Александр Доронин - Утро новой эры
Разговор Саше уже порядком надоел. Что этот человек мог продавать клиентам, интересно? Гробы и венки?
— А я вот думаю: тот факт, что мы выжили, тянет на что-то большее, чем случайность, — упрямо гнул он свою линию.
Они снова подхватили носилки.
— Значит, ты фаталист? Нет, это все фигня, — не согласился Аракин. — Ничего не предопределено, кроме нашей смерти. Приведу простой пример. Я могу сейчас поцеловать вот эту девушку, а могу толкнуть. Это и есть свобода выбора. Ты же согласен, что каждый из этих вариантов повлечет за собой разные последствия?
Девушке в косынке медслужбы, похоже, не понравился такой пример, и она поспешила перейти на другую сторону улицы, подальше от этого неадекватного рабочего.
— Это иллюзия, — возразил Данилов. — Тебе будет казаться, что выбирал ты, а на самом деле твой поступок определяется тем, что было с тобой раньше. Это как киносценарий.
— Ладно, как говорил Шопенгауэр, если бы проблема свободы воли имела решение, философии незачем бы было существовать.
На этом они разговор прекратили.
Еще с первых дней Данилов отметил, что народ в целом работает охотно. Волынить, опершись на лопату, и устраивать перекуры по двадцать минут никто бы им не дал, но и открытого желания так сачковать он не замечал почти ни у кого. Работали не за страх, а за совесть — показного энтузиазма и фанатизма тоже не было, работали так, как любой нормальный человек работает, делая что-нибудь для себя — для своей квартиры, дома, садового участка. Наверное так, подумал Данилов, создавали советскую индустриализацию — с огоньком, с душевным подъемом, которые лишь иногда дополнял наган товарища Ежова.
Он слышал, что еще зимой, когда город был только заселен, в рекордные сроки подняли из руин и привели в порядок коммунальное хозяйство. К февралю уже никто с буржуйками не сидел, работало центральное отопление, а там. где проводить его сочли нерентабельным — стояли автономные котлы. Трубы пустили поверху, обмотав потолще стекловатой — неэстетично, но легче обслуживать, да и не будет аварий, если грунты поплывут. Чтобы не подмывало дома и дороги, устраивали насыпи. Плюс утепляли одноэтажные дома посредством теплоизолирующей подкладки над фундаментом. Чтобы побыстрее расчистить улицы от снега, его раскидывали и вывозили машинами, посыпали золой, чтоб быстрее таяло. Потом боролись с паводком, рыли канавы и отводили воду.
Затем за неделю построили стену. Потом, по сути, в условиях вечной мерзлоты, провели посевную. В этом Саша уже успел принять участие.
Кое-кто не верил, что при сократившемся периоде вегетации вырастет хоть что-то — но ведь собрали! За неполные четыре месяца — картошка! Правда, сильные дожди заставили торопиться. Где урожай был сам-третей, где сам-четверт — если бы не вылезший непонятно откуда фитофтороз, было бы больше. А вот колорадский жук зиму не пережил.
Более теплолюбивые культуры росли в парниках, которые отапливалась и получали дополнительную подсветку от ультрафиолетовых ламп. Кое-где урожай снимут только в конце сентября — начале октября.
Даже теперь работы было непочатый край. То и дело срывало ветром провода — электрики без дела не сидели. Но и менее квалифицированный труд был востребован. Бригада валила поврежденные бурями деревья, распиливала поваленные сосны и ели.
Нет, так не работали в протестантской и католической Европе — разве что в Японии и Китае. Вот и верь после этого сволочам, которые говорили, что России мешают русские, и надо поскорее уморить их и заменить на более «приспособленный» народ. Просто для русских нужна другая мотивация — надличностная.
Могут ведь, когда захотят. Жаль, что поздно спохватились. Глядишь, если бы работали так всегда и во всем, никто 23-го августа на такую ненормальную страну напасть бы не рискнул.
Более мелкий мусор таскали мешками в одиночку. Данилов уже заполнил свой наполовину, когда увидел джип «Лэндровер», в котором зам градоначальника обычно объезжал объекты.
«Сегодня праздник у ребят,
Ликует пионерия.
Сегодня посетил отряд
Лаврентий Палыч Берия»
— напел Саша себе под нос.
Но Богданов к нему не подошел, и донести до Саши державную волю выпало бригадиру, бывшему сурвайверу Дэну.
— Санек, товарищ-князь Владимир Красно Солнышко просил передать, что твое прошение удовлетворено. Переводят тебя завтра.
— Было приятно работать с вами, — в голосе Александра не было иронии.
