Аластер Рейнольдс - Дождь Забвения
– На скачках?
– Да. Вижу, вы заметили фотографию со мной и покойной женой.
Флойд кивнул, слегка смущенный тем, что его любопытство оказалось столь очевидным.
– Она была очень красивая.
– Эта фотография не показывает и десятой доли ее красоты. Клодетта умерла в пятьдесят четвертом. Всего пять лет назад, но кажется, я прожил без нее полжизни.
– Прошу прощения, – сказал Флойд.
– Клодетта очень любила скачки. – Бланшар снова встал и пошевелил кочергой в камине – без видимого эффекта. Затем сел, хрустнув суставами. – После ее смерти я долго не мог не то что поехать на скачки – просто выйти на улицу. Но однажды пересилил себя, поехал, сделал ставку в ее память. Я не сомневался, что она хотела бы этого, и в то же время ощущал вину – ведь отправился на скачки без нее.
– Вину? – удивился Флойд.
Бланшар пристально посмотрел на него:
– Месье Флойд, вы бывали женаты? Вам случалось терять любимого человека, медленно угасающего у вас на глазах?
Флойд смущенно уставился в пол:
– Нет, месье.
– При всем уважении, вы и представить не можете, каково это. Хоть и понимаешь, что абсурд, но чувствуешь себя предателем. И все равно я посещал ипподром, откладывал каждую неделю немного денег, делал ставки, иногда приносил небольшой выигрыш. На скачках я и познакомился со Сьюзен Уайт.
– Она ставила?
– Не всерьез. Она узнала во мне соседа и попросила помощи, чтобы сделать ставку. Поначалу я не хотел даже общаться с ней. Мне казалось, Клодетта наблюдает за мною. Глупо звучит, правда?
– Но вы все-таки помогли Сьюзен.
– Я решил, что не сделаю никому вреда, если научу девушку оценивать форму лошадей и соответственно делать ставки. Сьюзен поставила, как советовал я, – и ее лошадь выиграла. После девушка условилась со мной встречаться на скачках раз или два в неделю. Честно говоря, думаю, сами кони ее занимали больше, чем деньги. Я не раз замечал, как она смотрит на них, ожидающих в загоне, – будто никогда не видела лошадей раньше.
– Может, в Дакоте не водятся лошади? – предположил Кюстин.
– Тем у вас и ограничилось? – спросил Флойд. – Встречами на ипподроме раз или два в неделю?
– Так началось – и, возможно, этим же следовало и закончить. Но я вдруг понял, что мне приятно ее общество. В Сьюзен я увидел качества покойной жены: такую же жизнерадостность, то же детское удовольствие от простейших вещей. А что самое удивительное – ей нравилось мое общество.
– И вы начали встречаться не на скачках?
– Раз или два в неделю мы встречались в этой комнате, пили чай или кофе, иногда съедали по кусочку торта. Мы говорили обо всем, что приходило на ум. Хотя в основном говорил я, а она предпочитала слушать. И кажется, делала это с удовольствием. – Бланшар улыбнулся, по лицу побежали морщинки. – Я говорил: «Сейчас ваша очередь, я не хочу превращать нашу беседу в монолог». А Сьюзен отвечала: «Нет-нет, я очень хочу слушать ваши рассказы». Странно, но я уверен в ее искренности. Мы и в самом деле говорили обо всем: прошлом, кино, театре…
– Вы когда-нибудь заглядывали в ее квартиру?
– Конечно, ведь я же домовладелец. В ее отсутствие я пользовался дубликатом ключа. Но не из праздного любопытства, – добавил Бланшар чуть виновато, подавшись вперед для пущей убедительности. – У меня обязательства перед остальными жильцами. Я должен быть уверен, что условия контракта выполняются надлежащим образом.
– Я в этом не сомневаюсь, – заверил Флойд. – Скажите, когда заходили в ее квартиру не из праздного любопытства, вы заметили что-нибудь особенное?
– Только то, что она была аккуратистка. Еще Сьюзен собрала много книг, журналов и газет.
– Этакий симпатичный книжный червячок. Но коллекционирование книг – не преступление, правда?
– Пока у нас не поменялись законы – не преступление, – ответил Бланшар и задумался. – Впрочем, была необычность, правда мелкая. Даже не знаю, стоит ли упоминать.
– Стоит, делу не повредит.
– Книги постоянно менялись. Не каждый день, но через неделю менялись практически все. То же и с журналами, и с газетами. Будто она собирала, а потом относила куда-то, чтобы освободить место для новых.
– Может, она так и делала, – предположил Флойд. – Богатая туристка регулярно отсылает коллекцию домой.
– У меня была такая мысль.
– И?..
