Дзиньштейн - Еще один человек
-Эй, есть кто? - негромко, чтобы не привлечь остальных упырей, говорю я.
Тишина. Зову еще раз... нет, похоже, просто ошибся... и когда уже совсем собираюсь залезть в машину и уехать - изнутри тоеты к стеклу прижимается бледное лицо ребенка. Очень бледное... но живое.
- Отодвинься от окна! Скорее! - показываю я ему - и он понял меня. Несколько ударов - стоящие поодаль упыри начинают интересоваться - но дело сделано - стекло осыпалось, и я, пока осторожно, заглядываю внутрь... да, запах оттуда... бомжовный, немытым-нестиранным и туалетом... хотя - а чего ожидать - сколько дней-то уже... главное нет запаха мертвячины и ацетона.
Изнутри на меня смотрит светловолосый худенький мальчишка лет семи, с огромными серо-голубыми глазами. Больше в машине никого нет.
- Привет. Давай, скорее вылезай, я помогу.
Спешно вытаскиваю его, впихиваю его в кабину, заскакиваю сам - вовремя, ближайшие упыри совсем рядом. Задвинул засов - вот сразу стало уютно! В кабине, хоть и включена лампочка, темновато, но я все равно осматриваю мальчика.
- Тебя как зовут?
- Олежка...
- Кушать хочешь?
-...да, спасибо, немного... и пить!
Не зря я взял запас. Пьет он жадно, но я помню что-то такое про блокаду рассказывали, мол сразу много кормит нельзя, может и с водой так же? Так что я вскоре подтормаживаю процесс, впрочем выдав взамен сникерс. Мальчик морщится...
- Чего ты?
- Я их три дня ел. У нас были чипсы и сникерсы. А пить не было почти. Я есть не очень хочу...
- Ну, тогда пей... Ты говоришь - у вас? А кто еще? - я уже выжал сцепление, чтобы ехать домой, но теперь жду ответа
- У нас с мамой..
- А где же мама?!
- ...она... она вчера сказала что выйдет. И что если вернется ей дверь не открывать, потому что она будет уже не она, а мертвая... И вышла. Но не приходила.
- Ясно. - Я включаю передачу, трогаемся. Олежек вдруг вскрикивает... - Что такое?!
- Вон! Вон она... - он указывает на стоящего недалеко упыря - светловолосую миниатюрную женщину - Вот это мама...
- Отвернись и закрой уши.
Горячий чай с сахаром и сдобой, тепло от печки. Котейко скоро получит лысину от почесываний и поглаживаний. Он свернулся на коленях у Олежки ,и требует внимания, которое тот ему и уделяет. Мы поели, и теперь наслаждаемся чаем и сытостью...
- ...Папа тогда решил, что надо уехать из города, но сначала ему надо было заехать что-то забрать в офисе, а продукты мы хотели купить по дороге, и с собой было только много чипсов, мама их любит, и сникерсы. И всего две бутылки Пепси. Мама экономила но они все равно кончились. Она сама почти не пила. Все мне отдавала. А еще было холодно, особенно по ночам, она прижимала меня к себе и грела... А вокруг все стояли эи, мертвые, но их сначала было немного... Мама говорила,, что позвонила папиным друзьям и те обещали приехать и забрать нас, но никто не приезжал... Потом мама заболела, у нее стали неметь ноги, она падала в обморок... и когда совсем кончилась еда, она сказала, что она выйдет. И ушла. А ночью мне было так холодно...
- А почему вы не завели машину?
- Папа, когда вышел забрал ключи, он всегда так делал...
- Бедный... страшно тебе там было? - задаю я идиотский вопрос.
Олежек поднимает голову. Глаза кажутся просто огромными...
- Да. Когда мама ушла. Я боялся, что она придет, и я не смогу, и открою ей дверь. А еще было очень страшно, когда папу убили.
- ..хм.. Его убили?
- Да. Дубиной по голове. А потом его съели мертвые - Олежка смотрит на меня своими бездонными глазами. Такие глаза бывают только у детей, потом в них появляется всякое... другое.
- ...А.. хм.. ты знаешь, кто это сделал?
Серо-голубые бездонные глаза притягивают, я не могу оторвать взгляд.
-Да, я знаю.
Я медленно встаю, и иду наливать себе еще чай. Рука дрожит, кажется, я облил кипятком как раз по ожогу от тушенки, но как-то не сильно и больно.
- ... И кто это?
- Я не видел, мама сказала - 'гопник'...
- Ясно...
- Мама сначала кричала, потом плакала, потом много звонила по телефону... Я тоже очень испугался и плакал, а потом она сказала, что все будет хорошо, и рассказывала мне про звезды и галактики, потом про зверей и рыб, а потом про то, как жили в древности...
