Виктор Глумов - Фатум. Сон разума
Многозначительная пауза. Непонимание на лице мальчишки борется с амбициозностью (как это, меня — и помощником?!). Тимур Аркадьевич видел его насквозь.
— Работа по специальности, — снова улыбнулся Реут, — достойная оплата. Сколько вы получаете сейчас? Копейки. В «Фатуме» одни из самых высоких зарплат по стране, имейте в виду. Четыре тысячи долларов на испытательный срок вас устроят?
Парень вскинул брови и поджал губы — сообразил, что взяли его не случайно: справки наводили по-серьезному, и о его нынешнем, уже почти бывшем месте работы осведомлены.
— Можно узнать подробнее, в чем будут заключаться мои обязанности? — спросил он и забарабанил пальцами по подлокотнику, но тут же замер, сжал кулак.
— Увы, — Тимур Аркадьевич пожал плечами, — коммерческая тайна. Поступая к нам на службу, вы дадите подписку о неразглашении. И только после этого изучите должностную инструкцию.
Мальчишка наверняка растерялся, хотя виду не подавал. Конечно, он уже выяснил, что «Фатум» — контора закрытая, и его предупредили, что подписку давать придется. Но похоже, он в это не верил до последнего.
Тимур Аркадьевич знал, что Каверин согласится. Не сейчас — сейчас он попросит время на «подумать». Но уже завтра утром будет сидеть у кадровиков и безропотно, даже с радостным нетерпением заполнять анкеты.
Тимур Аркадьевич не был провидцем.
Он просто знал.
Глава 3
СУДЬБА
Настал час пик, и Ника в вагоне сплющили со всех сторон. В такой давке плохо думалось, а поразмыслить было над чем. Странное приглашение на работу: никакой конкретики. Он терпел перегарную вонь от мужика слева, острый локоть, упершийся в поясницу, амбре трудового пота, нехватку кислорода.
Как там значилось в служебке? «Плановый выход агрессии»?
Ник с удовольствием дал бы сейчас выход своей агрессии. Как и большинство пассажиров.
Возвышаясь над ними, Ник разглядывал разноцветные шапки: розовая со стразиками, двурогая шутовская с двумя помпонами, а вот и осовремененная ушанка. Взгляд остановился на бритой макушке. И как мужику не холодно? Хотя таких даже менингит не берет: воспаляться нечему. Лысый постоянно крутил башкой, кусал губу и теребил ремень сумки, перекинутой через плечо; веко, наполовину прикрывающее белесый глаз, дергалось. Второй глаз был темно-зеленым, подвижным, горел лихорадочным блеском. Глянув на часы, лысый растолкал стоящих вокруг и под возмущенный ропот ломанулся к выходу. Хам! И чего ему неймется?
Объявили следующую станцию — «Третьяковскую», и Ник начал протискиваться к выходу. Его ругали, притворялись глухими, но желающих покинуть вагон оказалось много, и впереди стоящие расступились. Поезд остановился.
Орудуя локтями, Ник выбрался на платформу, быстро зашагал к лестнице, прошел между колоннами, повернул на переход. Бритоголовый, расталкивая прохожих, спешил к выходу, на свежий воздух.
Из-за спины донеслось: «Осторожно, двери закрываются…»
Загрохотало, и Ника швырнуло на пол. Потянуло гарью, дохнуло жаром. Перекрывая скрежет и лязг, вокруг завизжали в тысячу глоток.
Болела ушибленная спина. Ныли локти. В ушах звенело. Мысли ворочались медленно. Точнее, мыслей не было — были инстинкты. Ник попытался подняться, но люди бежали кто куда, и его тут же сбили с ног. Снова закричали, дым сгустился, запричитала женщина. Ник встал на четвереньки — ему отдавили пальцы на левой руке, но он не обратил на это внимания. На мраморе пола — кровь, грязь, какие-то обрывки и обломки. Вокруг — ноги, ноги, ноги, в сапогах и модных валенках — «уггах», на каблуках и тяжелой подошве… Женские ножки, брюки мужчин.
Инстинкт гнал в сторону, подальше от смертоносного потока человечьих тел. Взбежать по ступенькам закрытого перехода, замереть, глядя, как мимо к эскалатору несется толпа.
Ник прижался спиной к стене, перевел дыхание. Спасен! Почесал висок, нащупал липкое, глянул на пальцы: кровь. Откуда — не важно. Главное — жив. Можно сказать, повезло. Постепенно пришло понимание, и все тело затрясло — ужас пробежал холодом по спине.
А толпа все не заканчивалась. Люди плакали, стонали, матерились, орали, бежали к выходу, толкали друг друга, отпихивали слабых. Кто-то завопил — от него шарахнулись. Лица, лица, лица — кадрами, урывками. Замурзанная девочка с потеками от слез. Рот открыт, глаза зажмурены… Да ее ж затопчут! Никто ведь не заметит и не подумает убрать препятствие с пути. Последнее, что она увидит — ноги-ноги-ноги и грязные подошвы.
