Андрей Ивасенко - Проект «Сфинкс»
— Зиг хайль! — звонко выкрикнул унтер-штурмфюрер и отчеканил доклад: — Господин штандартенфюрер, электрики прибыли и уже приступили к работе!
Комендант поморщился, небрежно махнув рукой, и хмуро приказал:
— Готовьте дрезину.
— Яволь! — Офицер козырнул и побежал исполнять приказ, позвав на помощь одного из своих солдат.
Через минуту дизельный двигатель зафыркал и протяжно загудел. Дрезина, груженная людьми, плавно тронулась с места и въехала в основной тоннель, раздвигая мглу лучом прожектора.
Тоннель встретил их затхлым воздухом и гулкой пустотой. Через сто метров дрезина свернула в тупиковый отвод, осветив перепугано-возмущенные лица прижавшихся к стене электромонтеров, и остановилась неподалеку от массивной металлической решетки.
Один из эсэсовцев соскочил с дрезины и откинул от борта лесенку, по которой спустились комендант и ученые.
Едва ступив на бетонный пол, они почувствовали едкую смесь запахов: переработанного дизтоплива, паленой резины и чего-то еще. Под ногами попадались стреляные гильзы. Доктор Фогель с недвусмысленным вопросом на лице посмотрел на профессора, но тот лишь растерянно поднял брови и пожал плечами.
Что-то нагнетало уныние и тревогу в этом месте, будто они стояли на краю свежевырытой могилы. И эта мрачная интуиция их не обманула.
Рядом с решеткой лежали два неподвижных тела в камуфляжной униформе, прикрытые брезентом. Перепачканная кровью прорезиненная ткань уже успела стать коричневой. От трупов исходил приторно-сладкий запах крови и тошнотворная вонь — как на скотобойне возле свежевыпотрошенных животных.
Фогель отвернулся, сглотнув кислый комок отвращения, а профессор Майер с приоткрытым ртом попятился назад — один из эсэсовцев тут же взял его под руку и вернул на место.
Комендант, бросив беглый взгляд на мертвые тела, прошел вперед и остановился возле часового, о чем-то его спросив. Заметив замешкавшихся у решетки ученых, Штольц жестом пригласил их войти внутрь бункера, приказав охране остаться у входа.
— Не бойтесь, профессор, — сказал комендант, когда Майер проходил мимо него. — Мертвецы не кусаются и не причиняют никому вреда… Как, впрочем, и пользы… Прошу, господа, прошу…
Если б тогда он мог знать, что подобное легкомысленное убеждение по поводу мертвецов окажется ошибочным, то никогда не произнес бы этих слов.
* * *
Бункер встретил людей сонной тишиной.
Аварийное освещение слабо рассеивало полумрак.
Стены и пол, укрепленные изнутри стальными листами, отражали и усиливали все звуки, искажая их почти до неузнаваемости.
«Почему так тихо?» — одновременно подумали ученые и переглянулись.
Никто не произнес ни слова. Шаги звучали, как удары колокола. В воздухе стоял кислый запах пороховых газов, горелой электропроводки и чего-то еще не менее отвратительного. Бункер был просторный, но создавалось впечатление, что они попали в тесный могильный склеп.
Профессор вступил во что-то мерзкое и вязкое.
— Что за… — пробормотал он, пытаясь рассмотреть прилипшее к сапогу вещество.
Комендант достал из кармана фонарик — луч света скользнул по полу и остановился на саркофаге.
По вяло поблескивавшей поверхности стекла стекали тонкие ручейки талой воды.
Такая мелочь.
Такого огромного значения.
Присмотревшись, Майер содрогнулся — заметил выбоины от пуль, и его накрыла волна негодования.
— Да что здесь происходит?! — голос профессора едва не сорвался на крик. — Зачем вы размораживаете лед?! Кто стрелял по саркофагу? Вы что тут, все с ума сошли?!
Последняя фраза, обращенная напрямую к Штольцу, коменданту не понравилось. Тот пробуравил профессора тяжелым взглядом, от которого у Майера похолодело в затылке. У многих от такого взгляда крепкие колени превращались в мягкую глину.
— Спросите у него, — сквозь зубы процедил комендант, едва сдерживая раздражение, и указал рукой в сторону.
В дальнем углу звякнул металл.
Свет фонаря запрыгал по стене и застыл возле холодильного агрегата с развороченными от взрыва внутренностями.
Там сидел человек, пристегнутый наручниками к одной из труб решетки конденсатора. Он был одет в теплое обмундирование охранника, но без оружия. Яркий свет ослепил его — эсэсовец опустил голову и нервно заерзал.
— Говорите с ним громче. По-видимому, контужен, — предупредил комендант. — И слишком близко тоже не подходите. Он не в себе, может быть опасен.
Ученые приблизились к солдату. Профессор Майер присел на корточки и спросил громко, с расстановкой:
— Вы меня слышите?.. Расскажите, что здесь произошло. Я хочу вам помочь.