— Ну, день еще не закончился, — сказал бригадир. — Бросай мешок, бери вон ту дуру и тащи к машине. Люминий не чугуний, мля.
Данилов потащил цветной лом, слыша, как бригадир вернулся к прерванному диалогу.
— Скинхеды это миф. Их уже десять лет как нет, — сказал он в ответ на какую-то фразу собеседника, который раньше был активистом одной правой партии. — А единственный фашизм, который был в России — либеральный. Русских людей хотели превратить в политкорректную мразь и растворить в чужом генофонде… Нет, я не нацист. Но те хотя бы видели проблему. Это лучше, чем добровольно делать из себя шашлык.
Данилов уже заметил, что в стройотряд попало много людей нестандартных, из бывшего «офисного планктона». Поэтому на перекурах обсуждали и исчерпание нефти, и новую Хронологию Фоменко, а уж политику так почти каждый день. Людям было плохо без «всемирной паутины», когда круг общения сузился на тех, до кого можно дойти пешком.
Он вернулся за второй партией лома, а спор все продолжался.
— А что мне Гитлер? — кипятился Дэн. — Марионетка в руках мирового сионизма. Стравил два народа, а в выигрыше оказались только его заокеанские хозяева.
Данилов подумал, что ему будет не хватать таких разговоров. Там, куда он собирался переводиться, и времени может быть мало, и контингент будет не тот.
*****Человек-легенда, старший лейтенант Колесников, принял его не в кабинете, а на плацу перед комендатурой. С тех пор, как армия перестала существовать, продвижения в званиях больше быть не могло. Данилов подумал, что Сергей Борисович в праве присвоить себе хоть генералиссимуса, но почему-то не делает этого. Наверно, не любит шутовство.
Саша слышал, что по реальным полномочиям и числу подчиненных Колесников соответствовал майору, так же как сам майор Демьянов давно был генералом, а заодно и губернатором.
Его новый начальник, здоровенный бугай, демократично пожал ему руку. Пожал не сильно, но Данилов подумал, что если бы тот захотел, то мог бы раздавить ему кисть в кисель.
— Здоровеньки булы, — приветствовал Сашу на украинский манер командир поисковой службы. — Ты Данилов, значит? Мне Володя про тебя говорил. Совсем голова не варит… Ну-ка, напомни, как звать тебя?
— Саша.
— Э, так не пойдет. У нас уже четыре Сани есть. А вообще в моем отряде по именам мало кого кличут. Традиция, епть.
— А у остальных позывные?
— Ну да, погоняла, как у конкретных пацанов. И тебе придумаем.
Видя, как Данилов напрягся, здоровяк расхохотался.
— Ты это… Это не прописка. Мы просто знакомимся. Никому ты ничо доказывать не должен. Время покажет, как тебя величать, — добавил командир. — А пока будешь Данила. Ладно, хватит базарить. Давай, Санек номер пять, в кунг «покемона». Не тормози!
Александр на мгновение замер. Какой блин кунг? Какого еще «покемона»? Интуиция подсказала ему, что имеется в виду большая машина вроде КАМАЗа в середине колонны. При приближении Александр понял, что грузовик когда-то был «Уралом», но теперь обзавелся горбом, в котором даже его взгляд узнал пулеметную турель. А то, что он вначале принял за тент, была на самом деле выкрашенная в болотный цвет броня, защищающая кузов и кабину.
Позывной Саше не понравился, потому что рифмовался с эпитетом «с Нижнего Тагила» и обидным продолжением, но все же это лучше, чем «Ботан».
Первое задание было будто специально придумано, чтобы лишить новую работу в его глазах романтического ореола. В этот день он почувствовал себя грузчиком, тягловой лошадью, а никак не Рэдриком Шухартом[10]. Под палящим солнцем они сначала демонтировали, а потом грузили деревообрабатывающие станки. Но Саша давно вышел из возраста, когда риск манит.
А на следующее задание его не взяли, и Александр уже подумал, что на нем поставили жирный крест.
Глава 5. Эпицентр
Антон Караваев устроился поудобнее в жестком кресле. Это было задание особой важности, так им сказали. Настолько особой, что взяли на него одних «стариков».
Они ехали в самое пекло. Советский район, а за ним и Первомайский, остались позади. Уже пять минут они ехали по территории Октябрьского, по улице Большевистской — хотя бы условно. С одной стороны, не всегда можно было разобрать, где начинается дорожное покрытие, с другой — машина в нем не нуждалась. Под гусеницами хлюпала грязь, поскрипывали обломки. Давление на грунт у машины было небольшим, и бетон и кирпич не повреждались, несмотря на ее массу. Но не человеческие тела. Хорошо, что, кроме как в кабине, окон не было.
