орехового дерева на рукоятке.
Ни слова не говоря он выстрелил, я успел метнуться в сторону среагировав на движение пальца на спуске, и поля пролетев мимо попала в женщину стоявшую позади меня, второй выстрел унёс жизнь мальчишки что стоял рядом. Следующий выстрел ковбой сделать не успел и упал, получив удар кулаком от меня в горло.
— Как видите этот мужчина убийца. Думаю нужного его линчевать, — громко сказал я, чтобы перекричать ропот и жалостливые крики женщин.
— Бог велит нам прощать… — начал было говорить бородатый, но покачав головой, я наклонился и свернул ковбою шею.
Подхватив револьвер, я снял с него пояс с патронажем, препоясался, обшарил его карманы и прошёл через расступающуюся толпу к коню неизвестного ковбоя и, похлопав его по холке, спросил:
— Кто-нибудь продаст мне рубаху, шляпу, сапоги и штаны?
Мужчина что склонился над убитыми со слезами на глазах, вздрогнул и медленно встав, ответил:
— У моего сына… у моего погибшего сына есть запасная одежда, она должна подойти.
Переодевшись, я с некоторым интересом посмотрел, как тяжелораненая женщина корчиться от болей, пуля попала ей в живот. Парню я не успевал помочь, да и не собирался, с женщиной ещё ладно, можно наврать, а вот оживлять парня на глазах у всех я не буду, не хочу, чтобы слухи пошли. Фанатики мне не нравились.
— Расступись, я помогал одному хирургу и немного разбираюсь в этом.
Женщины что с тряпками в руках готовились перевязать раненую, покорно отступились, видимо привыкнув подчиняться мужчинам. Присев у раненой я погрузил пальцы в рану, женщина даже не застонала, я обезболил это место, после чего вытянув пулю, бросил её рядом с собой и, залечив всё внутри, громко сказал:
— С ней всё нормально, рана не такая тяжелая. Видимо в этом патроне был ослабленный заряд. Ей слегка порвало мышцы живота, не повредив нутро. Так что со временем у неё всё заживёт.
Чистыми тряпками я перевязал рану на животе и пока четверо крепких бородатых мужчин с мужем переносили её в одну из повозок, я помыл руки водой, что поливала мне на руки довольно симпатичная девушка моих лет.
Поглядев на босые ноги, обувь паренька не подошла, я спросил, есть ли у кого на продажу обувь моего размера. Обувь ковбоя мне тоже была мала.
Наконец один из мужчин принёс сильно поношенные, но подошедшие мне сапоги. К этому времени я осмотрел вещи в седельных сумках ковбоя, которого оказывается, звали Сэм Витт, избавившись от половины. Но за то на мелочь Витта я приобрёл немного продовольствия и дополнительную флягу с водой. В вещах я нашёл чистые тряпки и использовал их на манер портянок. После этого я распрощался с поселенцами и, жуя в седле кусок утрешнего пирога, который получил от переселенцев, поскакал в нужную мне сторону. Я, наконец, определился с координатами и знал, где находился.
Особо много я от Витта не приобрёл, но и того что было, мне вполне хватало. Гнедой конь с армейским клеймом был довольно неплох, седло не старое, упряжь не изношена. В седельных сумках продовольствия на неделю, сковорода и котелок, не было только чайника, одеяло тоже присутствовало. Их оружия перезаряженный 'Ремингтон' на поясе и армейский однозарядный 'Спрингфилд' кобуре.
Скакал я до самой темноты, уже начали встречаться знакомые места, но до лагеря с озером оставалось ещё порядком тридцати миль. На ночь я встал лагерем на берегу той самой реки. Каньона здесь уже не было, обычная река, хоть и с крутыми берегами поросшими деревьями и кустарником.
За день я успел изрядно проголодаться, поэтому пока в сковороде доходили бобы с подливой, я занялся рыбалкой. Поймал одну рыбину, её почистил ножом Витта, кстати, тупым, и начал варить уху. Вернее рыбный суп. Бобы оказались готовы раньше, поэтому я сначала съел их, а потом похлебал немного похлебки. Очень прилично, но пришлось оставить на утро, чтобы завтра не терять время на готовку.
Уже стемнело, но зашедшее солнце не помешало мне при свете костра разобрать и наконец, почистить пострелявшее оружие Витта. Проверка боеприпаса показала, что к винтовке осталось всего двадцать семь патронов, к револьверу три десятка. Мне хватит, даже с излишками.
Утром я допил сытный рыбный бульон и доел оставшуюся рыбу, после чего помыв посуду в песке на берегу реки, собрался и поскакал дальше. Особо я не торопился, не думаю, что англичане уйдут, недели две должны там просидеть. Взятую в заложники девушку, восемнадцатилетнюю Маргарет, ставшую вдовой год назад, я действительно навещал. Но больше по её настоятельным и слёзным просьбам. С умением управлять чужим организмом, особенно в плане сексуального удовольствия, где я был гуру, я стал лучшим любовником в мире, так что впечатлённая девушка после первой нашей ночи, на коленях стояла, прося меня остаться и взять вместе с ней доставшуюся ей от мужа ферму. Детей они не успели завести. Я отказался, но девушку время от времени навещал, когда мой путь пролегал мимо. Одним словом она мне была никто и за её судьбу я особо не переживал. Спасти при возможности спасу, но без фанатизма. Однако если её убьют, мстить буду. Всё-таки одна из моих девок. Одна из моих много-о-огих девок.
К полудню я был на месте. Стали часто попадаться скалы, а впереди была видна поросшая деревьями скальная возвышенность, где и находилось то озеро и мой лагерь. Стреножив и расседлав коня, я прихватил с собой винтовку с запасом патронов и, поправляя то и дело падающую мне на глаза великоватую шляпу, осторожно направился к озеру. Часовые должны были наблюдать за округой, поэтому я оставил коня за пять километров от лагеря.
Однако все мои передвижение на брюхе и тихое подкрадывание оказалось лишено смысла. Лагерь был пуст. Совсем пуст. Осмотрев его, я пошевелил носком сапога угли костра, где я вчера готовил похлёбку, и потрогал руками, пробормотав:
— Утром ушли.
Во время осмотра лагеря я обнаружил свежее захоронение, общую могилу засыпанную камнями на подножье холма, а чуть в сторону мелькнуло что-то красное. Подойдя туда, я обнаружил Маргарет. Она была обнажённой, рядом лежало её красное платье, мой подарок, на котором её долго насиловали и издевались.
