Святослав Зайцев - Семицвет: молодость богов. Части 1-2
Он встал и отошел метров на десять, бессильно уткнулся в колени и второй раз за неделю позволил себе разреветься…
И что самое удивительное — минут через пятнадцать ему полегчало. Вот же плакса. Не дай бог, кто узнает. Он тщательно умылся и позволил себе ещё раз тихо всхлипнуть в футболку — для верности. Чтобы все вышло.
Ему все так же было плохо, но отчего-то он перестал мучиться по этому поводу. И ему нужно было решение. Впрочем, решение как раз было. Только принять осталось. И он это сделает.
— Сударыня, — сказал он, подойдя к Елизаветте. Кажется, та дремала, — нам нужно продолжать путь. Во что бы то ни стало.
Она открыла глаза.
Так, сконцентрироваться. Нужно было быть максимально сконцентрированным, как когда с отцом споришь. Стоит только на мгновение расслабиться, как он отругает ни за что.
И сейчас этот человек был его главным врагом. Лежит спокойно, травинку пожевывает. Словно ничего и не происходит. Да она ещё похуже отца будет, наверное. И этого врага, во что бы то ни было, нужно победить. Здесь и сейчас. Она открыла глаза, и заслонила рукой солнце.
— Да что с тобой происходит, я не понимаю? Ты что, плакал?
— Да, плакал.
— Из-за чего?
— Плохо было. Пойдемте, нам надо продолжать наш путь.
— Это невозможно, — отрезала она и откинулась снова, закрыв глаза. — Там болото.
— Тогда я… — Он стал спешно соображать, что сказать. — Пойду один. Да. Пойду один.
— Ты не пойдешь один. — Сказала она спокойно не открывая глаз, со своей чертовой травинкой. Так и захотелось её выдернуть и убежать, весело подпрыгивая.
А она и отвечает:
— Я тебе не позволю. Я не могу рисковать тобой и собой, в том числе. — Она приподнялась на локти. — Да, меня вышвырнут с работы и лицензии лишат, если узнают, что я пошла на такое.
— Но это вопрос жизни и смерти! — взмолился он и мысленно себя пнул. Нельзя было так поступать. Давить на жалость так же глупо, как и шантажировать — только сильнее её разозлишь.
— Конечно, — согласилась та, — жизни и смерти. Либо мы утонем, либо нет.
— Да как вы не понимаете! — он больше не мог сдерживаться, снова захотелось разреветься. Боль стремительно возвращалась. — Если мы не успеем в город, моя судьба и моя мечта! Все это будет… Все это умрет! И я должен идти. Я привык, что меня никто не поддерживает. И что мне все приходиться делать самому. И я знал, что вы меня тоже не поддержите. Поэтому я пойду сам. А вы сидите тут и ждите помощи.
Она выплюнула тростинку и удивленно посмотрела на него, не отводя глаз.
— Мечта?
— Да, сударыня. Мечта.
— Так почему ты сразу мне не сказал? Немедленно собирайся. — Она стала по-деловому так суетиться. Прям как лодку собирала. Алексей не мог поверить своим глазам. Он, почти что, готовился бежать от неё сломя голову. Быть, с позором, притащенным за ухо обратно. Бежать снова. Пытаться ещё и ещё… Или даже подраться.
— Так! — Произнесла Елизаветта, подняв палец на свое коронное «так». — Сними кроссовки, завяжи шнурки и повесь на шею. Я поищу палки. Будем идти вперед, и проверять палками глубину. А ты не стой как вкопанный, иди палки ищи. Вдруг одну потеряем, всегда запас будет.
Минут через двадцать они прошли точку невозврата — так Алексей про себя назвал место, где Елизаветта решила вернуться назад.
— Куратор… — позвал он робко. Та обернулась. Она была крайне тщательна, проверяла ногой каждую кочку. Наступала аккуратно, проверяла по десять раз.
— Сказать чего хочешь?
— Почему вы мне поверили?
— Чего? — Она аккуратно наступила на кочку и перенесла вес. — Чему я поверила?
— Ну, про вопрос жизни и смерти. И про мечту.
— А почему я должна была не поверить?
Вот же действительно. Почему она должна была не поверить?
— Ну, если бы я упрашивал отца разрешить мне играть в стерео, и сказал, что это вопрос жизни и смерти, то он никогда бы не поверил… — Елизаветта споткнулась, провалилась по колено.
— Да эти черти нас на остров высадили! — воскликнула та. — С виду показалось, что кругом камыши, берег недалеко, а на деле — остров островом.
Еще метров через десять провалился и Алексей. Аккуратно поставил ногу на кочку и выбрался на поверхность. Перевел дух.
— Так что ты там спрашивал?
— Я удивлен, что вы мне поверили. Думал, придется ещё долго упрашивать.
