Олег Дивов - Настоящие индейцы
— Разный. Даже без маски. На Сибири, на Земле — он один. А на Дивайне я увидела его настоящего. До сих пор ужасаюсь: это насколько же безрассудным надо быть, чтобы сунуть свои мозги в управляющий центр Чужих. Но Дима нас спас. Работать он, конечно, не сможет раньше, чем через неделю…
— Больше. Минимум две недели. Похоже, там идет речь уже о замене обеих ног.
— Тогда остается только Князев.
— Дел, ты меня недооцениваешь. И с ним я тоже говорил.
— И?
— Мне нечего предложить ему. Может быть, у разведки есть, чем его соблазнить?
— A-а, так он отказывается.
— Он не отказывается, он просто выше этого. Говорит, это все мирское, о душе надо думать. Целую проповедь мне закатил. Попробуй ты. У меня сложилось мнение, что он тебя уважает куда больше, чем всех остальных, кто работал по банде Бейкеров. Насколько Князев вообще, конечно, способен уважать тех, кто погружен в мирское. Похоже, у него защитная реакция такая, он теперь прячется в свою веру, чтобы его опять не соблазнили, как в прошлый раз.
— Хорошо. Эту проблему я решу. Бортжурнал?
— Подделан.
— Вот так.
— Да, и никто особо этого не скрывает. В материалах все есть.
Я снова постучала пальцами по столу.
— Где заложник?
— В военной тюрьме. Мимору посадил его до окончания следствия. Как важного свидетеля и вероятного соучастника.
— Можешь перевести его в федеральную?
— Уже дал запрос. Ответа пока нет.
— Что за секретный груз должен был доставить Макс?
Йен с деланым удивлением поднял бровь:
— Ты и это знаешь?
— Дик Монро сказал.
— Ах, Дик… Спасибо. Теперь я знаю, кто у нас сливает информацию. Используем. Дел, про этот груз ничего не известно. Его не должно было быть.
— Но…
— Обычная контрабанда. Ее в третьем округе возят все. Есть грузы «честные», это фактически снабжение незарегистрированных колоний. Есть «нечестные», это уже полный криминал даже по понятиям Фронтира… А тут — действительно ничего не известно. Знали двое. Оба погибли в ходе перестрелки на корабле. И все, что удалось найти мне, — единственная обмолвка одного из пассажиров, которому проболтался парень, впоследствии убитый. Утверждают, что застрелил его Макс. В упор. Безоружного.
— Версий две. Либо Макс хотел присвоить груз — в чем я, зная, сколько у него денег и как быстро он вынимает из воздуха еще больше, сомневаюсь, — либо он не хотел брать этот груз.
— Дел, просмотри все, что есть на данный момент.
— На жену Мимору у тебя что-нибудь есть?
— Работаю.
Я встала.
— Пойду изучать.
— Заходи, как будет, чем поделиться.
— И ты звони.
* * *— Ну здравствуй, Василий Князев.
— И тебе не хворать, Делла Берг.
Нас разделял стол в зале для свиданий тюрьмы «Онтакама». Я смотрела на спокойного мулата, он смотрел на меня.
Талантливый, на грани полной гениальности, математик, умелый механик и удивительный раздолбай, Князев отдельно прославился тем, что его выгнал мастер Вэнь, а потом сказал остальным ученикам: будете валять дурака — закончите так же, как Васька. Мастер не ошибся: закончил Князев тюрьмой, и очень быстро. Исключительно по раздолбайству, вернее, слабоволию и склонности подпадать под дурное влияние. Может, это все к лучшему: подумать страшно, чего бы Князев натворил, умей он сам подчинять своей воле других. С его-то мозгами.
— Как тебе тут живется?
— Хреново. Не знаешь, моя бывшая жена вышла замуж?
— Нет. Родила мальчишку, назвала Беном, крестила в католичество.
— Вот зараза.
— Это жизнь, Василий.
— Все хотел спросить: а ты кто по вере?
— Агностик. Но крещеная — в лютеранской церкви.
— Православные с лютеранами ладят. В православии сейчас разрешено даже венчаться с протестантками без перекрещивания.
— Да у меня половина семьи такая, половина — такая… Любимый из моих кузенов — православный поп. Сейчас на Земле. Хочешь, попрошу его навестить тебя?
— Было бы хорошо. Здесь есть священник, но другой веры. Мне бы, конечно, православному батюшке покаяться… А твой как?
— Смотря о ком ты.
— Да с твоим боссом все понятно. Он никогда не женится. Даже на тебе. Хотя ты ему нравишься. Но у него та-акой соперник…
— Он погиб. Я вдова, Василий.
— Сочувствую.
