"Фантастика 2023-200". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич

— Так это тебе, — пояснил я, позевывая. — Мне-то подольше сидеть, лет сто, а может и тысячу. — Не выдержав, снова зевнул. — И вообще, Татьяна Михайловна, устал, спать хочу. Два раза за день убить пытались, а теперь еще и ты мозги пудришь.

Татьяна, тоже клевавшая носом, встрепенулась:

— Когда это успели?

— А, — устало отмахнулся я. — Когда обратно из расположения шестой дивизии возвращались, какие-то придурки напали, еле отбились. Только не спрашивай, потом расскажу.

Спал долго, едва ли не до полудня. Понятное дело, завтрак проспал — верно, Танька облизывается, схомячив две порции. Зато, когда я проснулся, меня уже ждала кружка с кофе.

— Божественно! — приподняв глаза к небу, произнес я. — Еще бы кусочек сахара, было бы совсем здорово.

— Я тебе говорила, что первый раз вижу человека, который пьет черный кофе и просит сахар? — хмыкнула Татьяна.

— Уже раз пятый или шестой, — кивнул я, делая второй глоток. Мне о том же самом и жена говорила, и дочка, приучавшие меня пить молотый кофе вместо растворимого, а я люблю сладкий. Чай без сахара пить привык, и уже начало нравится, а вот кофе непременно с сахаром.

Нет, кофе и без сахара хорош. Сделав еще глоток, спросил:

— Что-нибудь есть интересное?

— Товарищ начальник, за время вашей спячки происшествий не случилось, — хихикнула Татьяна, а потом посерьезнела. — Ануфриев приходил, сказал, что львовская нищенка в дверь стучалась, к начальнику хочет.

«Львовская нищенка» — неплохо звучит. Если буду проводить какую-нибудь операцию во Львове, так и назову. Я предполагал, что женщина сломается, но не думал, что это произойдет так быстро. Видимо, купе продуваемое насквозь из дыры в углу, рассчитанной для определенных нужд, женщины переносят труднее, нежели мужчины. А «нищенка», скорее всего, дамочка образованная, вспомнила гимназический курс географии, представила карту, Белое море и Архангельск и осознала, что там еще холоднее.

— Еще Александр Петрович с вами хотел поговорить, добавила Таня. — Наедине.

— Лады, — кивнул я. Прикинув порядок действий, сказал. — Зови Исакова, а коли он наедине хочет, то сама пока Потылицына развлекай. Ты, вроде бы, говорила, что он к тебе неравнодушен?

— А, это в прошлом, — отмахнулась Татьяна. — Кажется, поручик в Минске себе зазнобу нашел, теперь страдает.

— Страдает, это хорошо, — философски изрек я. — Любовь, даже безответная, еще никому не вредила.

— Владимир Иванович, не был бы ты моим начальником, так бы взяла, да и дала тебе в ухо.

— Тань, как хорошо, что твой папа — капитан второго ранга, — хмыкнул я, на всякий случай посматривая на руки девушки

— Это вы к чему? — с подозрением посмотрела на меня Татьяна, переходя на вы.

— Да так, мысли вслух. Лучше сходи, пригласи Александра Петровича. И скажи Кузьменко — пусть нищенку допросит. Я потом гляну, если что не так, допрошу повторно.

Дочь кавторанга повела плечами и дисциплинированно вышла из вагона. А я-то имел в виду, что в их доме имеется понятие субординации, потому что другая девушка не посмотрела бы, что я начальник, а дала в ухо. Нет, получать в ухо от Тани не хочу, чревато.

Явился Александр Петрович. Кажется, он собирался доложиться по всей форме, но я просто кивнул на рундук.

— Садитесь, товарищ Исаков. Как я понимаю, хотите подавать рапорт на увольнение из чека?

— А как вы догадались? — сверкнул стеклышками очков Петрович.

— Глянул на вас вчера и осознал — либо застрелится Александр Петрович, либо попросится на свободу. Дескать, мне противно заниматься такой работой. Верно?

— Верно, Владимир Иванович, — не стал кривить душой бывший штабс-капитан. — Врать не стану, собирался стреляться, но передумал. Решил, зачем вам напрасные хлопоты?

— Это вы правильно, — не кривя душой, сказал я. — Вам-то что, застрелились, а нам каково? Объяснительную придется писать, потом с трупом неизвестно что делать — здесь закапывать или в Архангельск отправлять? Если в Архангельск, какой гроб нужен? Если в деревянный положить, так вонять будет, надо металлический искать, лучше цинковый, или свинцовый, но где взять-то?

— Не шутите так, Владимир Иванович, — насупился Петрович. Потом добавил: — Самоубийц-то и в прежние времена на кладбищах не хоронили, а уж теперь… Кто бы меня в Архангельск повез, кому это надо? Прикопали бы где-нибудь, да и все.

— Я и не шучу, — пожал я плечами. — Есть у меня свой пунктик. Если есть возможность, похоронить своего человека достойно. Понятное дело, что, если отступаем, там не до кладбищ и не до почетного караула. Впрочем… — прервал я свой собственный монолог. — Пишите рапорт. Только убедительная просьба — не пишите, что вы не согласны с методами работы своего начальника, что вам претит заниматься контрразведкой, что вам жаль загубленные судьбы наших подследственных, что нужно воевать честно, с открытым забралом.

— Ну, про честную войну я бы писать не стал, — сквозь силу улыбнулся Петрович. — Я же как-никак сапер. И мосты взрывал, и минные поля ставил.

— Значит, уже хорошо, осознаете. Стало быть, напишите, что по состоянию здоровья вы не можете исполнять служебных обязанностей. Таня вас осмотрит, какой-нибудь диагноз придумает, справку выдаст. Я все подпишу, печать поставлю. Как в Архангельск приедете, справку у врача подтвердите — с моей подписью ни один врач спорить не станет, а иначе могут вас загрести в Красную армию как военспеца.

— Владимир Иванович, как же вы не поймете? — начал сердиться Исаков. — Я же не против послужить в Красной армии. Я в чека служить не хочу. Хочу, чтобы вы перевели меня в армию. Я вообще не пойму — на кой хрен вы меня к себе на службу определили?

— Ну что вы все — я да я? — мягко пожурил я бывшего штабс-капитана. — На службу я вас определил, потому что мне специалист нужен по саперной части. Жаль, разумеется, что вы служить не хотите, но что поделать. — Видя, что Александр Петрович собирается что-то сказать, поднял ладонь. — Подождите, не перебивайте. Знаю, что скажете — в РККА всей душой, от ВЧК — избавьте. Нет, товарищ Исаков, не получится. Либо вы служите там, куда вас поставили, либо вообще не служите. Выйдете на «гражданку», пойдете детишек учить, чем плохо?

— Опять я вас не пойму, товарищ начальник, — поправил очки Петрович. — Вы же, как помню, по всем лагерям офицеров искали, а вместо того, чтобы нас расстреливать, на фронт отправляли. Ведь было такое? Чем плохо, если в Красной армии лишний сапер появится? А я, смею надеяться, не из худших.

— Так я вам верю. И специалист вы первоклассный. Только, Александр Петрович, когда я вас брал на службу, вы мне сами рапорт написали — так мол и так, прошу зачислить в ряды РККА. А потом, когда я вам предложил рапорт переписать, мол, хочу служить специалистом в чека, вы же не отказались, верно?

— Я, Владимир Иванович, в состоянии эйфории был, — смутился Исаков. — Ждали расстрела, а вы тут явились, нам и подумать особо не дали — на фронт, поляков бить. Я тогда и черкнул, не глядя.

— А теперь, стало быть, все разглядели, и захотели в Красную армию?

Исаков ненадолго задумался, потом спросил:

— А если я после увольнения порву эту справку, пойду добровольцем? Кто мне запретит?

— И как вы себе это представляете? Отправитесь в строевую часть? Не примут. Пойдете в военкомат, что вы там скажете? Служил у белых, прошел фильтрацию, служил в чека. Спросят — а почему из чека вас выгнали?

— Как это — выгнали? — не понял Петрович.

— Как выгоняют? Выгоняют за пьянку, за моральное разложение. За все прочее — взяточничество, превышение служебных полномочий у нас не выгоняют, расстреливают.

Эх, до чего же наивный ты человек, штабс-капитан. И майором тебе не быть, это точно. Не помню, в каком году у нас майоров введут? В тридцать четвертом, что ли? А, нет, в тридцать пятом. Но тебе, капитан, переаттестация не светит.

— Выходит, в чека, как в масонской ложе — вход рупь, а выход два? — невесело улыбнулся Александр Петрович.