Анна Тьма - Клинок белого пламени
-- В чём дело, Эрх? -- требовательно поинтересовался демон.
-- Ни в чём, -- втянув голову в плечи, паренёк с испугом поглядел на Пламенного мага.
-- Лжёшь, -- ледяной глыбой упало короткое слово на голову юного некроманта.
Даже золото глаз посинело от запредельного холода, которым повеяло от Альтиса.
-- Я боюсь моря, -- посерев от ужаса, прошептал паренёк.
Пламенный едва удержался, чтобы не расхохотаться, быстро справившись с удивлением. Ему стало одновременно и смешно и горько. Ну надо же, второй мальчишка в отряде, испугавшийся моря! Покачав головой, он с потаённой жалостью взглянул на парнишку и жестоко, без капли сострадания, ответил:
-- Менять тебе подгузники никто не собирается. Боишься -- никто тебя силком на корабль не тащит. Пересилишь себя и поплывёшь, но устроишь мне хоть одну проблему -- я тебя за борт выкину, это тебе ясно, сопляк?!
Эрхан яростно поглядел на своего кумира, гордо распрямился и процедил:
-- Со мной не будет проблем, командор! Это я тебе обещаю!
-- Так-то лучше, -- криво усмехнулся Альтис.
На погрузку ушло часа полтора. Златогривые вернулись в волны моря, оставив своим новым владельцам по простому каменному колечку, с которым их всегда можно было позвать. Карету с запряжённой четвёркой, лошадку Ароха и коня императора оставили в деревушке.
Как и любой корабль бога, этот миниатюрный фрегат, носивший гордое имя "Дитя бури", таил секреты. Например, кают внутри юта было в четыре раза больше, чем казалось снаружи. Сколько ещё скрывал этот кораблик, пассажирам оставалось только гадать.
Молодой эльф на корабле разительно переменился. Если на берегу это был слегка растерянный, восторженный, смущённый мальчишка, то когда под ногами качалась палуба, он обращался матёрым хищником, властным, жёстким, крайне практичным в приказах морским волком. Разномастная команда, вместившая в себя въерчей, орков, оборотней и людей, слушалась приказов эльфа беспрекословно. И было видно, что команда гордится своим капитаном и, пожалуй, даже любит его. Глядя на эту перемену, Альтис подумал, что мальчишка хорошо знает цену жизни, смерти и себе. Но окончательно сменить своё первое мнение не спешил.
Алина молча и пристально наблюдала как Альтис занят расположением на корабле пегаса и къяра. Он двигался резко, рывками, на лице яснее ясного читалась лютая ненависть ко всему окружающему. И девушка прекрасно знала причину этой ненависти. Да ей самой хотелось вырвать кое-кому на этом корабле сердце и заставить его сожрать ещё бьющимся! Но она обязана быть спокойной. Воительнице очень не хватало Марьи, чтобы держать этого вспыльчивого сына Огня в узде. Первый же припадок ярости мог закончиться крайне плачевно для самого Ала, а девушка то и дело замечала, как вытягиваются на кошачий манер у него зрачки.
-- Да что ж мне с тобой делать-то? -- тяжко вздохнула она.
Насколько же проще было делить с ним одно тело на двоих! Её изувеченное, переделанное тело, ставшее тюрьмой для бессмертного демона. Алина машинально коснулась пальцами своей почти мальчишеской груди, сразу же отдёрнула руку. Он воссоздал для неё новое тело каким оно было до Переформирования, только лучше прежнего, сильней, совершенней, а Марья-целительница вернула чувства плоти. Только жизнь для воительницы была мучительней того полунебытия, в котором пребывал её дух последние неполные восемь лет. Алина знала, что недостойна такого подарка. Более того -- толком и не знала, что с ним делать.
Когда Альтис с десятый раз сквозь зубы рыкнул на юнгу-въерча, Алина решительно подошла к нему, заставила поглядеть в свои льдистые глаза.
-- Иди отдохни, Ал, -- в полголоса предложила она. -- Ты устал. Не спал давно. А я тут закончу всё сама.
Несколько минут, показавшихся ей вечностью, демон смотрел на девушку немигающим взором, склонив голову набок.
-- Смотри за Пламенькой, -- веско сказал Белый. -- Она боится, когда много воды.
-- Я знаю, -- уголки губ чуть дрогнули в претензии на улыбку. И добавила в удалявшуюся спину: -- Это же моя лошадь.
-- Это мой пегас! -- не оборачиваясь, ответил юноша, и быстро спустился в ют.
-- Он неисправим, -- тяжко вздохнула девушка.
"Он высший, -- сказал Калигул. -- Ему можно".
