Олег Верещагин - Не время для одиночек
Но самым интересным были, наверное, стены комнаты. На них не было того, что обычно украшает стены в комнатах мальчишек — коллекций, вещей, определяющих интересы обитателя, охотничьих трофеев, портретов военных, учёных и путешественников, снимков космических кораблей, разных плакатов, грамот за отличия в разных делах, патриотических панно и лозунгов. В нишах шкафов стояли кассетный магнитофон, стереопроигрыватель и самодельная лазерная установка — но даже это могло показаться вполне обычным…
Слева у окна, над столом, висела моноплоскостная чёрно-белая фотография с изображением нескольких человек, мужчин и женщин, играющих на гитарах на какой-то сцене. Рядом — четыре очень хороших репродукции Лисичкина (1.), все эти картины Элли видела. Они были подписаны в правом нижнем углу странным вензелем алого цвета — что-то вроде вихря-юлы, и она догадалась, что Колька так подписывает свои картины, он же Ветерок… Между стволов ружей был приклеен липкой лентой карандашный рисунок — худое, полное юмора лицо пожилого мужчины в шапке из хвостов каких-то животных. Наверху рисунок пересекала чёткая, ровная надпись на английском —
Raising an axe, boy, look — whether somebody is not necessary behind.
Old "B" — in your fourteenth birthday. (2.)
1. Лисичкин Виталий Владимирович (1990 г. от Р.Х. - 26 г. Серых Войн). Художник-реалист времён Безвременья и начала Серых Войн, фактически человек, воссоздавший школу реализма в живописи в Империи. Создатель знаменитой Владивостокской Галереи (2 г. Безвременья). С 8 г. С.В. - дворянин Империи. Пропал без вести во время экспедиции на п-ов Индостан. 2.Замахиваясь топором, мальчик, посмотри — не стоит ли кто-нибудь сзади. Старый "Би" — в день твоего четырнадцатилетия. (англ.)
Кроме этого, в углу, где стояло кресло, висели шесть портретов. Четверых Элли знала по урокам в школе.
Угрюмый мужчина с копной густых волос и прямым носом. Композитор Бах. Иоганн Себастьян Бах.
Военный в парадной форме гвардии — Виктор Сажин, бард и воин времён Безвременья.
Ещё один военный — бурский поэт Дирк ван дер Воорт, герой Орании (1.).
1. Орания (Ранд Ораньестаад) — бурское образование, возникшее на основе нескольких посёлков во 2 г. Безвременья. С 1 г. Серых Войн — официально созданное государство-конфедеративная республика. В 17 г. Реконкисты вошла в состав Англо-Саксонской Империи на правах автономии.
.
И третий — тоже поэт и тоже военный, ещё в совсем старой русской форме, Николай Гумилёв.
Ещё двоих — скуластого весёлого парня в расстёгнутой ковбойке и одетого в камуфляж уже немолодого седоватого мужчину с полными сдержанного юмора прищуренными карими глазами — Элли не знала. Но все портреты были помечены тем же вензелем-вихрем, что и репродукции.
— Рассматриваешь мою компанию? — Колька, войдя, указал рукой в кресло, сам присел к столу.
— Красиво портреты нарисованы, — оценила девушка. — И репродукции хорошие… Чьи это? Тоже твои?
— Мои, — спокойно пожал плечами парень. Элли внимательно посмотрела на него и качнула головой:
— Здорово… Только я вот этих двоих не знаю, — она указала подбородком на портреты. — Это кто?
— Это бард из США… из ХХ века — Дин Рид, — Колька указал на парня в ковбойке, словно и правда представлял своего живого друга, — и писатель Олег Верещагин, наш, русский, он перед самой Третьей Мировой писал.
— Не слышала… А этот Дин Рид красивый.
— Хм? — Колька посмотрел на портрет. — Не знаю, тут не мне судить.
Поднявшись с кресла, Элли прошлась по комнате, внимательно рассматривая вещи. Колька, обняв вскинутое колено и откинувшись назад, следил за ней, не мигая. Девушка взяла лежавшую на столе книгу, прочла слегка удивлённо:
— "Разрушение семьи и морали в США в начале XXI в. от Р.Х."… Ты это читаешь?
— Интересно, — пожал плечами юноша. Элли не нашлась, что ответить и из чистого любопытства спросила:
— А Хромова читал?
— Несколько книг, пока не навязло в зубах, — немного раздражённо ответил Колька. Элли моргнула изумлённо: слышать такое о писателе, книгами которого зачитывалось уже второе поколение умевшей читать по-русски молодёжи, было несколько непривычно. А Колька продолжал: — Популяризатор армейских лозунгов и прогрессистских идей, которые, надо думать, берёт из технических журналов среднего уровня. Скучно.
