Кит Ломер - Сокровища звезд
Пошевели головой! В поле зрения попадает нечто отвратительное. Мертвое животное. Поправка: мертвая рука. Рука трупа, пальцы, как клешни, сухожилия видны как в анатомическом атласе. Интересно, кто этот мертвец? Попытался отодвинуться, чтобы не видеть труп, но рука тащилась следом.
Это меня напугало, и я перевернулся лицом вниз. Так было удобнее. Так я мог смотреть на узкую полоску пляжа. С одной стороны — спокойная голубая вода, с другой — лес. Не видно ни домов, ни лодок, ни людей, ни пасущихся коров; даже чаек не видно.
Только я — совсем один в этом мире.
Мысль была тягостной, и мне захотелось плакать. Но сначала необходимо срубить деревья, построить жилище, собрать орехи и ягоды, сделать лук и стрелы, поохотиться, сварить добычу и поесть, а потом уж погрузиться в заслуженный сон на ложе из веток ароматного бальзамина.
Подумав хорошенько, я решил начать со сна.
Солнце покинуло небеса, и холодная вода коснулась моего подбородка. Прилив начался довольно неожиданно, потревожив меня как раз в тот момент, когда я начал успокаиваться. Это показалось крайне обидным.
Я вонзил пальцы в песок и подтянулся вперед. Вернее, сделал попытку. На самом деле я лишь отбросил назад горсть песка. Под ним лежал абсолютно круглый без единой вмятины белый шарик, размером с мячик для гольфа.
Я не знал, что это такое, но какая-то обезьяна, сидящая на нижних ветках моего генеалогического древа, знала, что хорошо, а что — плохо. Она затолкала черепашье яйцо мне в рот, вместе со скорлупой, песком и всем, что на нем было, разгрызла его и почувствовала боль, как от впрыскивания кислоты. Мои слюнные железы впервые за много дней выделяли слюну не в качестве реакции на мечты о пище, а для того чтобы что-то переварить.
В кладке было семь яиц, и я съел все.
После этого меня вырвало. Мне было очень плохо. Я опять почувствовал голод и принялся ползать, цепляясь за песок, в поисках яиц, но безуспешно.
Пришла следующая волна прилива и почти смыла меня в море. Это заставило меня отползти подальше от берега, и я оказался в зарослях кустарника с горькими листьями.
На кустах росли какие-то маленькие белые ягоды. Я попробовал их. На вкус они напоминали политуру.
Когда совсем стемнело, я свернулся в комок, чтобы унять боль, которая, прими я иное положение, вырвалась бы наружу, как лопнувший аппендикс, и отполз в сторонку. От меня осталась лишь пустая оболочка, словно кожа, сброшенная змеей.
Меня разбудили голоса.
Какое-то время я лежал и прислушивался к тем, кто разговаривал. Они тараторили на языке, который состоял из звуков, похожих на курлыканье индюка, хрюканье поросенка и гавайские песни. Это было какое-то новое бредовое видение, и я решил не прогонять его. Теперь я как бы был уже не один.
Что-то твердое уперлось мне в ребра. Я открыл глаза и увидел самое грязное человеческое существо на Земле — невысокого чернокожего морщинистого мужчину. На нем были давно потерявшая цвет и форму фетровая шляпа, изодранные шорты цвета хаки и рваные теннисные туфли, из которых высовывались худые черные пальцы. Это был самый симпатичный человек, из тех, что мне когда-либо доводилось видеть.
Именно это я и попытался ему сказать. Возможно, мне не удалось подобрать нужные слова. Ввиду ответственности момента я волновался, и мой голос отчасти утратил свой обычный тембр и богатство оттенков. Но тем не менее я поведал, как рад его видеть и как давно не ел по-настоящему. Кроме того, я сообщил и некоторые другие сведения, представляющие интерес для героических спасателей, у которых появилась возможность проявить себя. Благо мой случай вполне подходящий. Потом я упал на спину и стал ждать, когда мне подадут питательный суп и что-нибудь успокоительное, как требовалось по сценарию.
Мужчина достал из-за спины сучковатую палку и треснул меня по голове.
Негодование не относилось к разряду эмоций, помогающих выжить, но то чувство, которое подбросило меня с земли, как последнее зернышко в машине для приготовления поп-корна, трудно было назвать по-другому. Я бросился на него, промахнулся и нырнул лицом в грязь. Абориген повернулся и пустился бежать, будто неожиданно вспомнил, что у него подгорают тосты.
Через две минуты он вернулся с друзьями. Тридцать секунд они выкапывали меня из кучи опавших листьев, в которую я зарылся. На сей раз никто не пускал в ход палку. Двое из них схватили меня за руки, двое других — за ноги, и мы двинулись по тропинке.
