Джон Френч - Ариман: Оракул-мертвец
Я повернулся к демону. Его меньшие сородичи снова пришли в движение, скользя и ползя вперед. Их клинки скрежетали, зубы щелкали. Воины Рубрики открыли огонь, кобальтовый свет разорвал податливые черепа. Демон вдохнул, его живот и горло вздулись. Его вырвало. На нас пролилась кровь, желчь и тень. На пути у потока встал пламенный купол. В воздух поднялся черный дым и желтый пар.
Я все еще колебался, неуверенный, хотел ли принимать участие в том, что Ариман уготовал для меня в своем многоуровневом обмане.
+ Ктесиас, давай! + мысленный голос Аримана расколол наполненный варпом зал, словно раскат грома.
Я проговорил имя демона. Слоги разорвали мои язык и губы. На шлеме расцвела изморозь. По горлу потекла кровь, наполняя легкие, мешая сделать выдох.
Я продолжал говорить, чувствуя, как цепь звуков притягивает сущность демона в мою руку одно кровавое звено за другим. Демон отбивался, ударяясь телом в горящий купол над нашими головами. Плоть его стала обращаться в дым.
Каждый слог, что вылетал с моих уст, я отделял от памяти и запирал в разделенных стенах разума. Другие колдуны пользовались гримуарами, таинственными шифрами или иными ритуальными символами, дабы удерживать скованных демонов. Я же использовал свой разум и записывал ключи призыва в собственное сознание.
Демон откинул голову и завопил. Гниющая орда ринулась вперед, чтобы ответить на зов.
Я утопал в своей крови. На языке вздувались и лопались волдыри. Зал вокруг меня исчез в лихорадочном размытом пятне.
Я прожевал окончание имени и внезапно оказался на пропитанном грязью полу.
Другие продолжали сражаться, все еще рубили, все еще сжигали бросавшихся на нас демонов. Существо над нашими головами боролось дальше, его плоть пульсировала в насмешке над дыханием. Его имя было теперь внутри меня, разделенное и запертое, будто оружие, сломанное на куски до тех пор, пока ему не позволят вновь стать единым целым. Он посмотрел на меня, и в его крови и наполненных гноем глазах я ощутил ненависть.
— Убирайся, — сказал я надтреснутым голосом. — И не появляйся, пока я не позову.
Его очертания распались, разрываясь на краях и уменьшаясь, пока не обратились в ничто. Он смотрел на меня до тех пор, пока последний вздох невидимого ветра не унес его глаза.
Затем меня поглотила тьма, и бессознательность опустилась на мысли и ощущения, словно нож.
Из пустоты пришел голос.
— У тебя остался вопрос.
Я узнал его. Это был голос, который я не слышал с… с… давних пор, и воспоминание о котором успел променять.
— Менкаура? — спросил я, и передо мной возник образ Оракула-мертвеца, как будто вызванный одним этим именем. На нем больше не было посеребренных доспехов и безглазого шлема. Над красной броней легиона Тысячи Сынов за мной наблюдало простое открытое лицо.
Я отвел взгляд и посмотрел в безжизненное ничто того… где бы я ни находился. Я не чувствовал ничего, кроме своих мыслей. Происходящее не казалось сном, но также не казалось и реальностью. Оно не походило ни на что.
Я посмотрел обратно на Менкауру.
— Задавай свой вопрос, — произнес он.
— Ты мертв, — сказал я. На его лице не дрогнул ни единый мускул. — Твою душу забрали демоны Чумного Отца. Ты перестал существовать.
Он просто смотрел на меня, не шевелясь, с ничего не выражающим лицом.
— Каков твой вопрос? Он был куплен, положенная плата — внесена. Вопрос должен быть задан.
Я покачал головой. Мои мысли прояснились, но казалось, они текут с морозной неспешностью.
— Это был вопрос Аримана, и он задал его демону, что занял твое место.
Менкаура не пошевелился и ничего не сказал. Я мрачно улыбнулся самому себе.