— А вот не пришлось. К тому же упрашивать — это дурной тон. Никогда так не поступай. Если можно обойтись, конечно. Но вот если встает вопрос мечты — в дело идут все, что имеешь. Тут надо до конца идти.
— Но вы ведь рискуете своей работой!
— А ты никому не рассказывай. В конце концов, если не исполнится твоя мечта, я тоже рискую своей работой. И не факт, что менее серьезно, кстати. Ведь, в мои обязанности входит помочь вам повзрослеть. А как ты повзрослеешь, если не исполнишь свою мечту?
Елизаветта остановилась. Дальше кочек нет.
— Дальше кочек нет. — сказала она. Дух очевидностей снова в неё вселился. — Там только болото и камыши. Не страшно? Ты идешь?
— Страшно. — Признался Алексей. — Но я иду.
Иногда вода поднималась почти по пояс. Иногда воды было по колено. Наступать ногами на мягкое травянистое дно было неприятно, и даже противно, он жмурился от отвращения, пытался привыкнуть. И хорошо, что Елизаветта не видит его лица.
В какой-то момент вода дошла почти до пояса, а при каждом шаге из-под ног шли пузыри. Шаг — пузыри, ещё шаг — ещё пузыри. Они аккуратно обходили заросли камышей, и казалось, что конца их пути не будет. Но где-то далеко, в нескольких километрах виднелись деревья. А за ними — травянистые холмы. Значит, там была суша. И эти деревья, и залитые лучами заката холмы стали единственной надеждой. Он не спускал с них глаз и только шел и надеялся, шел и надеялся, потому что больше ничего не оставалось.
И тут Елизаветта вскрикнула и провалилась по грудь. У Алексея внутри все похолодело. Он вдруг представил, что здесь и сейчас она утонет. И он видел, как побледнела Елизаветта. Она стояла, не шелохнувшись, даже не в силах ногами пошевелить — видно те застряли в зыбком дне и растениях, что там росли. Алексею казалось, что он слышал, как стучит её сердце.
И она была напугана, она была очень сильно напугана. Все это время веселая и смелая, а сейчас напуганная и растерянная.
И тут до него дошло, чем все это может обернуться. Ну не полетит он и черт с ним. Поплачет день-другой и забудет. Пройдет. Только смерть не пройдет. Надо вытащить её, вытащить, во что бы то ни стало и вернуться. И пусть как будет.
— Возьмите палку, сударыня. — Сказал он, сглотнув, и протянул ей палку. Но было такое ощущение, что она его не слышала. Палка коснулась её плеча.
— Не дотрагивайся до меня! — вскричала она. — Даже не подходи! Я просто дура, что согласилась на твою авантюру! — она тяжело дышала, — И знаешь что? Ты на меня смотри!
— Да, сударыня.
— Хватит называть меня сударыней каждый раз, когда ты разозлен или вне себя. И хватит звать меня куратор каждый раз, когда боишься или хочешь что-то попросить. Елизаветта меня зовут. Слушай меня очень внимательно и делай то, что я скажу. Понял?
— Понял вас.
— Какие песни знаешь?
— Чего?
— Алексей! Ты со мной сейчас разговариваешь! — сказала она, не отрывая от него глаз. — Со мной, ясно? Со мной, а не с кем-то другим. Живо отвечай, какие песни ты знаешь!?
— Ну… Я знаю песню «Ландыши».
— Молодец, Прошин. Хорошая песня. Так! Начинаем петь. Вместе. Как там начало? Ты помнишь?
— Ты сегодня мне принес. — Сказал Алексей, слегка ошалев.
— Точно. Ты сегодня мне принес, как же там… не букет из пышных роз, да? А что принес?
— Не тюльпаны. — Подсказал Алексей дрожащим голосом.
— Ах да, не тюльпаны и не лилии… Какой слог хороший! Ты что не поешь? Цветы не любишь? А должен. Цветы — дети жизни.
— Дети — цветы жизни. — Поправил он.
— Жизнь — цветы детей.
— Пой давай!
Она ненормальная. Это была единственная мысль Алексея. Но, сглотнув он начал подпевать.
— Протянул мне робко ты… — он стал суматошно соображать. Никогда не любил пение. И песен не знал толком.
— Очень скромные цветы, — сказала она.
— Но они такие милые. — Подпел он хриплым голосом.
— Да, действительно милые. — Согласилась Елизаветта.
Тут Алексей заметил, что у неё руки дрожат. Ему не почудилось, ей было действительно очень страшно.
— Давай, подпевай! — сказала она и внезапно провалилась почти по шею. Из-под её ног пошли эти ужасные, отвратительные пузыри. И какие огромные! Запахло болотом. И каким-то мерзким, совсем болотным болотом.
Она стояла, подняв руки и равномерно дышала. Он не мог больше смотреть, с каждой секундой становилось все страшнее.
— Почему петь перестал? — сказала она медленно и вернула его к жизни. — Зачет по физкультуре не получишь! Пой немедленно!
