Екатерина Боровикова - Зов Припяти (Сборник)
Боль. Жуткая боль. Суставы выкручивает, глаза слезятся, в легкие залили жидкий огонь. Сердце стучит настолько быстро, что толчки крови уже не разделить на слух. Мышцы стонут от сильнейшего напряжения. Не выдержав мук, девушка впала в забытье.
Её начали приводить в себя. Началась паника — многолетний эксперимент под угрозой. Но Марина была жива. Она перерождалась. Тело было словно сковано, но сознание медленно возвращалось. Правда, оно было уже совсем не таким, как раньше.
Её душа видела мысли всех, кто присутствовал в комнате, и мысли охранника за дверью. Собак в соседней лаборатории и уборщика Петровича. Всё дальше и дальше, всё больше живых существ не только под землёй, но и далеко на поверхности были прочитаны за мгновение. Она слышала, как радуется солнцу трава, она видела, как поёт любовную песню соловей своей избраннице. Она понимала, что шепчет камень лучу солнца. А главное, она увидела душу того, кого так сильно любила. И поразилась темноте и холоду. Узнала, что её любовь была безответной, бессмысленной, презираемой. И не захотела жить. Она потянулась к ближайшему источнику энергии — атомной электростанции.
… Позже это назовут Выбросом. Много лет прошло, но Марина ничего не забыла. Иногда воспоминания вызывают боль, и она снова крушит всё вокруг тем же способом, что и в первый раз. Это приносит краткое мгновение иллюзии смерти и временное облегчение.
Девушка исчезла. Появилось нечто, чему нет описания. Какое-то время Марина привыкала жить в новом состоянии, определяла свои границы, анализировала произошедшее. А потом обратила внимание на окружающее пространство. И увидела сталкеров. Читая каждого из них, она видела разные мысли, души. И почти в каждой сквозила любовь и ненависть вперемешку. К ней. Они называли её Зона. И тогда девушка в белом платье поняла, что жить стоит, если хоть кто-то тебе рад. Даже не признаваясь в этом самому себе.
Уже позже на её территории обосновались господа из О-сознания. Некоторое время Марина развлекалась, считывая их уверенность в собственной исключительности и глядя на попытки понять её природу. Позже они установили «выжигатели мозгов», создали легенду об Исполнителе желаний и окружили себя фанатиками из Монолита. Зоне эта игра переставала нравиться — никто не имеет права творить что угодно в гостях. Тут подвернулся сталкер, который в отличие от всех искренне хотел уничтожить Зону. Любовью и восхищением тут и не пахло. Зона направила его по нужному пути. О-сознание было уничтожено, а Марина «свернулась» и скрылась на ЧАЭС. Решила посмотреть, как отнесутся люди к её исчезновению. Просто промелькнула мысль, что уже не нужна, раз появился такой человек, как Меченый, а навязываться она не любила никогда.
Мысль была неудачной. Таких, как Меченый больше не нашлось. Она решила вернуться. Тогда и отгородили Зону стеной от окружающего мира.
А потом появилась Лида. Марину заинтересовало полное равнодушие к Зоне и всепоглощающая любовь к кому-то, кто остался по ту сторону бетона. Это здорово напомнило её саму до «прививки». И ей очень захотелось подружиться с рыжей девушкой.
Лида скулила. На плач уже не оставалось сил. Она словно прожила кусочек чужой жизни. Она видела, слышала, чувствовала. Её собственное горе показалось таким никчемным, таким глупым. Сочувствие, нежность и желание разделить эту непосильную ношу заняло все мысли. Марина обняла подругу, а затем исчезла. Просто растворилась в девушке.
…Боль. Жуткая боль. Суставы выкручивает, глаза слезятся, в легкие залили жидкий огонь. Сердце стучит настолько быстро, что толчки крови уже не разделить на слух. Мышцы стонут от сильнейшего напряжения…
ВЫБРОС.
— Я даже не ожидала, что наше пространство станет больше в два раза. И мерзкий забор превратится в груду обломков.
— Это место только наше. Мы вдвоём хозяйки над живым и мёртвым.
— Не думаю. Пока в мире остаются мужчины, не умеющие ценить преданность, и женщины, способные любить, Зона будет расти. Через какое-то время у нас обязательно появится ещё одна подруга.
Иногда перед Выбросом можно вдалеке увидеть призраков. Две босые девушки медленно бредут по земле. Блондинка в белом платье и рыжая в комбинезоне сталкера. У первой в волосах цветок розохвата, у второй на руках кролик-хамелеон. Рядом бредут слепые псы. Никто не знает, кто это и куда направляются. Зона умеет хранить тайны.
КонецАлексей Соколов
ПО ТУ СТОРОНУ
Гроза разгулялась не на шутку, дождь тоже, как из ведра. Обычный вечер обычного дня в Зоне. Пастух подкинул несколько влажных корявых веток в мягко горящий костер. Погода мало беспокоила, ему повезло — нашел этот полуразвалившийся сарай. Видимо, старый дровяник. В чудом уцелевшее стекло маленького окошка колотил ливень. Хоть крыша не протекает — можно нормально обосноваться здесь, вот только не хочется. Грозу пересидеть, а потом в бар дернуть. Хватит, наелся Зоной. По самое горлышко наелся. Сбыть хабар и к чертовой матери отсюда…
А ведь как все начиналось. Романтика, вольная сталкерская жизнь! ЗОНА! Сказки для идиотов. Вся романтика в том, чтобы живым вернуться, загнать хабар и напиться в доску. Вольная сталкерская жизнь тоже оказалась далеко не сахаром — пот, грязь, радиация, усталость и кровь. Причем, крови порой даже больше, чем всего остального. Друзья есть — всегда помогут, поделятся, а поговорить не с кем. Устало отмахиваются: «Опять ты со своей философией!..» Про прошлую «дозоновую» жизнь разговаривать не принято. Все, ты в Зоне. Это твое прошлое, настоящее и будущее.
Пастух вздохнул, отложил почищенный Калашников, натянул поплотнее капюшон и задумчиво пошевелил угольки.
Паршивый день сегодня. В группу Шатуна он не попал — тот ушел с двумя новичками, что б пообтерлись, а с незнакомыми ходить не хочется. Пришлось идти в одиночку. И в итоге день насмарку — от Периметра отошел километров на пять, артефактов почти не нашел, а патроны все истратил — псевдоплоти сегодня в ударе, так и прут.
Верно ему в баре сказали два месяца назад, когда он только-только пришел: «Неее, парень. Тебе Зона ничего хорошего не даст — ни денег, ни счастья». Верно сказали. Это место для тех, кому терять нечего. Для тех, кто в жизни разочаровался. А ему, Пастуху, еще и тридцати нет. Останься он в родном селе, уж может и женился бы, хозяйством обзавелся, детишек опять-таки. Нет, потянуло на романтику. Настоящим мужиком себя почувствовать! На тебе романтику! Жри ее горстями! Да только руки от кровавой грязи вытри…
— Эй! Есть тут кто?! — Сквозь шум ветра и дождя прозвучал уверенный мужской голос. — Сталкеры, есть кто внутри? Пустите непогоду-то переждать? Не стреляйте, сынки! Один я.
Пастух напрягся: кого там кровосос принес. Голос незнакомый, лишь бы не мародер.
— Заходи, дядя! Только медленно и руки на виду держи!
Покосившаяся дверь со скрипом отворилась и в сарай медленно вошел щуплый субъект в синем дождевике и с суковатой палкой в руке. За плечом вошедшего болтался не туго набитый рюкзак из мешковины:
— Добрый человек, пусти прохожего обогреться? — Из под капюшона на сталкера глянули веселые старческие глаза. — Бреду-бреду, смотрю — в оконце никак огонек играет? Думаю, пустят погреться? Идти еще далековато. А по такой погоде и того дальше. Не против соседства, парень?
— Заходи, дед, только не шали, я нервный. — Пастух ничего не имел против пришедшего, но своими словами прибавил себе уверенности. — Располагайся, места хватит.
— Вот, благодарствую! Промок весь, чай пообсохну к утру. А то ревматизм ежели на пути прихватит — куда ж дальше идти. Благодарствую! А ты что же, один здесь?
— А ты с какой целью интересуешься, старче? Интерес какой имеешь или так, разговор завести?
— Антирес, конечно. Да не про твои бирюльки, сынок. Любопытно просто — а коли дичина захочет поужинать? Чем ты от нее отбиваться будешь? Котелком чтоль? Автоматик-то безпатронный — отсюда видать. Вона, рожок пустой отстегнут. Были б патроны — зарядил бы. — Дед опустился на чурбак, положив рюкзак на колени, а палку отставил в сторону.
— Так и ты, дед, не особо для зверей-то опасен. Что-то кроме этого дрына и не видать у тебя ничего. А под плащом берданку не спрячешь. Да и обрез бы уж давно оттопыривался. — Пастух подозрительно окинул старика взглядом. — А ты вообще, как здесь оказался, дед? Что-то староват ты для Зоны. Без оружия ходишь, как по Крещатику…
— Да кому ж я нужен-то? Старый, костлявый, кости прогнили уже. Несъедобный я. — Дед, поморщившись, потер поясницу. — Живу я здесь, парень. Вот и хожу без оружия. Кто ж по дому с карабином ходит?
Пастух опешил. Сумасшедший дед! Вот принесла нелегкая на ночь глядя собеседничка. Ишь ты — живет он здесь. Маразматик старый.
