Василий Сахаров - Солдат
– Благодарю Марина, спасибо Илья Александрович. Мы переходим к другим новостям. Как нам стало известно, вчера войсками Туапсинской Республики была предпринята очередная попытка штурма укрепленного поселка Островская Щель, который является передовой базой племени каратянцев. Вождь горского племени каратянцев Евгений Старостин заявил, что туапсинцы понесли существенные потери, и его воины не пропустят через Гойтхский перевал ни одного каравана со спиртным. Напомню нашим радиослушателям, что причиной вооруженного конфликта между Туапсинской республикой и племенем каратянцев, стало разграбление горцами каравана с водкой.
Я посмотрел на Шварца и тот, как-то виновато, потупился. Да, как не крути, а горцы в своем праве, так как изначально ставили условие, при котором не пропустят через подконтрольную им территорию «антихристовы товары», то есть водку и наркотики. Однако у нас частенько появлялось туапсинское сорокаградусное питье, а значит, торгаши провозили его контрабандой. Потом, видать, совсем обнаглели, вот и лишились каравана.
Тем временем радиоведущий продолжил:
– И третья новость, которую мы хотим сообщить, касается беженцев. Правительство Донского царства окончательно потеряло контроль над юго-восточными провинциями, и сейчас они находятся под полным контролем «беспределов». Эти жестокие и отмороженные кочевники, творят бесчинства, уничтожают все, до чего только могут дотянуться, а царь Иван Седьмой, не в состоянии остановить вторжение. В связи с этим, пограничным частям нашего государства дано разрешение пропускать беженцев с Дона на территорию Конфедерации. В течении трех дней, к нам прибыло почти четыре тысячи человек, которые временно размещены в лагерях для перемещенных лиц. Правительство Конфедерации чрезвычайно обеспокоено сложившимся положением дел на границе с Донским Царством и на вечернем заседании Думы, наш президент Симаков, заявил, что мы должны протянуть руку дружбы и помощи старому союзнику.
Новостной блок был окончен, майор отключил радиоприемник, понятно же, что бережет заряд батареи, и мы, обсуждая услышанное, разошлись по своим местам. За окном вагона все те же леса, болота, развалины каких-то построек, и убаюканный равномерным перестуком железных колес, я задремал.
Разбудили меня на обед, пока перекусили сухпайком, пока со Стасом переговорили, прошло какое-то время и майор начал по одному вызывать нас к себе на разговор. Дошла очередь до меня, и вот здесь уже было что-то, напоминающее знакомство с будущими солдатами.
Присев напротив майора, который рассматривал мой контракт, я ждал его слов, но он почему-то медлил. Наконец, спустя пару минут тягостного для меня молчания, он все же задал свой первый вопрос:
– Как отца звали?
– Андрей, – ответил я, не понимая, почему он поинтересовался именем моего покойного родителя, тем более что в контракте я свое отчество указал.
– Отец, где сейчас?
– Умер пять лет назад, они с матерью в один день слегли, в один день и отошли в мир иной. Год тогда голодный был, и чахотка многих скосила.
– Понятно, – кивнул майор. – Знавал я твоего отца когда-то, парень.
– Да, ну? – не поверил я.
– Вот тебе и ну, балбес деревенский. Он с Дона бежал, а потом некоторое время у нас в батальоне служил. Однако пришлось ему скрыться, так как наш президент, в то время как раз с царем Иваном дружбу наладил, и был вариант, что его могут обратно на родину вернуть. Его-то и не искал особо никто, с глаз долой из сердца вон, может быть, поэтому и было у вас все спокойно. Жаль, что никто из наших не знал, где он прячется, а так, помогли бы тебе после его смерти. Как вообще, тяжко жилось когда родители умерли?
– Нет, жил неплохо, врать не буду, – пожал я плечами. – Относились ко мне как к своему, кормили справно, зря не били, не угнетали. Нормальная жизнь самого обычного поселкового парня.
– Вот что, – майор пристально посмотрел мне в глаза, – отец твой, никаких бумаг, записок или карт не оставлял?
– Я не видел, вот только...
– Что только?
– У старосты планшетка имелась офицерская, что от родителя осталась, а больше ничего особенного и не было.
– Значит, у старосты планшетка есть?
– Да, он ее в сундуке у себя в доме хранит.
– Ну ладно, то все потом, – майор отвел взгляд. – Давай тобой займемся. Стрелять умеешь?
– Нет, откуда, если у нас на весь поселок три охотничьих ружья и каждый патрон на счету.
– По лесу как ходишь?