— Он знал, что здесь его будет что-то ждать, но держал это при себе, пока готовил меня к тому, чтобы сковать тебя. Ложь и полуправда, скрытые мотивы и высшие цели. Он не изменился, — я рассмеялся, и звук этот плоско разнесся в черном пространстве. — Но он был прав. Если бы Ариман попросил меня сковать одного из возвышенных нерожденных, я бы отказался. Я бы никогда не ступил в такую ловушку, ни за какое обещание награды. Мне следовало ожидать обмана. Стоило догадаться. А теперь я превратил посланное против нас существо в своего раба, — я прервался, с шипением втянув воздух сквозь зубы. — Нашего раба. Вот чего он хотел, вот для чего я был ему нужен. Зачем ему марать руки о подобное? Зачем глотать яд самому?
— Он боится, — сказал Менкаура. Я резко перевел на него взгляд, слова вопроса все еще крутились у меня на языке. — Он боится того, что начал. Судьба ждет его. Шанс стать много кем становится все ближе с каждым его шагом. Он видит это. Это словно огненная гора, выжигающая небо прямо за горизонтом. Ариман видит ее свечение, но не видит форму. Он знает, что другие видят ее также, видят силы, движущиеся в смертной и бессмертной реальностях. И он боится их. Боится, что может пасть в своем путешествии, и того, что может пройти его до конца, — Менкаура остановился, медленно кивая, словно соглашаясь с голосом, который мог слышать лишь он один. — И он прав, что боится.
Я знал, что то, что я вижу и слышу — не сон. Это было нечто иное, лоскут незавершенного времени, подводившего себя к концу, разговор, которому необходимо было состояться, чтобы удовлетворить судьбу. Слова Оракула-мертвеца прошли сквозь меня, холодные и дрожащие от заключенного в них смысла.
— Это оно? Он вооружает себя против… против чего?
— Против всего, что попытается его остановить.
— И он превращает меня в оружие для этой войны.
— Он ничего не додает и не отнимает от твоей природы. Ты тот, кто ты есть.
Говоря это, Менкаура начал таять.
— Должна быть плата, — сказал я ему вслед. — На тебе оковы, брат — слова оракула нужно купить.
Он покачал головой, когда его очертания слились с чернотой.
— Плата уже внесена, — произнес он и исчез, как будто его никогда и не было.
Я уставился в пустоту.
Затем обнаружил, что смотрю в лицо Ариману. Не было ни моргания, ни перехода, лишь внезапная яркость огней и звуки «Сикоракса» у меня в ушах. Я сидел в кресле из черного гранита, в зале из кованой бронзы. Отполированные детали моих доспехов висели на стене, посох покоился на костяной стойке.
+ Ты спал глубоко и долго, брат, + послал Ариман.
Я не ответил, переключая сознание между разумом и телом в попытке определить, сколько времени прошло.
Ариман заговорил снова, в этот раз настоящим голосом.
— Прими мою благодарность, Ктесиас. Я знаю, чего тебе это стоило.
Мое тело казалось безвольным, мысли неповоротливо кружились внутри черепа. По мне прокатывались волны усталости. Перед глазами плыли яркие цвета. Язык ощущался сухим листом во рту. Все раны, которые я получил, исцелились, но тень сковывания все еще нависала надо мной, давя на каждое чувство. Нельзя просто проглотить истинное имя возвышенного демона и чувствовать себя как ни в чем не бывало. Все — как оказывалось снова и снова — имеет свою цену.
— Ты солгал мне, — выплюнул я, и моя злость вдруг стала яркой и свежей. Он наклонил голову, наполовину соглашаясь, наполовину вопрошая.
— Я сделал то, что было нужно, брат. Как и ты.
— Что ты делаешь, Ариман? Зачем мы пошли к Оракулу? Что мы должны были узнать?
— Мы? — переспросил он, и слабейший намек на улыбку коснулся его глаз. — Я думал, тебя не волнует ничего, кроме себя любимого.
Я покачал головой, внезапно ощутив себя бесконечно уставшим. Ариман кивнул и повернулся к двери.
— Отдыхай, брат, — бросил он через плечо. — Отдыхай и спи.
— Я не сплю, — возразил я, но он уже вышел и слова отозвались пустотой в стылом воздухе. — Я не сплю, — повторил я, уже тише, и потряс головой, когда глаза начали постепенно закрываться. Разум и конечности словно налились свинцом, как будто приход в сознание израсходовал остатки моих запасов энергии. Я вновь погрузился в забытье, очертания моей новой комнаты начали постепенно исчезать.
В черноте век я вновь увидел лицо Менкауры и услышал слова, в реальности которых я не был уверен.
— Он вооружает себя против… против чего?
— Против всего, что попытается его остановить.
