Михаил Ахманов - Океаны Айдена
— Од — хочет — себе — второй! — пустился в объяснения Одинцов. Числительные играли важную роль в иерархии клана трогов. Первый означало главный, старший. Второй в определенных ситуациях, указывало на помощника, заместителя и вообще близкое к первому лицо. — Это — второй — Од! Второй — Од — хорошо!
Бур как будто понял. Что ж, у него, вождя, был свой помощник-посыльный, этот самый Квик-Квок-Квак. Значит, Оду тоже необходим парень… скажем, носить его оружие, мыть каменное блюдо и чесать пятки. Вот только…
Вождь снова оглядел юношу и с сомнением пробормотал:
— Нет толстый… Плохо… — Он поискал глазами в группе усыновленных счастливчиков и кивнул на самого рослого. — Вот этот — хорошо! Толстый! Руки — толстый, ноги — толстый, голова — толстый! Это — второй — Од! Хорошо?
— Нет! — Одинцов яростно сверкнул глазами, этот спор уже начинал ему надоедать. — Руки толстый — хорошо! Ноги толстый — хорошо! Голова толстый — плохо! Это, — он хлопнул своего избранника по макушке, — голова хорошо! Од хочет это!
Бур, собственно, не собирался пререкаться — тем более что в самом конце шеренги имелась парочка на удивление толстых и аппетитных самок. Вождь устремился к ним, небрежно махнув лапой в сторону темноглазого юноши:
— Хорошо! Это — Од — хорошо!
Одинцов ухватил парня за руку и выдернул из шеренги смертников. Тот широко раскрытыми глазами уставился на своего спасителя и господина. Приложив ладонь к груди, Одинцов назвал свое имя, стараясь говорить медленно и отчетливо:
— Я — Од. Од! Хо-зя-ин! Ты?..
— Мой звать Грид. Грид помогать тебе. Грид — твой второй! Грид — рядом, всегда! Грид — не мясо! Грид помогать Од!
Стараясь понять эту небывало длинную для трога речь, Одинцов не сразу сообразил, что слышит знакомые слова. То был невнятный, почти неразборчивый и исковерканный до невозможности, но несомненно айденский язык!
Глава 2
Баргузин
Генерал Шахов стоял у окна своего кабинета, хмурясь и глядя в парк. Ели и сосны были зелеными, но клены, березы и тополя уже оделись осенним золотом, точно напоминая, что время летит, а дело не двигается с места. Восемь месяцев прошло, как Одинцов погрузился в Зазеркалье, исчез, оставив в криотронном бункере свою изношенную плоть. Он был, без сомнения, живым, тело, хранившееся в гипотермии, не погибло, и, значит, на Той Стороне его не сожгли, не зарезали, не съели. Почему же он не возвращается?.. Это было загадкой, которую Сергей Борисович Шахов, руководитель баргузинского Проекта, разгадал уже давно. Не возвращается потому, что не хочет… Должно быть, в рай попал!
Мысль о рае преследовала его не первый день, перекликаясь с другими, не столь приятными соображениями. Что писать в отчете? Больше полугода он кормил обещаниями руководство в Москве и финансировавший исследования Фонд МТИ,[1] нанизывая расплывчатые фразы о большом успехе, кардинальном прорыве, о первом погружении в иную реальность, которое длится не секунды, но дни. Между тем дни складывались в недели, недели — в месяцы, а испытатель не возвращался, словно на Той Стороне попал к молочным рекам и кисельным берегам. Возможно, так оно и было.
Академик Виролайнен, сидевший вместе с Еленой Гурзо на диване, кашлянул, и Шахов обернулся. Научный глава Проекта и женщина-психолог выглядели торжественно: он — в темном костюме-тройке и при галстуке, подпиравшем морщинистую шею, она — в строгом платье и туфлях на высоком каблуке. Как-никак знаменательный день! — подумалось Шахову. Все же Виролайнен выполнил обещанное: монтаж дополнительных блоков к главной установке завершен, система проверена и готова к работе. Вспомнив, во что это обошлось, он ощутил легкое головокружение. В случае неудачи за эти средства не отчитаешься, а виноватым будет кто?.. Само собой, генерал Шахов! Тут же последуют оргвыводы: передать Проект в другие руки, а Шахова на пенсию. Скорее всего, Иваницкого пришлют, с тоской решил он, Иваницкий давно метит на его место.
— Не волнуйтесь, Сергей Борисович, — сказал Виролайнен, — все пройдет нормально. Вашу военную поговорку помните? Или голова в кустах, или грудь в крестах… На этот раз будут вам кресты!
— Хорошо бы не на кладбище, — буркнул Шахов и покосился на пустое кресло за своим столом. Казалось, призрак генерала Иваницкого уже примеряет к нему задницу, сверкая лампасами на форменных штанах.