— Спасибо.
Он помолчал.
— Тебе правда важно мое сочувствие?
— Правда.
— Почему?
— Потому что я засадила тебя в эту тюрягу, а ты мне сочувствуешь.
— Думаешь, я еще не совсем пропащий?
— Ты идиот, Василий Князев, но ты не подлец.
— Теперь тебе спасибо. Зачем ты пришла, Делла Берг?
— Чип.
— О-о, нет, не буду. Я дал обет, что больше никогда не прикоснусь к чипам.
Это обнадеживает, подумала я. Если он Йоханссону о духовном задвигал, а со мной — вот так по-простому, значит, есть шанс. Чипы Князева пугают, еще бы, они должны его пугать, он в тюрьму из-за подделки чипов угодил. Но это не повод совсем отрешиться от всего земного и потерять надежду. Йен просто не был похож на человека, с которым может связывать какие-то надежды раскаявшийся грешник. Йен слишком похож на следователя, на что с ним надеяться, кроме нового срока…
Я подалась вперед:
— Василий, когда на суде тебя обвинили в убийстве Соломона Герхарда, мы доказали, что ты ничего не знал. Помнишь?
— Ну.
— Макса обвинили в измене Родине. И мне важно знать, как он умер. Федералы твердят, что чип не подделан. Я хочу знать твое мнение.
— Нет, Делла Берг. Прости.
Так. Деньги ему сулить бессмысленно, он их теперь боится не меньше, чем чипов. Да и тратиться заключенному особо не на что.
— Что я могу для тебя сделать?
— А что ты можешь? — буркнул он уныло.
Я выдержала паузу.
— Ты хотел сказать, что может разведка?
— А ты оттуда?
— Капитан тактической разведки Офелия ван ден Берг.
— Иди ты. Хорошее имя, кстати. Мученицу одну так звали.
Мулат помолчал. Его пальцы выстукивали задумчивую дробь по краю переговорного стола.
— А знаешь, Делла Берг, есть у меня мечта. Хочу иконы научиться писать. Наши, православные. Но для этого надо жить в монастыре.
— Хочешь постричься в монахи?
— Хочу веры живой. Устал я от света. Одни соблазны. Хочу в монастыре встать лицом к лицу со своими грехами.
Ну-у, началось, вот и обещанная защитная реакция. Нет, я не имею ничего против, если ты это серьезно, но сначала, Вася, ты нужен мне.
А там поглядим, нужен ли тебе монастырь.
— Я скажу на днях, что могу для тебя сделать.
— Я буду ждать.
* * *— Как договаривались, Василий Князев.
— Спасибо за то, что попросила батюшку. Приходил. И так мне на душе легко сделалось, аж слезы потекли.
— Насчет мечты не передумал?
— Какое там, еще больше стремлюсь. А ты?..
— Венера, Свято-Успенский монастырь в Калязине-Новом.
Мулат широко раскрыл глаза, потом нервно хихикнул.
— И что, меня туда прямо так возьмут?
— Там много таких, как ты. Грешников, которые идут спасать душу.
— А иконопись?
— Крупнейшая мастерская в Солнечной системе.
Князев помотал головой.
— Не верится, чтоб все было так просто.
— Просто, Василий, теперь не будет никогда. Ты же в монастырь собрался, это что, по-твоему, шуточки?
Князев быстро закивал.
— Я знаю, знаю… Но для меня это… Это служение, понимаешь? Это радость.
— Дорога к радости тоже не будет простой.
Он опустил глаза, набрал побольше воздуха и выдохнул:
— Слушаю.
— Ты подпишешь договор о сотрудничестве. Разведка и контрразведка. И выполнишь его. Попутно с тобой будут работать психологи. Потом тебя переведут на поселение в Дмитров-Новый, в ста километрах от монастыря. В поселении есть православные храмы. Через полгода безупречного поведения тебе разрешат поездки в монастырь. Если выдержишь два года, тебя проведут по амнистии, и ты сможешь стать послушником. А там — как обычно по монастырскому уставу.
— Я смотрю, ты уверена, что чип подделан. Иначе не обещала бы так смело.
— Я уверена, что Макс не мог стать изменником.
— Ладно, Делла Берг, договорились.
Уверена, по моему лицу ничего прочесть было нельзя, но Князев, видимо, готовился внутренне, что я удивлюсь — как легко он согласился, — а может, просто хотел выговориться.
— Мне батюшка все объяснил насчет обета моего. Сказал — если ради спасения другого человека, то можно. А для выгоды нельзя. Твой, конечно, погиб, но память обелить надо, тоже, если разобраться, спасение. Ибо всякое разоблачение лжи есть дело праведное.