Олежек уже почти на ходу засыпает - укладываю его на диване, тщательно закутав и подоткнув одеяло, в ногах его устраивается котейко. Перед сном спрашивает - можно ли завтра будет посмотреть рыбок? Конечно же можно, спи Олежек, завтра посмотришь и рыбок, и всех моих кошек, и ту большую собаку, что тебя сначала испугала а потом всего облизала... Завтра все будет.
Заснул он моментально, и лицо у него... такое спокойное... он улыбается во сне, и губы шепчут что-то... кажется... да-да, - 'Мама'...
Я еще долго сидел и пил чай. В голове творилось что-то несуразное... я как будто нащупал что-то важное, но не мог понять, что - и снова его терял... Словно не хватало еще чего-то, маленького фрагмента... Как машина не желает заводится, чихая, вот кажется - чуть сильнее - и заведется!
Соорудил себе лежанку, и завернувшись в спальник, заснул
Кажется, засыпая, я отчего-то почувствовал себя счастливым.
9.
Дашка сидела на траве и играла со щенком - маленьким, неуклюжим и забавным. Отн нападал на нее, пытался схватить за руки - а она подхватывала его и переворачивала на спину... Он барахтался, вскакивал, отбегал, смешно тряся лопухами ушей - и вновь весело бросался в атаку...
-... Привет...
- Привет. Видишь - у меня тоже. Я же всегда мечтала о собаке, помнишь?
- Помню... но ты же знаешь - ну не получалось, надо было подождать...
- Подождали?
- Ну, не начинай, как будто я это все устроил!
- Не ты?
- Нет конечно, чего ты несешь-то!
- Аааа... и вправду... А кстати - а чего ТЫ устроил?
- Ну... в плане?
- В плане - чего ты устроил. Сделал ты чего.
- Ну... я... это.... Дом вот, машина, все дела. Я типа теперь как, понимаешь, властелин местный какой, эдакий вольный барон!
- Ага.... Понимаю.... И это все?
- Ну а что еще надо-то? Нормально все...
- Ну-ну. А что тогда не спишь ночами, а? Ну да - ладно, ладно, твое дело. А кстати, барон ты мой - а много ли у тебя подданных?
- Ну... так... Один пока.... Мальчик... Ну еще вон живность моя - рыбки, кошки, собака...
- Кошки... - Дашка вдруг сразу оказывается рядом, и легко заваливает меня на спину, оказавшись сверху, приближает лицо ко мне... в глазах ее скачут лукавые чертенята, на губах улыбка - Кошки, говоришь?
Улыбка вдруг сходит с ее лица, она словно оглядывается и говорит:
- Мяу! - Ее рука у меня на груди вдруг впивается ногтями в меня - ой, как больно-то! - Мяу!!!
МЯЯЯУУУУ!!!!
Я просыпаюсь от кошачьего ора и боли. Что за чорт?
Котейко сидит у меня на груди, орет и урчит как тепловоз дизелем, и натурально дерет мне грудь когтями. Шерсть вздыблена, глаза дикие... чего он?
Бля, чего... наверное, хищник на двор пожаловал! Обрез под рукой, свет...
С дивана ко мне тянется Олежка. Он протянул ручки и смотрит на меня. Только глаза не серо-голубые. Они черные. Мертвые. Он тянется ко мне, потому что хочет меня сожрать. Если бы не подоткнутое одеяло и общая его слабость - то котейко наверное не успел бы меня добудиться - больно уж крепко я дрых. Прижав-потрепав для бодрости трясущегося котенка, встаю, и набросив одеяло, пеленаю под ним мертвого Олежека. Голова пустая, руки работают сами. Иду на двор, неся нетяжелый шевелящийся сверток. Коты в доме орут и шипят, Мухтар, подбежавший к двери, пятится и настороженно рычит. Отнес сверток за скелеты машин, положил на землю, сам сел рядом, держа обрез как тончайший бокал, налитый до краев. Надо что-то сказать? Или уже все равно? Нет, неважно, что все равно, надо...
- Прости меня, Олежек...
Все равно бы не уснуть было - потому до утра жег костер, отогревая землю, отгребал угли, копал - и снова жег. Можно было попытаться завести Беларусь с ковшом, наверное я бы разобрался и выкопал, уже бы было быстрее... но быстрее не хотелось. Хотелось вот так - жечь костер и копать землю...жечь и копать, копать...
Холмик выровнял, как смог, крест тоже сколотил старательно... вот так. На перекладине вырубил имя. Все. Больше я для тебя, Олежек, ничего не смогу сделать. Я опять не успел. Прости.
Холодное утро. Холодное не только снаружи, где мокрая снежная крупа с ветром - но и внутри. Не в доме, где тепло и сухо - холодно у меня внутри. Что-то оборвалось... потерялось то важное, что я почти нашел вчера. Или не потерялось? Или наоборот - я почти совсем понял что-то? Не знаю... холодно.