— Вот как? — девушка присела на край стола. — Но разве это не нужно?
— Художественная литература, которая "нужна" — это вообще не литература, а заказ, — отрезал Колька.
— Ты что, сторонник чистого искусства? — с интересом спросила Элли. Он засмеялся:
— Нет, что ты! Я просто не терплю, когда мне подсовывают готовые блюда. Я не люблю готовить еду, но готовые взгляды на жизнь… тут я предпочитаю действовать сам!
— Опыт прошлого избавляет нас от ошибок, — напомнила Элли. Она не дразнила Кольку, она на самом деле считала эти слова правильными.
— Угу, — кивнул юноша, — или превращает их в хронические. Каждое поколение должно само искать для себя пути, а не копировать авторитеты.
— Но ты-то копируешь? — не без ехидства заметила Элли. Колька понял намёк, окинул взглядом стены:
— Я копирую то, что проверено времени, Элли. На самом деле проверено временем.
— Ты странный, — тихо сказала девушка. — Мне кажется, что… — она замялась.
— Что мне одиноко? — Колька поднялся и повёл плечами. — Не спеши делать выводы. Если я тебе скажу, что вовсе не ощущаю одиночества? Вот люди, — он обвёл стены рукой, — которые составляют мне компанию, я уже говорил об этом.
— А концерты, сборы? Вообще какие-то дела? — допытывалась девчонка.
— Я бываю везде, где мне хочется побывать, хоть меня и не зовут никуда, — Колька коротко хохотнул. — А ты… ты любишь стихи?
— Да, очень…
— А вот такие ты слышала?
Он открыл шкаф. Там стояли очень ровные ряды книг, кассет и пластинок. Отдельно — много старых лазерных дисков. А на верхней полке лежала чернолаковая гитара-семиструнка. Колька, сняв оттуда инструмент, быстро и умело настроил гитару — и запел сильным, но негромким голосом, тихо аккомпанируя себе — очень умело, надо сказать:
— Слышал я вздохи ветра
У стен, увитых плющом.
Всё звал он во тьме кого-то
Над листвой за окном,
А то замолкал нежданно…
И в чутком моём полусне
Понять, о чём говорил он,
Хотелось зачем-то мне.
Какой ты, ветер? Не знаю!
Невидимый, ты с небес,
Где между звёзд обитаешь,
Волною упал на лес,
Листву посрывал с деревьев,
Швырнул её в море своё
И, над крышами пенясь,
Обнял моё жильё…
Живём мы на дне океана —
Животные, звери, птицы,
И наши тела под землёю,
Откуда не возвратиться.
Но сбросив свои оболочки,
Плывём мы с ветром туда,
Где день загорается снова,
Как ночью в небе звезда.
— Это Уолтер де ла Мер, — пояснил он, проведя рукой по замолчавшему инструменту, — английский поэт… Ну как?
— Красивые стихи. И поёшь ты очень хорошо, — ответила Элли, но Колька усмехнулся, и она быстро поинтересовалась: — Ты веришь в душу?
— А ты — нет? — вопросом ответил юноша. — Я не о той душе, о которой говорили священники. Я о другом. О том, что нас делает людьми…
Элли промолчала растерянно. Она никогда не думала об этом. Может быть, этот парень — асатру? Но он совсем не походил на асатру — они были среди её знакомых… Так ничего и не решив, она поступила чисто по-девичьи — снова непринуждённо сменила тему.
— А чей это портрет — с подписью?
— Это? — Колька, кажется, был доволен тем, что разговор поменял направление. — Одного человека… нет, Человека. Который и меня старался сделать Человеком.
— У него это получилось? — серьёзно спросила Элли.
— Не мне судить… В каждом из нас сидит скот, Элли, — голос Кольки был не менее серьёзным. — И если его не давить — он возьмёт над тобой верх. А давить его нужно умело и всю жизнь. Тем более — когда обстановка располагает… к озверению.
— А что за пластинка у тебя там? — после нового короткого молчания поинтересовалась Элли, кивая на проигрыватель.
— А… это ещё одна старая песенка, — улыбнулся Колька.
— Поставь, если можно, — попросила Элли, и Колька чуть нахмурился:
— Ты серьёзно хочешь?
Элли неожиданно обратила внимание, что он не успел — или не захотел? — переодеться. Даже куртку не расстегнул. ("Как воин, который без брони чувствует себя неуютно," — вдруг подумала она.) А странные глаза смотрели с вопросом — и портреты со стен спрашивали: "Ты хочешь?" — словно речь шла даже не о песне, а о чём-то очень и очень важном. И, отвечая именно этому — важному — Элли и сказала:
