Александр Тихонов - Кремль 2222. Легенды выживших (сборник)
– Кто-то, может, и катался б, – хмуро огрызнулся Вася, тряхнув рыжей головой. – А кто-то вкалывал бы на герра Ганса, кровавыми соплями умываясь.
Толян расхохотался.
– Это в тебе, братишка, школьная программа говорит, которая еще из башки не выветрилась. Ну да ладно, пошли. Может, местные пожрать чего продадут. А то, как с поезда сошли, так два дня уже на консервах живем. Так и загнуться недолго…
…Бабка была старая, скрюченная годами в дугу под стать своей покосившейся избе. Когда бесцеремонный Толян толкнул незапертую дверь и шагнул внутрь, ковырявшаяся в печке бабка не по годам резко обернулась, сжимая в руках почерневшую от сажи кочергу. В ее широко открытых, бесцветных глазах был такой ужас, что даже Толян слегка опешил и, отступив назад, чуть не сбил младшего брата, собиравшегося войти следом.
– Т… ты чо, мать?
Бабка выставила вперед кочергу и взвизгнула:
– Не подходи!!!
Толян немного освоился с ситуацией, вдруг застучавшее пулеметом сердце вновь вернулось в привычный режим работы.
– Ух, напугала, ведьма старая, – пробормотал он, на всякий случай продолжая пятиться к двери. Несмотря на преклонный возраст, бабка весьма сноровисто обращалась с тяжелой железкой. – Ну, не рада гостям, так и скажи, чего ж орать то, будто тебя режут?
Бабка подслеповато прищурилась. Кочерга на дециметр опустилась книзу.
– Так ты хто будешь-то?
– Человек московский, – ответствовал Толян, отойдя на безопасное расстояние.
– Человек? – подозрительно переспросила бабка, вглядываясь в полумрак. – Ишь ты, и вправду – человек, – вдруг удивленно вскинула она кверху седые брови. Жутковатое с виду орудие окончательно опустилось на пол.
– А кто ж еще? – хмыкнул Толян, облегченно потягивая носом. Воздух пах кислыми щами и свежеиспеченным хлебом.
– Да так, ходють тута всякие, – сказала бабка, отводя взгляд и крестясь на висевшую в углу икону. – Ну, коли люди, так проходите, садитесь за стол. Чаво в дверях-то торчать?
– Давно бы так, – во весь рот улыбнулся Толян, пропуская вперед слегка ошалевшего от бабкиного визга братишку. – А то сразу за кочергу.
Бабка ничего не ответила, лишь нахмурилась и полезла в печь за чугунком…
…Толян облизал грубую деревянную ложку и положил ее на стол.
– Ну, мать, дай Бог тебе здоровьичка, потопали мы.
– Далеко ль собрались, голубчики?
Пока братья хлебали щи, бабка слегка отмякла лицом, суровые морщины вокруг рта и глаз немного разгладились. Видно было, что хозяйка рада гостям, которые, видимо, в эти забытые богом места забредали нечасто.
– Клад ищем, – улыбнулся Толян. На сытый желудок он умел очень располагающе улыбаться.
– Клад…
На бабкино лицо снова набежала тень.
– Клад, значица… Езжайте-ка вы домой, ребята, – ни с того ни с сего вдруг резко и зло сказала она.
– Чо это ты, мать? – удивился Толян. Даже помалкивающий всю дорогу Васек от такого оборота событий недоуменно поднял глаза над тарелкой.
– Да ничо. Бывали тут до вас такие же сопляки, тоже искали… И нашли… На усю жисть наелись.
Толян навострил уши.
– Чего нашли-то, мать?
Бабка рассерженно стукнула об стол сухой ладонью и поднялась с табуретки.
«Ничего себе, рост у нее… Только что была согнута в три погибели…» – промелькнуло в голове у Василия.
Старуха поставила на дощатый стол высохшие руки и нависла над братьями.
– Нет тута ничего, парни. Только кровь вокруг человечья, которую земля принять не может. Потому что шибко много ее, кровушки. И нашей, и не нашей. Раньше деревня большая была, да в войну фашисты проклятые всех под корень вырезали и мертвым мясом колодцы забили. И с тех пор не оправилась земля. И теперя вряд ли оправится. А живому человеку жить здесь заказано…
Бабка говорила монотонно, громко и нараспев, будто читала молитву. Выцветшие от времени глаза ее расширились, невидящий взгляд блуждал по углам старой избы, и дрожали старые руки, отчего мешочки обвисшей, сухой кожи на них колыхались, будто желтые тряпки.
– В воздухе новой войной пахнет, я чую. Кровью, смертью, пеплом пахнет. Да только эта война пострашнее прошлой будет. Намного страшнее. Последняя это будет война для всех людей, что на земле живут. Последняя…
– Пошли отсюда, – прошептал Толян брату, потихоньку выползая из-за стола.
