Александр Афанасьев - У кладезя бездны
Директор прошел в «пузырь» — так во всех разведцентрах и посольствах мира назывался защищенный от прослушивания переговорный узел. Если в посольствах Империй в ведущих странах переговорный узел часто представлял из себя большой стеклянный (из пластика прозрачного на самом деле, но с виду как стеклянный) прямоугольник, где даже столы и стулья из того же прозрачного пластика, чтобы никто не мог незаметно прикрепить под столешницу подслушивающее устройство — то здесь переговорный центр представлял собой небольшую тесную комнату, без окон, с бронированной дверью и с генератором помех размером с телевизор, стоящий на полу в углу. Стены здесь были сделаны отдельно — поверх обычных стен проложили решетку из медного сплава, по которой был пущен ток — это защищало от несанкционированной передачи изнутри защищенной комнаты, а поверх этого — сделали еще фальшпанели из пластика. Увы — но эта комната — так же требовала кондиционирования, и выход в общую систему кондиционирования здания был и здесь.
Директор наскоро черкнул свою закорючку в журнале, где отмечались экстренные сеансы связи, принял старую, черную, эбонитовую трубку защищенного от подслушивания аппарата. По инструкции — специалист связи, передав директору трубку, немедленно покинул помещение, закрыв за собой дверь.
— Синьор контр-адмирал, на связи капитан корабля[11] Массимо Манфреди — точно по инструкции отрапортовал директор
— У вас там все нормально? — пророкотал в трубку контр-адмирал
— Так точно, синьор. Паломник прошел первую часть маршрута. Он уже у цели.
— А ваш гость?
— Сегодня я его не видел — Манфреди едва не добавил «И слава Богу». Развязный молодой хлыщ ему не нравился
— Будьте осторожнее. Помните об ответственности, которая лежит на вас — наверное, девять из десяти начальствующих лиц закончили бы разговор именно такой фразой
— Так точно, синьор контр-адмирал. Вперед, Италия!
— Вперед, Италия.
Связь прервалась…
Абиссиния, город Доло Одо
Сомалийско-абиссинская граница
На абиссинской стороне все было проще — и одновременно сложнее. Там была стена — большое уродливое, четырехметровое сооружение из бетонных столбов, сетки — рабицы и колючей проволоки — так буры и немцы всегда ограждали свои владения. У контрольно-пропускного пункта стена была бетонной, она разрезала эту землю на две части — землю хаоса и землю хоть и относительного, но орднунга, щепетильно наведенного германскими офицерами и чиновниками порядка, землю беды от земли хоть и относительного — но по африканским мерками безусловного процветания. Врата рая в местном исполнении представляли из себя покрытые свежей голубой краской стальные, трехметровой высоты врата, не распашные, а сдвижные, которые охраняли солдаты пограничных войск Абиссинии. Солдаты были темнокожими, они щеголяли в коричневых, как у германских войск в Африке рубашках, такого же цвета шортах, дешевых противосолнечных полицейских очках, которые входили в комплект обмундирования и высоких ботинках — берцах. Они были подтянутыми, выглядели профессионально и носили на ремне за спиной германские автоматы Маузер, которые представляли из себя не более, чем русский Калашников под германский патрон 7,92х33. Они тоже брали деньги — но это была не взятка, а банальная пошлина за въезд, они никого не избивали и не унижали. Их долю от дороги, от границы — им принесут те самые пацаны, которые собирают деньги за проход перед границей и торговцы-соплеменники, которые платят пошлины меньше, немного меньше, чем должны и этим живут. Столь нетипичное для африканцев поведение обуславливалось как более высоким общим уровнем культуры амхарского народа, так и германским офицером в егерском кепи и такой же форме, как и у таможенников, который сидел на стуле в тени, время от времени подносил к губам крышку термоса с чаем и внимательно наблюдал за происходящим. Было жарко и происходившее на границе было одним и тем же — машины, мулы, люди, дизельная гарь, рев моторов и рев ослов. Но немец с остекленевшими от жары глазами сидел и смотрел, потому что это был его пост, и потому что это был немец, а не итальянец.
Когда пришла его очередь — Паломник спокойно подал документы амхарскому солдату-пограничнику, старающемуся не выходить из-под грибка, защищающего его от палящих лучей солнца, заплатил пошлину за почти тонну тканей и двадцать мелких животных, которых он ввозил на территорию Абиссинии чтобы продать — заплатил абиссинскими бырами, которые у него были. Забыл взять небольшую сдачу — это был единственный способ вознаградить местных таможенников, чтобы не увидел немец. Естественно, его никто не стал обыскивать — он был всего лишь еще одним торговцем из многих тысяч, которые проходили здесь ежедневно и если бы тут обыскивали — граница просто встала бы. Шлагбаум поднялся — и он шагнул на территорию абиссинского королевства — вассала Священной Римской Империи.