Странная, но симпатичная деревушка, в которую меня принесли, была построена из веток, ржавых банок из-под масла и деревянных дощечек с надписями типа «Акак» и «Сосо». Меня положили на пол в хижине местной красавицы, которой можно было дать от тридцати пяти до шестидесяти лет. Во рту у нее торчало два зуба, но она дала мне зажаренную целиком рыбу, какой-то местный хлеб, фрукты, консервированные персики и стала казаться мне прекрасной.
Никто в деревне не говорил ни по-английски, ни по-французски, ни по-немецки, ни по-русски. Никто не беспокоил меня, никто, за исключением Старой Джерти, не обращал на меня внимания.
Я провел в хижине целую неделю, прежде чем понял, что могу выползать на воздух и сидеть на солнышке.
Я пытался общаться с Джерти на языке жестов. Я показывал пальцами: «Прошу прощения, мэм, не будете ли вы столь любезны сообщить мне название этого очаровательного местечка, и где оно примерно расположено?» В ответ я получал только тихое ржание. Я нарисовал на земле карту мира и протянул ей ручку, которую она понюхала и выбросила.
В деревне не было ни радио, ни транспорта, за исключением полудюжины сильно потрепанных лодок, гниющих на пляже. Уверен, ни одна из них не смогла бы переплыть даже лужу.
Немного окрепнув, я решил исследовать остров; он был девять миль в длину и четыре в ширину. С плоской возвышенности, откуда я обозревал остров, были видны и другие острова. Народу там было примерно столько же, сколько и на том, где жил я.
Меня переполняло благородное желание броситься в Вашингтон и доложить о мятеже и убийстве главнокомандующему Флотом. Ну и заодно получить поздравления по поводу моего эпохального навигационного подвига. Но шли дни и ничего не происходило.
Прошло почти три недели, прежде чем прибыла Компания.
Все племя, — если только они были племенем, — собралось на берегу и смотрело, как причаливает лодка. Это был молочно-серый катер на воздушной подушке, над которым развевался флаг Компании. Он выскочил на пляж — полоску серого песка, напоминавшего промышленные отходы, — остановился и пылил, пока не затихли двигатели.
С катера спрыгнули два похожих на полинезийцев человека в форме Компании, а за ними темнокожий голубоглазый кривоногий коротышка в серых шортах и пиджаке. На плечах у него были нашивки старшего служащего. Он вытер лоб большим белым в синюю клетку платком и направился к толпе. Никто не рванулся менять бананы на транзисторные тридео. Аборигены ждали, слегка позевывая и переминаясь с ноги на ногу.
Я пробирался вперед, когда кривоногий сказал что-то на местном диалекте. Старик в кроссовках — тот, что приветствовал меня в самый первый день, — вышел на несколько футов вперед. Его звали Тмбели или что-то в этом вроде. Сегодня он был без палки. Пока они разговаривали, я ждал. У меня сложилось впечатление, что кривоногий задает вопросы. Внезапно Тмбели показал на меня, и, похоже, это рассердило приехавшего. Он отвернулся и направился к катеру.
Я окликнул кривоногого, он остановился и подождал меня.
— Мне нужен транспорт на материк, — сказал я. — Э-э, вы ведь говорите по-английски?
— Да, — прохрюкал он. — Тмбели сказал, что вы англичанин.
Он оглядел меня с головы до ног, как портной, недовольный своей работой. Вряд ли я мог его винить. На мне была лишь пара цветастых шорт, которые Джерти, должно быть, откопала на местной свалке.
— Я направляюсь в Лахад-Дату, — сказал он.
Я никогда не слышал о Лахад-Дату.
— Отлично, — обрадовался я. — Куда угодно. Я флотский офицер и…
— Будь проклята эта гусиная охота, — говорил он сам с собой. — Обыскать пару миллионов квадратных миль чертова океана! Чертова глупость! — Он погрозил пальцем жителям деревни. — Спрашиваю, видели ли они человека, которого я ищу? Чертовы дураки!..
— Вы кого-то ищете?
— Флотского дезертира. Плохой человек. Приказано стрелять и убить. Он молодой, двадцати пяти лет, черноволосый, шесть футов, крепкий. — Кривоногий засмеялся и скосил маленькие голубые глазки на меня. — Они говорят, что, может быть, вы и есть тот парень, которого я разыскиваю. — Коротышка нахмурился. — Что делает здесь, среди аборигенов, цивилизованный человек? — пропыхтел он с таким видом, словно заранее не одобрял всего, что я мог ответить.
— Исследования, — быстро сказал я, надеясь, что кривоногий не заметил шока, который он устроил мне ненароком. — Кажется, я где-то сбился с пути.
