Борис Долинго - Творцы Столпотворения
Они сняли автоматы с предохранителей, и Валентин мотнул головой назад, где на складной турели, выставленной на крышу машины, через отогнутый тент торчал противопехотный гранатомет ТКБ-722К:
– Становись к «пушке»!
Машина двинулась дальше.
За кучкой молодых сосенок, подскочивших к самому краю дороги, взорам милиционеров открылась околица Крюковки – до одного из первых домов оставалось не более сотни метров.
– Черт побери! – выругался Николай, но и Валентин уже заметил то, что находилось прямо впереди: рядом с разросшимся на краю проезжей части кустиком лежал человек.
Остапенко аккуратно остановился шагах в десяти. Николай приник к гранатомету, следя за округой, а Валентин, схватив автомат, выпрыгнул и присел у левого переднего колеса.
Было тихо, лишь стрекотали кузнечики по краям нестройных рядов ржи. Колосья стояли невысокие, и Валентин машинально отметил, что вряд ли там мог кто-то притаиться. Вот лесок – другое дело.
Наверху за спиной чуть скрипнула турель: это Николай развернул гранатомет.
Бросив еще несколько взглядов по сторонам и удостоверившись, что все спокойно, Остапенко встал и подошел к телу, распластавшемуся на грунтовке, ни на секунду не сомневаясь, что перед ним труп.
Среди прибитой утренним дождем пыли ничком лежал паренек, почти мальчик. Его правая рука, выброшенная чуть вперед, напоминала обугленную ветку дерева, причем граница сгоревшей ткани и неповрежденной части руки была странно ровной, чего никак не могло быть, если бы ожог был вызван обычным пламенем. Из обгорелого среза рубашки виднелись остатки почерневшей плоти, которая уже полностью отсутствовала на кисти, где проглядывали желтоватые костяшки.
– М-да, е-пэ-рэ-сэ-тэ… – негромко сказал он и снова оглянулся. – Это что ж такое?
Присев на корточки, капитан осторожно перевернул парнишку лицом вверх.
– С-суки!
Николай, которому все было хорошо видно, резко дернул турелью, словно рассчитывая высмотреть тех, кто расправился с мальчишкой.
Валентин несколько секунд смотрел на убитого, потом осторожно положил труп так, как тот лежал прежде.
– Ну и дела… – сказал он, пристально вглядываясь в опушку леса, подернутую светом заходящего солнца.
– Неужели Китаев? – спросил Николай.
Остапенко отрицательно покачал головой: бандиты они, конечно, бандиты, но в подобных зверствах не замечены. Да и потом так человеку руку не спалишь ничем! Ну не над костром же они ее держали.
Николай, который, стоя в кабине УАЗа, постоянно оглядывал окрестности, указал на ряд столбов с порванными проводами, несколько из которых почти полностью сгорели. Ясно было, почему отсутствовала связь.
– А вон туда еще взгляни! – позвал Шорин.
Остапенко присмотрелся в направлении, куда указывала рука приятеля, и присвистнул. Он и там ожидал увидеть последствия действия странного огня, но все было совершенно иначе.
Первый дом деревеньки был основательно поврежден. С первого взгляда разрушения были не так заметны, но, конечно, если бы не труп мальчика, Валентин обратил на это внимание раньше. Строение сильно покосилось, а один угол сруба разошелся, выставляя наружу торчащие концы бревен. Создавалось впечатление, что край дома зацепила какая-то массивная штука – например, танк…
Насколько знал Остапенко, в принципе, у отрядов Китаева тяжелая техника могла и быть, но в таком случае они никак бы не вошли в этот район незаметно. А вот если в деревне какая-то засада, то их самих уже точно заметили.
Валентин сплюнул и вытащил рацию. Он вышел на волну своего отделения и потребовал полковника. Прошло несколько томительных минут, и Проляков вечно недовольным голосом осведомился, в чем дело.
Остапенко обрисовал ситуацию и рассказал о странных ожогах на трупе мальчика и сгоревших телеграфных столбах.
– На простой огонь не похоже, хоть убейте, Сергей Анатольевич. Кроме того, впереди виден разрушенный дом, на который, похоже, натолкнулся танк или тяжелая машина.
– Значит, у вас жареным запахло? – пробасил полковник.
– Вроде того… – Остапенко раздраженно подумал, что шутка Пролякова, если это шутка, в данном случае явно неуместна. – Пока мы никого не встретили, но попытаемся определить обстановку в самой деревне.