Изменения чувствовались — сразу. Асфальт в рытвинах, в некоторых из которых лошадь могла сломать ногу, а тяжело груженый грузовик оставить подвеску — сменился «штрассе», старенькой, но в хорошем состоянии дорогой из бетонных плит. Базар начинался сразу же — прямо тут, за стеной и состоял он из тех же морских контейнеров и самодельных торговых мест — но здесь было гораздо меньше мусора, если на той стороне мусор валялся кучами — то тут этого не было, его сразу же подбирали и использовали на топливо или на что-то другое. Не было и вони — точнее она была, но не такая сильная, только если ветер — подует в сторону гор. А так — четырехметровая бетонная стена неплохо защищала от омерзительных миазмов, пахло больше дымом очагов, на которых во многочисленных едальнях готовили простые, но сытные блюда. Здесь были даже лепешки с мясом, которые на той стороне считались большой роскошью.
Первым делом надо было избавиться от коз — они только мешали — и Паломник сделал это. Он увидел человека в бедуинской галабии, стоящего с пастушьим посохом и смотрящим на него, поманил его пальцем. Бедуин, неизвестно откуда здесь взявшийся, подошел, осведомился, на каком языке можно общаться с уважаемым господином — здесь, как и в любом приграничье все знали несколько языков. Потом — бедуин подозвал своих родственников, один из родственников принес термос с чаем — с жиром и солью — и несколько лепешек. Пока родственники щупали, осматривали и даже взвешивали на руках коз — бедуин и Паломник отошли в сторону, присели на корточки и повели неспешный мужской разговор, который в этих местах всегда предшествовал собственно, самому торгу.
Козы оказались хорошими, молодыми — отрада пастуху, козье молоко здесь ценится. Торговались долго, полтора часа, запивая жаркий спор огненно-горячим крепким чаем. Паломник не уступал и в один момент даже попытался уйти, сказав, что он не для того гнал этих бедных животных через все Сомали, чтобы продать здесь за бесценок, и если дать им попить вволю — то каждая из них наберет, по меньшей мере, килограмм. Бедуин схватил неуступчивого сицилийца за руки, заверяя в своем уважении его, как мужчины, торговца и скотовладельца, и торг продолжился. Сошлись на цене в сто десять быров за каждое животное и сто пятьдесят германских рейхсмарок дополнительно за все стадо — бедуин удачно продал быка на кормежку германской армии, и германских рейсхмарок у него больше не было…
Избавившись от коз, Паломник пошел дальше, радуясь, что ему больше не приходится постоянно наблюдать за сварливыми и непослушными животными — теперь у него было две с лишним тысячи быров и сто пятьдесят германских рейхсмарок, можно сказать, что он почти окупил то, что потерял на таможне — и еще у него были ткани, почти тонна, которые тоже можно продать. Вообще-то ткани можно было продать и на самом приграничном рынке, там покупали все — но Паломник не торопился и делал правильно. Ибо если у тебя есть знакомые торговцы в самом городе, которые поставляют ткани на фабрики — то они тебе дадут явно больше, чем перекупщики на рынке. В торговле действовали правила, схожие с правилами проведения спецопераций — и одно из них было «не спеши».
Шумный гомон рынка сменился гомоном городским — дорога резко сворачивала влево, переходя из шоссе в главную улицу Доло Одо — улицу Негусси Негуса, царя всех царей, главы государства и поводыря амхарского народа. Она была единственной в городе, которая относилась в категории «штрассе» — то есть была бетонной и позволяла поддерживать приличную скорость. Остальные — были замощены щебнем, политым совершенно расплавившимся на жаре гудроном. С расплавленным гудроном — совершенно перемешалась пыль, которую ветер нес с гор, превратив дорогу в нечто мягкое чуть поддающееся под ногами…
Взглянув вверх, Паломник свернул с дороги — потому что по ней шли машины и его мулам с товаром — угрожала опасность. Он помнил этот город наизусть, его улицы, его дома — потому что для операции «Львиная грива» составили настоящий трехмерный макет города, изготовленный на основе спутниковых снимков. Он знал, что вон там, за ничем не отличающимся от других забором — полицейский участок, а вон там — то, что аналитики определили как местный бордель. Ему надо было пройти около километра — прежде чем инфильтрация будет считаться завершенной.