Эсэсовец медленно поднял голову, и профессор увидел его глаза, блестевшие в странном непонятном возбуждении: зрачки залили чернотой почти всю радужную оболочку. Такой взгляд ученый встречал и раньше — у людей после неудачного сеанса гипноза. Но в глазах этого человека поселился животный страх.
— Она живая… живая, — бесцветным голосом ответил солдат, с опаской покосившись на саркофаг. — И вы ничем мне не поможете… и себе тоже. Она всех нас сожрет.
— Что вы имеете в виду? Кто желает нас… съесть?
Солдат горько усмехнулся.
— Тварь, которую вы раскопали… Она разговаривала со мной и Гюнтером.
— Как рептилия могла с вами разговаривать, если она заморожена? Она неживая, понимаете?
— Зачем же вы ее тут держите?
Вопрос смутил профессора. А охранник продолжил:
— Я не знаю… Оно было в моей голове. Эти звуки… Я думал, что спятил… А может и действительно свихнулся, но не заметил этого…. Почему я не верил Зуфферту? Почему? Ведь он меня предупреждал, предупреждал…
— Вы помните, что с вами произошло дальше?
— Не помню… — Охранник будто прятал взгляд. — Я слышал только голос этой твари.
— Голос?..
— Да.
— Вы и сейчас слышите этот голос?
— Нет. Он умолк. Не знаю, почему и каким образом, но умолк. Может быть навсегда, а может, и нет. Не знаю. Мне страшно…
— Вы помните свое имя? Как долго вы здесь находились?
Солдат затравленно посмотрел на Майера, попытался что-то вспомнить, словно искал в глазах профессора подсказку.
— Я… не помню, — обреченно выдавил он и совсем сник, снова опустив голову.
Профессор поднялся и подошел к коменданту.
— Думаю, здесь все ясно, господин комендант. У вашего солдата явное психосоматическое расстройство.
— Что? — не понял Штольц.
— Самовнушение, — деловым тоном сказал Майер и, вспомнив учебник по психиатрии, добавил: — Плюс аменция.
Штольц нахмурился. Мудреное слово профессора было ему незнакомо и потому вызвало раздражение. Посчитай штандартенфюрера кто-либо неучем, могла пострадать его репутация всезнающего человека. А она была особым даром людей его должности, престиж которой следовало поддерживать. Но в бункере кроме него, ученых и проштрафившегося охранника никого не было.
— Выражайтесь яснее, профессор, — недовольно буркнул Штольц.
— Расстройство сознания, — пояснил Майер, — характеризующееся бессвязностью мышления, растерянностью и нарушением ориентации в окружающем пространстве. Он перевозбужден, даже имени своего не помнит. И это не удивительно. Такое часто происходит с людьми, которые долго находятся в таком замкнутом пространстве, как эта база.
Профессор развел руки и сделал движение, будто хотел охватить весь мир.
— Он окончательно потерял рассудок? — поинтересовался комендант, не выказав при этом никакого сочувствия в тоне.
— Нет, что вы! Его нужно поместить в лазарет, сделать несколько инъекций успокоительного и позволить хорошенько выспаться. Через недельку-другую все как рукой снимет. С контузией, вероятно, дела обстоят иначе — я не врач, в конце концов. Да, и еще: предоставить побольше общения — это ему не навредит.
— Столько времени у него не будет, — строгим тоном сказал комендант. — У нас не санаторий.
Доктор Фогель в это время думал о другом факте: «На массовый психоз не похоже. Почему Штольц умалчивает о том, что произошло с теми двумя охранниками у входа? Ведь они убиты явно не в бункере — на решетке я видел кровь и возле нее тоже. Много крови. Такие вопросы ему задавать, конечно, бесполезно, он не ответит, но прояснить не мешало бы. Это должно быть как-то связано».
— Это существо может ожить в замороженном состоянии? — осторожно, словно не желая сболтнуть лишнего, спросил комендант, указав рукой на саркофаг.
«То, что надо! Значит, это все-таки связано с существом! По-видимому, солдат не лгал». — Уголок губ Эриха едва заметно приподнялся в усмешке.
— Теоретически, да, — ответил профессор. — Но это пока лишь домыслы. Я регулярно брал пробы клеток и, не помещая их в питательную среду, фиксировал при помощи химреагентов в стадии клеточного роста. Однако в микроскоп деления клеток не наблюдал. Опять же, они были заморожены… А существо, если его полностью разморозить, кто знает… У некоторых видов земноводных на Аляске и в Исландии есть такая способность — гены резистентности к замерзанию. Это своеобразная форма защиты от холода. При глубоком замораживании в их клетки из печени выделяется большое количество глюкозы и глицерина, что не дает им при размораживании лопаться и организм постепенно оживает после спячки во льду. Но к нашему случаю, я уверен, это не относится.
