Олег Верещагин - Будьте бдительны! Сборник рассказов
— Я слышу, — сказал он. — Разведка сорвалась. Не глухой… и не слепой.
— Что будем делать? — поинтересовался Басаргин. — Между прочим, они наших заминировали, я проводки вижу…
— Что делать? — зло спросил Верещагин. — Ничего. Ночью сам пойду, ясно?!
— Х…я ты пойдёшь, — усмехнулся Земцов. — Клим в десять раз ловчее тебя был, и вот…
— Я сказал — пойду, значит — пойду! — заорал командир.
— Х…я пойдёшь, — непоколебимо сказал Земцов. — А будешь дурью маяться — скрутим. Ты командир, твоё дело…
— Моё дело — людей на смерть посылать? — приходя в состояние холодного ехидства, поинтересовался Верещагин. Но Сергей был невозмутим:
— И это тоже. Но основное — думать. Так что думай.
Неизвестно, что ответил бы разозлённый надсотник. Но все трое офицеров именно в этот момент услышал голос — не с неба, а от входа:
— Можно… можно я пойду?
Мужчины обернулись, и мальчишка, на котором скрестились их взгляды, явно оробел. Но от этого только стал напористей, и в голосе его явно прозвучал вызов:
— Давайте я пойду!
— А, это ты, Димка, — кивнул Верещагин. — Не шатайся днём по этажам, с ума сошёл, что ли?
— Я могу пойти, — повторил мальчишка упрямо. — Вы же сами говорили, что я…
— Говорил, — сердито оборвал его Верещагин. — И сейчас скажу, что без тебя сотню Игоря смяли бы. Но это одно дело. А другое — послать тебя…
— Вы меня не посылаете, я сам иду, — быстро возразил мальчишка и мотнул светлым чубом. — Ну это же мой район, я тут всё знаю!
— Слушай… — начал Верещагин. Но Земцов молчал, теребя бороду. А Басаргин вдруг сказал:
— А это выход.
— Выход?! — надсотник посмотрел на них. — Ну ладно бы я. У меня нет детей. Но вас-то обоих — вас же дети дома ждут! Так как же можно…
— А Клима не ждали, — напомнил Басаргин.
Верещагин выругался. Жена Климова и его младший сын Никитка погибли при бомбёжке колонны беженцев. Старший — приёмный — сын Юрка пропал без вести немного раньше.
— Я могу, — напористо-неистово сказал мальчишка, сжимая кулаки и весь подаваясь вперёд. — Ну я же правда могу, а вы не можете. Я схожу и вернусь. Вы мне только объясните, что нужно узнать. Я могу! — голос его стал умоляющим.
— Олег… — начал Басаргин. Верещагин оборвал его:
— Помолчи ради всего святого.
Теперь молчали все.
— Зачем тебе это нужно? — спросил Верещагин. — Объясни.
— Зачем?! — начал Димка агрессивно. И — захлебнулся. Беспомощно хлопнул глазами. Офицеры ждали. На ресницах у мальчишки появились капли, губы задрожали. — Я могу… — прошептал он и уронил голову.
— Ясно, — сказал надсотник. — Пошли. Будем говорить.
* * *Пашка Бессонов согласился идти сразу. Димку не очень интересовало — почему, просто внезапно ему стало жутко идти одному. Он почти пожалел о своём решении — и, будь возможность повернуть время, наверное, не высунулся бы в комнату, где стояли офицеры. Но теперь отступать было некуда, и Димка нашёл компромисс — страшно обрадовавшись, когда Пашка сказал: «Конечно, пошли!»
А вот Влад сперва выпучил глаза, а потом насмешливо сказал:
— Ну ты даёшь.
— А что тут такого? — спросил Димка.
Они стояли у выхода из подвала и говорили тихо. Но Влад своему тихому голосу ухитрялся придать незабываемые и разнообразные оттенки ехидства:
— А то, что ты баран без башни.
— Мы же туда сто раз ползали.
— За жрачкой. А не чтобы в пионеров-героев поиграть.
Димка вспыхнул. Он даже себе не признавался, что прочитанная им книга… в общем… в общем, это она руководила его поступками процентов на семьдесят. Влад бы не понял (Димка и сам не очень понимал). А тут — как будто мысли прочитал!
— А теперь — чтобы помочь нашим, — сказал Димка. Влад скривился:
— Нашим-вашим… Я вообще не понимаю, откуда на нас эта война свалилась. Наши ещё какие-то…
— Ладно, — отрезал Димка. — Матери не говори, куда мы пошли. Я ей наврал, что мы на море[2] пошли, рыбу глушеную пособирать.
— Вали-ите, — махнул рукой Влад. — Кто только вас собирать будет…
…Он нагнал Димку и Пашку на пересечении Лизюкова и Жукова, когда они, лёжа в развалинах, прицеливались, как ловчее перебраться за развалины кинотеатра «Мир». Мальчишки сперва вскинулись, но потом Димка спросил удивлённо:
* * *— Ты?!
— Угу, — Влад втиснулся между ними. — Ну чего вы? Вон там можно пролезть, за бордюром. Пошли, пока ракет нет.