"С каких это пор ты снизошёл до разговоров со мной?" -- приподняла тонкую бровь Пламенная, не спешившая забыть презрительное молчание, которым обычно одаривал её слуга демона.
Но къяр не счёл нужным ответить.
Принявшая на себя обязанности старшей после ухода Альтиса, Алина оказалась занята до позднего вечера. Корабль был уже в пути, а нерешённых организационных вопросов оказалось вдруг безмерно много. Взбучка малолетнему некроманту, неприкаянный ученик Пламенного, особый уход за къяром и пегасом, решение кучи мелких проблем -- всё оказалось на её хрупких плечах. И как это всё получалось у Ала? Он ведь справлялся гораздо быстрее и ловчее. Вот что значит -- прирождённый командир. "Вот что значит -- мужчина", -- тоскливо подумала Алина.
Солнце давно село и чернело небо, а Пламенная молча стояла у края борта и смотрела в никуда.
-- Чего такая смурная, магичка?
Ястреб, сбросивший на корабле человеческий облик, обнял её одной рукой за плечи и легонько ободряюще встряхнул.
-- Устала как самая дохлая гончая на охоте, -- хмыкнула, невольно улыбнувшись, девушка.
-- Держись, малышка, -- ласково улыбнулся девушке бог. -- Я ж с тобой.
-- Толку-то с тебя... -- махнула рукой волшебница и добавила: -- Таран.
-- Протараню любую стену, -- ничуть не обиделся Коган. -- И башку откушу любому, кто тебя обидит. Ты только пальчиком ткни, договорились?
Девушка хихикнула, с благодарностью прислонилась к боку Ястреба.
-- Как быть, Ког, если сама обидела? -- полушёпотом спросила она через несколько минут. -- Я не справляюсь со всем, с чем должна. Мне кажется, я вообще ни на что не гожусь.
-- Брось мне тут эти необоснованные инсинуации! -- возмутился Коган, ненадолго становясь самим собой. В последнюю неделю он снимал маску чаще, чем за предыдущую тысячу лет. -- Ты молодец, девочка. Никто другой бы не справился хотя бы и с разъярённым Альтисом так, как ты! Уж поверь, я брата пять тысяч лет знаю.
-- Велика заслуга -- в морду вовремя дать! -- снова хихикнула воительница. -- Любой бы смог, просто не каждый решился бы.
-- Ты -- незаменима, детка, -- веско сказал бог.
Алина некоторое время пытливо смотрела на Ястреба, ища в его лице насмешку. Ничего не нашла, улыбнулась горько и ответила:
-- Поверю тебе на слово...
...Дышать было нечем. Кожу обжигало жаром расплавленных камней, форма тлела на теле. Если бы можно было кричать -- он бы выл от ужаса и боли. Но нельзя было даже вдохнуть. Он полыхал из последних сил, прожигая вокруг себя камень. И брыкался на пределе возможностей, прибираясь наверх. Несколько раз Ал терял сознание, но даже тогда не переставал карабкаться, плавя камни, спаливая кожу до мяса. Он не знал, как долго это длилось, казалось -- вечность. Всё слилось в желание выбраться из полыхающего кошмара. В один миг ему показалось, что он умрёт здесь, похороненный заживо, задохнувшийся и горящий!..
Альтис вскочил, раскромсав клинками Пламени сковавшие путы и только чуть отдышавшись осознал, что это были не обвалившиеся скалы, а всего лишь одеяло.
Опять проснулся до рассвета. Очередная ночь, очередной кошмар. Остатки липкого страха и кровавые обрывки воспоминаний. Уже успело набить оскомину...
Пламенный тщательно оделся, неторопливо затягивая и завязывая каждую шнуровку формы, аккуратно заправил шнурки в высокие ботинки, затянул перчатки. Потом сел, и, как сотни раз до этого, поглядел на свои руки, вяло удивился зачем он всё ещё носит военную форму, когда у него есть доспех высшего.
До того, как Альтис попал в ловушку, он никогда не думал, что плен плоти -- это может быть так чудовищно страшно. Его собратья достаточно часто заключали подобные Договоры, но никого никогда не обманывали так, как троих Пламенных братьев. Ни на кого не накладывали Печать, никого не лишали бессмертной сути, личности и памяти. И уж тем более, никому не подсовывали вместо полноценного, должным образом изменённого мужского тела, изувеченное... переформированное, переделанное тело пятнадцатилетней девчонки!
Сжав кулаки, Ал еле слышно зарычал. Пусть теперь это тело полноценного мужчины, плевать на то, что слишком красивое и хрупкое, но того невообразимого унижения не забыть никогда. Больше семи лет... невозможно передать словами всю ту злость, всегда до предела натянутые нервы, нескончаемый страх, отчаянье. Невозможно забыть... и нельзя простить.