– Однажды случайно заметил Сьюзен далеко от дома, в Пятом округе. Она шла по улице Монж к станции метро «Кардинал Лемуан» и несла тяжелый чемодан. Я невольно подумал: может, уезжает?
– Не платя за комнату?
– Она заплатила до конца месяца. Устыдившись за скверное подозрение, я решил помочь с чемоданом. Но я старик, догнать не смог. Проклиная себя за беспомощность, я наблюдал, как она спускается в метро.
Бланшар взял изогнутую трубку из целой коллекции, лежащей на столе, и принялся рассеянно осматривать ее.
– Я уже не ждал ее возвращения, но она вскоре появилась. Прошло не более пары минут, и Сьюзен вернулась на улицу, по-прежнему с чемоданом. Но теперь он казался пустым. День был ветреный, и явно полегчавший чемодан бился о ее ногу.
– Вы рассказали об этом полиции? – спросил Флойд.
– Да, но детективы не придали значения. По их мнению, я просто придумал этот случай или мне показалось, что вес чемодана убавился.
Флойд аккуратно записал, будучи уверенным – хотя сам не понимал отчего, – что это важное наблюдение.
– Это одно из свидетельств злого умысла, о которых вы говорили по телефону?
– Нет, я имел в виду совершенно другое. За две-три недели до смерти поведение мадемуазель Уайт резко изменилось. Она прекратила посещать скачки и гостить у меня, проводила все больше времени вне своей квартиры. Когда же мы случайно встречались на лестнице, она казалась задумчивой и озабоченной.
– Вы проверяли ее квартиру?
Бланшар поколебался, но все же решил ответить:
– Она перестала покупать книги и журналы. Их накопилось в ее комнате много, и я видел, что коллекция не обновлялась.
Флойд глянул на Кюстина:
– Хорошо. Должно быть, она что-то задумала. У меня появилась версия. Хотите узнать какая?
– А мне предстоит заплатить за услышанное? Мы же еще не обговорили условия.
– Думаю, к этому еще подойдем – если продолжим расследование, конечно. Мне кажется, у мадемуазель Уайт был любовник. Наверное, она кого-то встретила в последние три недели перед смертью.
Говоря, Флойд внимательно наблюдал за Бланшаром, пытаясь угадать, как тот отреагирует на услышанное.
– Она проводила время с вами – невинно, я уверен, – и вдруг ее приревновал любовник и потребовал, чтобы она не уделяла внимание никому, кроме него. Больше ни походов на ипподром, ни милых разговоров за чаем.
Бланшар задумался.
– А как же с книгами?
– Смею предположить, у нее появились дела важнее, чем обход книжных магазинов и газетных киосков. Она потеряла интерес к своей библиотеке и, соответственно, к пересылке книг в Дакоту.
– Смелые предположения, – заметил Бланшар. – И буквально ни на чем не основанные.
– Я же сказал: это версия, а не достоверно установленный факт. – Флойд сунул в рот зубочистку и принялся жевать. – Я всего лишь хочу сказать, что объяснение случившегося может лежать на поверхности.
– А ее смерть?
– Сказанное вами ведь не исключает несчастного случая.
– Я уверен, что ее выбросили. – Старик достал из-под своего кресла обшарпанную жестяную коробку из-под печенья с орнаментом тартан и фотографией шотландского терьера на крышке. – Возможно, это вас убедит.
Флойд взял коробку и пошутил:
– Знаете, я в последнее время слежу за фигурой…
– Откройте, пожалуйста.
Флойд подцепил ногтями крышку. Внутри лежала пачка разномастных документов, скрепленных резинкой.
– И что это значит? – спросил Флойд с легким раздражением.
– Менее чем за неделю до смерти мадемуазель Уайт постучала в мою дверь. Умерла она двадцатого, значит ко мне пришла пятнадцатого или шестнадцатого. Она выглядела по-прежнему озабоченной и растерянной, но по крайней мере захотела поговорить со мной. Прежде всего извинилась за свое невежливое поведение в течение двух предыдущих недель и сказала, что очень скучает по лошадям. И дала мне эту коробку.
Флойд стянул резинку и разворошил документы на коленях.
– О чем еще она говорила?
– Лишь о том, что может срочно покинуть Париж. Попросила сохранить коробку до ее возвращения.
Флойд просмотрел бумаги: билеты, чеки, карты, вырезки из газет. Среди них снабженный аккуратными пояснительными надписями карандашный набросок чего-то круглого, непонятного. Еще выцветшая открытка с фотографией Нотр-Дам. Детектив перевернул ее: открытка заполнена, проштемпелевана – но не послана. Почерк опрятный, девичий, с преувеличенными завитушками и хвостиками. Адресована открытка некоему мистеру Калискану, Заросль, Дакота.
– Вы не против, если я прочту?