— Установка в том режиме, в котором отправляли Одинцова, все параметры проверены, — заметил академик. — Где бы ни находился якорь, наш «ходок» окажется поблизости. Собственно, он оккупирует разум и тело того существа, что ближе всего к Одинцову. В расчетах я уверен, а протокол испытаний вы сами читали и подписали. Так что не вижу повода для волнений.
«Ходоками» в Проекте назывались испытатели, которых Виролайнен, открывший эффект ДС,[2] посылал в Зазеркалье или на Ту Сторону. Ни один «ходок» не продержался минуты в новых мирах, и поступившие от них сведения были отрывочными, неясными, не позволявшими произвести даже предварительный анализ. Никто не продержался, кроме Георгия Одинцова, и счет здесь шел не на минуты, часы или дни — на месяцы. Это позволяло рассматривать Одинцова как якорь, заброшенный в иную реальность, и отправлять к нему гостей. Во всяком случае, так утверждал Виролайнен, включивший в свою установку модуль наведения на цель.
Шахов, заставляя себя успокоиться, вызвал секретаршу, велел подать чаю с лимоном, затем подошел к столу и сел, выпихнув из кресла призрак Иваницкого. Запуск намечался вечером, шесть испытателей ждали приказа, и оставалось только выбрать самого крутого и надежного. Двое из спецподразделений ГРУ, десантник, морской пехотинец и два бойца из «альфы»… Все великолепно подготовлены, и Шахов послал бы любого, но у Гурзо имелись свои соображения.
Глотнув чая, генерал покосился на список. Первой шла фамилия Манжулы.
— Лейтенант Манжула, десантник, — произнес он. — Что скажете, Хейно Эмильевич? И вы, Елена Павловна?
Виролайнен пожал плечами и сделал красноречивый жест: мол, транспорт за мной, а остальное мне до лампочки. «Ходоки» не входили в сферу его интересов, он был человеком суровой советской закалки и рассматривал испытателей как расходный материал. Не один, так другой… Людей было много, а агрегат, переносивший их на Ту Сторону, являлся вещью уникальной и более ценной для Виролайнена, чем вся команда «ходоков».
— Манжула… — повторила психолог, затем вскинула взгляд к потолку и погрузилась в раздумья. — Рекомендация отрицательная. Не то чтобы глуповат, однако… Пожалуйста, следующего, Сергей Борисович.
— Капитан Реваз Бараташвили, ГРУ.
— Слишком горяч и неуравновешен. Не советую.
— Так вы всех похерите, милейшая Елена Павловна, — проворчал Шахов. — Бараташвили дважды погружался, причем с неплохими результатами. — Он включил компьютер и выбрал нужный файл. — Вот… Смел, решителен, упорен…
— Опрометчив и упрям, — возразила психолог. — Чего вы от меня хотите, Сергей Борисович? Толкового совета или…
— Ладно, ладно! — генерал махнул рукой. — Не будем спорить! Третьим идет Василий Шостак, лейтенант, тоже из ГРУ. Ваша оценка?
— Этот подходит, — коротко заметила Гурзо. — И Ртищев из «альфы» тоже. Он четвертый в вашем списке.
— Да. Еще один из «альфы», капитан Смирницкий. Последний — морпех Бабанин, старший лейтенант. Что скажете о них?
— Кандидатуры, равноценные Шостаку и Ртищеву, но все же рекомендую их отставить.
— То есть либо Шостак, либо Ртищев… — с задумчивым видом произнес генерал. — Но почему, Елена Павловна?
— Тот и другой — любимые ученики Одинцова. Может быть, «любимые» слишком сильно сказано, но он их отличал. Определенно отличал! Я полагаю, что с ними он будет говорить охотнее. Ведь он не… — женщина смолкла.
— Да? — поторопил ее Шахов.
— Будем откровенны, Сергей Борисович: Одинцов не хочет возвращаться. О причинах и мотивациях мы можем лишь гадать. Вдруг он попал в очень приятное место, случайно занял высокую позицию или оказался в обстоятельствах, что превалируют над памятью о нашем мире, над прежней его жизнью, над всем, что он оставил здесь. В такой ситуации он может отказаться от любых контактов… Во всяком случае, я этого не исключаю и потому советую послать людей, которым он благоволил.
— Разумно, — согласился Шахов. — Ваше мнение, Хейно Эмильевич?
— Посылайте любого, — проскрипел академик. — Я гарантирую доставку, а психология мне не интересна. Захочет он говорить с «ходоком» или нет — его дело, но наш гонец, попавший на Ту Сторону, что-то увидит и вернется с данными.
Лишь бы их хватило для отчета, подумал Шахов и, вытащив ручку, подчеркнул две фамилии. Ртищев или Шостак… Решено! Один из них уйдет сегодня вечером в Зазеркалье.