Ник спустился на нижнюю ступеньку, протянул руку и схватил девочку за капюшон зимней куртки. Прижимая спасенную, вернулся в свое убежище. Они совсем рядом с обезумевшим стадом, потерявшим все человеческое, но в относительной безопасности, спиной к гофрированному металлу. Девочка ревела в голос, а Ник думал, где же грань, разделяющая человеческое и скотское.
Орали в мегафон служащие. В толпе мелькали серые куртки полицейских. Из-за дыма слезились глаза, и картинка расплывалась. Спасенная девочка продолжала рыдать, обмякнув, прижавшись к Нику, судорожно сжимая школьную сумку на длинном ремне.
Толпа редела. Ник решил спуститься. Пора выбираться из подземелья.
Ноги дрожали, во рту пересохло, и мысли путались. Он потащил девочку за собой. Та упиралась, потная ладошка норовила выскользнуть из руки. Полицейские уже командовали потоком, размахивали дубинками, и люди не бежали — шли быстро, сутулясь, отворачиваясь от места трагедии.
Но не все спешили покинуть метро: некоторые граждане двигались наперерез потоку, кто-то бродил по платформе. Сначала Ник подумал, что они потеряли родственников или что это прибывшие на помощь врачи и оперативники в штатском… А потом разглядел у них в руках мобильные телефоны.
Не инстинкты вели их, скотское отступило. Осталось истинно человеческое.
Здесь снималось «видео очевидцев». Капли странно густой, черной крови на плитке, дым, плачущие люди, раненый, ползущий к эскалатору. Ник толкнул девочку:
— Иди. Иди наверх. И сразу к полицейскому.
Сам он кинулся к раненому, попытался поднять его — но мужчина лет пятидесяти, грузный, в дубленке, не мог стоять. Наверное, ему повредило ноги. За пострадавшим тянулся извилистый кровавый след.
Ник огляделся. Метрах в двух остановился молодой парень, ровесник Ника, с телефоном. Кожаная куртка, растрепанные светлые волосы, пухлые губы. Приоткрыв рот, добровольный репортер снимал Ника и ползущего мужчину.
— Помоги! — крикнул ему Ник.
Парень отступил, не прекращая съемку. Ник подавил желание двинуть ему в морду, разбить губы, плюнул и снова склонился к раненому. Надо вытащить его отсюда, но эскалаторы не работают…
— Давайте, я. — Пенсионерка, сухенькая, маленькая, в пуховике и вязаной шапке, с морщинистым лицом. — Ничего. Бог им судья. Ничего. Давайте вдвоем.
Ник с пенсионеркой кое-как приподняли раненого и потащили вперед мимо казавшихся Нику одинаковыми юношей и девушек с телефонами и фотоаппаратами. Уже у эскалатора в пострадавшего вцепились другие руки. Как муравьи добычу, люди поволокли незнакомого человека наверх, к воющим сиренам «скорой», к полиции, вертолету МЧС и жадным взглядам телекамер.
Холодный ветер надавал пощечин, и Ник пришел в себя. Его трясло — то ли реакция на стресс, то ли злость, слепая бессильная ярость.
Санитары пронесли мимо носилки с женщиной, по шею накрытой простыней. Простыня пропиталась кровью в области живота. Пострадавшая невидящими глазами вперилась в неприветливое небо, где, как дым в метро, клубились облака.
* * *Леонид Ильич Пранов вытянулся по струнке, игнорируя предложение присесть. Он пришел отчитываться и, отставной вояка, докладывал по форме. Тимур Аркадьевич слушал вполуха, перед ним на мониторе шел выпуск новостей, шевелила губами диктор, и бегущая строка сообщала подробности взрыва для слабослышащих. Или отключивших звук.
— Таким образом, — подытожил Пранов, — инициирован выход агрессии. Плановый выброс. Согласно докладам Управления ближнего прогнозирования, в ближайшее время следует ожидать всплеска националистических настроений…
— Хорошо. — Тимур Аркадьевич глянул на Пранова: невысокий, полный, нос в прожилках, костюм мешковатый, на лысину зачесаны редкие седые волосы. — Вы свободны.
Пранов разинул рот — беззвучно, как диктор, — пожевал губами. Тимур Аркадьевич шевельнул мышкой и прошел по ссылке «Видео очевидцев». Слова Пранова интересовали его в последнюю очередь, гораздо важнее было, как повел себя этот рекрут, Каверин.
Не то, не то… Качество записи паршивое, мешает дым, трясутся руки «оператора», камера мобильного не предназначена для кинохроники. Ползет, оставляя за собой кровавый след, мужчина в дубленке. К нему кидается Каверин, пытается поднять, смотрит на снимающего: «Помоги!»