* * *В три ноль семь Верещагин проснулся.
Снаружи бумкали минометы. Но это был не бой, а бессистемный обстрел, злость за позавчерашнее. И не это его разбудило.
Бросив взгляд на свои старые «командирские», надсотник увидел именно это.
03.07.
Через полчаса начнёт светать. Через час — рассветёт совсем. Димка ушёл в полночь. Если через двадцать минут они не вернутся — значит, их нет.
За столом спал, положив голову на руки, Пашка. Едва надсотник пошевелился, как вестовой вскинулся и сел прямо.
— Спи, — сказал Верещагин, подсаживаясь к столу и пододвигая блокнот.
— Не, я не хочу, сипло и обиженно ответил Зубков. В упор посмотрел на Верещагина и сказал: — Зря вы меня не послали.
— Ты не местный, Паш, — сказал Верещагин, начиная от руки линовать рапортичку. — А Димка местный.
— Местный, — фыркнул Пашка. — Он стрелять-то умеет?
— А ему и не нужно стрелять, — усмехнулся Верещагин. — Если разведчик начал стрелять — значит, плохи дела.
— Он вернется, — вдруг сказал Пашка. — Вы не беспокойтесь, он вернётся, время ещё есть. Вы не волнуйтесь.
— Не волноваться? — Верещагин тщательно провёл линию. — А я и не волнуюсь. Зачем мне волноваться за чужого мальчишку? — он хмыкнул и сказал: — Просто я когда-то не сдал два экзамена — первый по прощению, второй — по любви… Вот и всё.
— Не волнуйтесь, — повторил Пашка.
И почти тут же в коридоре что-то бумкнуло, кто-то засмеялся — и стремительно вошедший Басаргин выдохнул:
— Вернулись.
— Почему во множественном числе?.. — непонимающе пробормотал Верещагин, сам не замечая, как встаёт из-за столика. Лицо Пашки расплылось в улыбке.
— Запускать? — Басаргин тоже улыбался.
— Скорее! — крикнул Верещагин. И в его «кабинет» ввалились трое (трое?!) чумазых, оборванных, синхронно и широко лыбящихся мальчишек.
— Мы втроём ходили… — сказал Димка виновато, но в то же время буквально светясь. — Это вот Влад… вы его тогда видели, когда я вам сигареты подарил… а это Пашка…
— Мне было мало одного, — сказал Верещагин сухо, покосившись на своего вестового (он сидел на прежнем месте с видом «я же говорил!!!»). — А вот посылал я как раз одного.
— Ну… — Димка потупился.
— Он один здрыснул идти, — заявил Влад. — В ногах у нас валялся, чтобы мы тоже пошли.
— Докладывайте, — так же сухо (чтобы не захохотать, не расплакаться — не дай бог! — или не наделать ещё каких-нибудь глупостей) приказал Верещагин.
В мальчишках словно выключили тормоз. Все трое сунулись ближе к столу — и начался дикий галдёж:
— …а мы ползком, а там собаки — рррр…
— …а я рукой прямо в гавно…
— …а там кирпич — бум, и как заорут…
— …а пушки стоят — самоходки, десять штук…
— …а Пашка говорит: «Давайте что-нибудь напишем…»…
— …а мы в том месте тогда ещё сигареты покупали, и в дырку — нырьк…
— …нам как два пальца об асфальт, а они огроменные, да ещё в снаряге…
— …бздынь! Бздынь! У меня очко — жим-жим…
— …вот, я на руке записал…
— …гляжу — мина…
— …а они бла-бла-бла по-своему, я вот, на диктофон записал, может, важное что…
— …много — охер…ть…
Это был не доклад. Даже не его подобие. Это был просто весёлый и беспорядочный гомон. Но Верещагин не прерывал его. Он ещё расспросит всех троих — как следует и о том, о чём нужно. А пока…
Пока он просто стоял и улыбался, слушая, как галдят мальчишки.
* * *Бла-бла-бла на чудом работающем в побитой «Нокии» диктофоне оказалось трёпом двух часовых-янки — о бабах. Но, что интересно — янки. Значит, морскую пехоту не отвели в тыл. К чему бы это?
Верещагин отложил диктофон и с удовлетворением посмотрел на карту, испещрённую обозначениями. Был практически полностью разведан квартал между улицами Владимира Невского, Жукова, Лизюкова. И это сделали трое тринадцатилетних пацанов! Эх, Клим-Клим…
Жестокая, свирепая улыбка прорезала лицо надсотника. Институт искусств — а в нём штаб польско-хорватской бригады… Верещагин посмотрел на часы. Пашка на своём скутере уехал в штаб десять минут назад. Ну погодите, братья-славяне, предатели хреновы — через полчасика на ваши головы ухнут 203-миллиметровые фугасы двух резервных «Пионов». Тогда вы — если уцелеете — поймёте, каково тем несчастным рядовым, которых вы гоните на наши стволы во славу своих заморских хозяев. Надеюсь, вы не сдохнете сразу, а помучаетесь с оторванными руками-ногами…