Старуха не видела братьев. Она стояла, покачиваясь, глядя куда-то перед собой и монотонно бормоча себе под нос.
Толян с братом тихо взяли с лавки свои рюкзаки и так же тихо вышли из единственной в деревне обитаемой избы…
* * *Черные копатели – это люди, живущие продажей того, что они смогли разыскать на полях былых сражений. На жаргоне этих кладоискателей – или грабителей могил, что менее романтично, но более верно, – поход за сокровищами называется поездкой «в поле».
…Это действительно было поле. Громадное и бескрайнее, с высоченной, по пояс, травой, шепчущей о чем-то своем, и с одуряющим запахом цветения, лета, перегноя и жаркого солнца.
Солнце тоже имеет свой запах. Когда оно целый день долбит тебе лучами в макушку, начинаешь его ощущать особенно отчетливо. У солнца тяжелый запах. Оно пахнет кровью, что неистово колотится в виски, в затылок и в глаза, перед которыми, если несколько секунд не моргать, тут же начинает кружить хоровод жирных черных точек.
– Все, я больше не могу, – сказал Васек и сел на едва заметную тропинку. – Хочешь, дальше сам иди, а я здесь посижу немного.
– До леса полчаса ходу. Там сделаем привал, – не останавливаясь, сквозь зубы бросил Толян. – Если ты тряпка, а не мужик, черт с тобой, сиди здесь. Мне такой брат не нужен.
За спиной Толяна сомкнулись густые зеленые стебли. Вася закусил губу и через силу поднялся…
В прохладную тень леса они ввалились одновременно. Ввалились – и упали на ковер нетронутой хвои, жадно хватая ртами воздух – еще горячий, но все-таки уже не обжигающий легкие. Лес пах влагой, в отличие от огромной зеленой сковороды, оставшейся позади.
– А бабка в деревне сказала, что не дойдем по такой жаре, – засмеялся Толян и перекатился на спину. – Дошли, еще как дошли!
– Два идиота, – простонал Васек, стаскивая с рыжей головы тяжелую от соли бейсболку. Там, в поле, весь выступающий на лбу пот впитывался в ткань и высыхал мгновенно. И теперь совсем недавно черная бейсболка, пропитавшись солью, стала серой, с белыми разводами.
– Ничего. Зато сейчас отдохнем, маленько в себя придем, жара спадет – и за дело.
– За какое дело? Сил нет вообще…
– Найдешь, – сказал как отрезал старший брат. – Мы сюда не загорать приехали. А сейчас – марш за дровами, пока по шее не огреб.
Толян расчистил место от хвои, пока пошатывающийся от усталости Васек собирал сухие ветви, потом развел костер, открыл две банки консервов и сунул их прямо в огонь – разогреваться.
– Бабкины щи из голимой капусты – это, конечно, хорошо, но для здорового мужика от них, кроме поноса, никакого проку. Вот сейчас малек пожуем – и на боковую. Покемарим часок перед работой.
Василий уже плохо соображал, о чем это там говорит старший брат. Поход под палящим солнцем вымотал его до полной невозможности не только шевелиться, но и говорить. Он сел – не сел, а упал, обессиленно прислонившись к стволу громадной ели, дававшей густую тень. Гигантское дерево наверху сплеталось ветвями с такими же громадными собратьями в одну сплошную зеленую крышу, не пропускающую ни единого проблеска дневного света. Глаза Василия за́стил серый туман, тело обмякло и сползло вниз по стволу. Веки стали слишком тяжелыми и сами собой закрылись…
Он очнулся словно от толчка.
Было темно. Очень темно. Слишком темно для обыкновенной ночи. Беспросветно чернильная темень обступила со всех сторон временную стоянку двух братьев. Костер догорал, силясь разогнать вязкую черноту, и ему это пока что удавалось. Толян спал на животе, положив щеку на рюкзак и во сне раскинув руки по мягкому хвойному ковру. А у костра сидел человек и грел над ним руки.
Человек был в потертой, латанной в нескольких местах шинели. За его плечами топорщился край тощего солдатского вещмешка. Лица человека не было видно полностью. Свет костра редко и слабо падал на него, изредка позволяя смутно различать очертания худого носа, тонких, нервных губ и каштановых с проседью прядей волос, падающих на лоб. Человек был немолод, судя по седине и рукам, протянутым над костром – очень худым, перевитым сухими синими венами…
«Странно, – подумал Василий. – Теплый вечер, а его трясет от холода. Да еще в зимней шинели…»
Человек, видимо, заметил, что Василий проснулся, и смущенно кашлянул.
– Извините, что я вас потревожил, – хрипло, простуженно сказал он и кашлянул снова. На этот раз кашель был не от смущения. Человек надрывно перхал в ладони с минуту, а затем снова протянул руки над костром.
– Да нет, нет, что вы, конечно, грейтесь, – сказал Васек. Судя по голосу, на огонек пришел вполне порядочный человек.