– Найдите Артемьева, а я пораскину мозгами, как к вам быстрее направить людей. Тут такое дело – и в других местах странности творятся… Думаю, понадобится спецгруппа. – Полковник помолчал, и было слышно, как он сопит в микрофон. – Вы, вот что, постоянно держите со мной связь. Обо всех подозрительных вещах сразу же докладывайте!
– А у вас-то какие странности? – полюбопытствовал Остапенко.
– Да тут еще и с востока докладывали, кое-какие непонятки там.
– Там-то чего?!
– Слушай, Бендер, занимайся своими делами, – гаркнул Проляков, – а я постараюсь отправить к вам людей по экстренному варианту. И… – У полковника в голосе наконец-то прорезалось вполне человеческое сочувствие, – вы уж осторожнее, головы свои берегите!
– Так точно, Сергей Анатольевич! – Остапенко не стал ничего больше спрашивать и отключил рацию.
– Спецгруппа? – удивился Николай. – Старик пошутил или как?
– Да нет, шутки такого типа ему недоступны, – сказал Валентин, залезая в машину. – Присядь, не маячь.
– А… пацан?
Остапенко, глотая подкатывающийся к горлу комок, посмотрел на детский труп.
– Да что теперь-то сделаешь?..
УАЗ осторожно пополз дальше. У сгоревших столбов, уже на самом краю деревушки, капитан остановился и, не глуша двигатель, вышел осмотреть повреждения.
Три столба обгорели несильно, и вблизи было видно, что огонь начинался из участков, где дерева словно коснулось нечто чрезвычайно горячее, выхватив из него кусок. Все выжженные места располагались не выше полутора метров над землей – выемки были странные, глубокие. Словно шаровой молнией выжжено..
Крюковка словно вымерла – ни единой души, даже дыма из труб нигде не поднималось. Капитан подумал, что это уже хорошо: судя по парнишке и телефонным столбам, здесь стоило бы ожидать пожарищ. «Хотя, – тут же поправил он сам себя, – если бы деревня горела, мы это издали заметили бы».
Он медленно двинул машину по дороге, которая переходила в центральную улицу Крюковки. Николай напрягся, готовый послать серию гранат в любой подозрительный объект.
У поврежденного дома Остапенко притормозил. Они увидели, что сбитая с петель калитка валяется рядом с воротами, кусок забора у палисадника завален, а длинные жерди частью переломаны и раскиданы по сторонам.
Странно было то, что нигде не наблюдалось следов какой-либо бронетехники или тяжелых машин, хотя местами на почве виднелись странные борозды, но на отметины от гусениц или колес они совершенно не походили.
Остапенко приказал напарнику проверить поврежденный дом. Николай выскочил из УАЗика и осторожно двинулся к воротам.
Капитан бросил взгляд вдоль улицы и переложил автомат поудобнее – ладони вспотели. Какая-то волна безотчетной, и этим еще более неприятной тревоги, вызванной пугающей неизвестностью, стала медленно обволакивать его со всех сторон.
Валентин нервничал: ситуация, без сомнения, выпадала из всяких стандартов последних лет. Нападение обычной банды не оставило бы после себя убитого таким образом мальчика, странно обгоревших столбов, разрушенного неизвестно чем дома. Бандиты с правобережья, как правило, вообще старались не убивать людей, а увести их на свою территорию. Все логично: после Катастрофы и первой очень голодной и неустроенной зимы выжила едва ли половина населения, так что в рабочих руках нуждались все, а таджики теперь сюда не приезжали.
Николай, держа автомат в боевом положении, прошел через пустой двор и толкнул ногой дверь дома. Пронзительно скрипнув, та распахнулась, и Шорину стали видны пустые сени, залитые то ли водой, то ли еще чем – в полутьме не разобрать.
Старшина негромко позвал, но ответом ему была гробовая тишина.
– Народ, выходи! – уже громче крикнул он. – Мы свои, из губернской милиции, бояться нечего! Хоть кто живой есть?
В доме царило безмолвие. Николай бросил взгляд назад, но машину с этого места уже не было видно.
– Захожу внутрь, – тихо сказал он в карманную рацию, непозволительную роскошь в нынешние времена для большинства, не считая окружения губернатора и подразделений полковника Пролякова.
– О’кей, – отозвался капитан, еще раз «просканировал» улицу взглядом, выключил двигатель и подбежал к воротам.
Теперь он хорошо мог рассмотреть глубокие чередующиеся борозды перед домом. Они шли поперек улицы, проходили рядом с поврежденным углом, а затем круто поворачивали и исчезали за другим строением.
Остапенко занял позицию в проеме сорванной калитки так, чтобы видеть одновременно двор дома, улицу, и УАЗ.