– Получше чем горожане, конечно, но все же не охотник.
Майор достал из рюкзака папку, что-то пометил в ней и отправил меня к общей группе. Я уже выходил из отсека, когда он меня окликнул:
– Сашка, постой.
– Да? – я остановился.
– В учебке будет трудно, сразу говорю, так что не сломайся, не опозорь память отца своего. У нас протекций не оказывают, но если что, после КМБ я тебе к себе в роту заберу, подумай, ведь можешь и отказаться пока не поздно.
– Думать не буду, решил уже все, так что пойду к вам, – ответил я Еременко и направился в свой отсек.
Столицу нашу я не видел. Как у Блока в стихах: «Ночь, темно, и не видать не зги». Вот и у нас получилось так же, какое-то темное здание вдали, несколько тусклых фонарей на перроне, да усиленный воинский патруль с двумя злыми псами-волкодавами, как мне пояснил всезнающий Стас, патрульными были бойцы Второго гвардейского батальона. В общем, постояли мы на месте полчасика всего. Нашему составу поменяли паровоз, и мы снова пустились в путь. Скорость поезда заметно увеличилась и, миновав Кореновск и Тихорецк, уже к вечеру следующего дня, наша группа выгрузилась в станице Павловской.
Нас ждали, и сразу же от железнодорожного вокзала, где нас погрузили в кузов небольшого крытого брезентом старенького автомобиля, вся наша группа направилась в часть. Механик Шварц при этом утверждал, что мы едем в самой настоящей «Газели». Хм, спорить с ним никто не стал, все равно ведь никто не разбирался, что это за марка машины, но всю дорогу он не смолкал и без устали вел рассказ, про это техническое чудо.
Ехали недолго, минут пятнадцать, и остановились уже в расположении батальона, под который было отведено три окраинных станичных улицы. В домах, разумеется, жили офицеры и семейные солдаты, а все остальные, которых было большинство, ютились в многочисленных палатках, расположенных рядами вокруг домов. Напоминало это все некий цыганский табор, с книжной картинки, но, в то же самое время, не смотря на суету и беготню, везде царил какой-то внутренний порядок. Впрочем, ночью мы увидели не слишком много, основные впечатления ожидали нас следующим днем, когда после ночевки в одной из палаток, нашу небольшую группку выгнали на общее построение.
На плацу, большом поле, покрытом красным кирпичом стоял весь Четвертый гвардейский батальон в полном составе, и никогда до сего момента я не видел такого скопища людей. Живое человеческое море окружало нас, от этого мне было немного не по себе и, на мой взгляд, было в этом батальоне не тысяча солдат, а все полторы. Как прошел подъем флага, первый в моей жизни, я не запомнил, а вот то, что происходило после него, наоборот, врезалось в память на всю оставшуюся жизнь.
Подразделения с плаца разошлись, и остались на нем только мы, да еще две группы таких же растерянных людей в гражданской одежде. Хотя, был еще сержант Ахмедов, который сказал, что должен передать нас офицеру-наставнику, который появится с минуты на минуту. Простояли мы минут десять и, наконец, появился он, офицер-наставник, человек-гора, настоящий богатырь за два метра ростом. Уж на что Еременко здоровяк, но этот, был самым настоящим переростком, по сравнению с которым, все виденные мной ранее люди казались недомерками и недокормышами.
– Ахмедов! – приблизившись к строю, проревел человек-гора. – Ты чего тут делаешь, кабан гребаный?
– Товарищ капитан, – вытянулся в струнку сержант, – рекрутов из последнего набора для вас стерегу.
– А командир твой где?
– В роте, товарищ капитан.
– Свободен, – рявкнул капитан, и сержант Ахмедов испарился в считанные секунды.
Капитан прошелся вдоль нашего хилого строя и, как-то спокойно и без крика, отчего мне стало не по себе, произнес:
– Мать моя женщина, каких ублюдков понабирали. Мля, год от года народ все хуже и хуже. Эй, ты, с прищуром, – он ткнул пальцем в Костю Свиридова, – ты как сюда попал, доходяга?
– Контракт подписал, – ответил тот.
– Блин, кто тот гребаный папенгут, который тебя сюда привез?
– Майор Еременко.
Офицер-наставник пробурчал что-то невразумительное, остановился и представился:
– Меня зовут капитан Максимов, и я, без всякого преувеличения, буду вашим самым жутким кошмаром на все время прохождения учебного процесса. Вас, – он обвел строй пальцем руки, – здесь тридцать человек, через месяц, останется десять. Что будет с остальными двадцатью, знаете?
