Денис Бурмистров - Принуждение к контакту
Тело болело, при каждом вздохе ребра с правой стороны отдавались острой болью – хорошо, если не перелом, а ушиб. Один зуб треснул, острый край царапал щеку. Ладно еще, что звон в ушах прошел, правда, при резких движениях вестибулярный аппарат шалил, размывая зрение.
Все это было не так важно, как граната, вызвавшая реакцию ловушки. А в том, что он видел именно гранату, Громов не сомневался – насмотрелся еще в армии, с камнем уж точно не спутает. Но откуда? Кто мог швырнуть ее в бокс? Хорошо еще, что граната ударилась о стенку и рванула на земле, если бы попала внутрь «автономки», то Руслана нашпиговало бы осколками. Кто-то не рассчитал силу взрыва или промахнулся мимо разлома? Вот же зараза, кто бы это мог быть!
С гранатой ассоциировались только военные. Но единственные военные, на которых мог подумать Громов, погибли у него на глазах. Неужели их было не трое? И кто-то теперь мстит? Тогда непонятно зачем таким извращенным способом, легче было бы выстрелить в спину.
В любом случае, нужно быть максимально осторожным, принимать во внимание возможность нападения. Да еще и этот шатун где-то рядом бродит, будь он неладен.
На сей раз к лагерю пилот заходил не с привычной стороны, специально кружа по лесу и путая след. Останавливался, прячась в кустах и за деревьями, пытаясь обнаружить возможного преследователя. Но лес был привычно спокоен, лишь ветер гулял в кронах.
Плутал Руслан около двух часов, пока, наконец, не решил, что сделал все возможное. Только после этого сверился с компасом, выбрал нужное направление и пошагал к болоту, предвкушая, как они с Ткачевым вскроют банки и поедят горячий суп. А завтра, если не будет сюрпризов, он попробует вернуться к боксу и добыть еще еды. Судя по всему, если не взрывать на пасеке гранат и не шуметь, то ловушка безопасна.
Шатун вышел из кустов так неожиданно, что Громов лишь отпрянул, споткнулся и сел, шумно крякнув. Чудовище двигалось бесшумно, было слышно лишь, как веточки трутся о жесткий мех. Он лишь мельком посмотрел на онемевшего пилота, одарив пронзительным взглядом черных без белков глаз, перешагнул трухлявый ствол упавшего дерева и прошел мимо, оставив легкий мускусный запах. Под шкурой существа ходили бугры мышц, шерсть топорщилась, местами виднелись подпалины.
Громов одними глазами проводил чудовище, которое словно призрак растворилось в густом орешнике, на карачках отполз в сторону и запоздало вытащил нож. Вытер тыльной стороной ладони холодный пот со лба.
Шатун явно шел со стороны лагеря.
– Илья, – опомнился Руслан. – Илья!
Бросился сквозь кусты, огибая деревья и спотыкаясь о кочки и коряги. Перепрыгнул канаву, закрывая лицо от растопыренных веток. Чуть не подвернул ноги, проваливаясь в мягкий мох.
Ткачев полулежал возле костра, сжимая в худых и дрожащих руках короткий кол. Когда из леса выскочил Руслан, ученый вздрогнул и выставил перед собой свое несерьезное оружие.
– Илья!
– Рус!
– Живой!
Ткачев уронил на колени ослабшие руки, выронив палку. Его тонкие пальцы пробежали по бледному лицу, будто проверяя его целостность.
Рядом с костром, у входа в шалаш, лежали консервная банка из исследовательской «автономки», длинный кусок сырой коры и драный сапог без каблука.
– Ты цел? – спросил, нахмурившись, Руслан, подходя и опускаясь рядом с другом. Протянул руку и потрогал лоб ученого. Холодный как лед.
– Как всегда… Знобит и упадок сил, – Илья убрал руку от лица, поднял полупрозрачные веки и поднял на пилота измученный взгляд. – Только что что-то приходило, уже ушло…
– Я видел, – кивнул Громов. – Я думаю, это шатун.
– Он вон, – Ткачев мотнул головой в сторону лежащих предметов. – Притащил.
Пилот задумчиво закусил губу, соображая что же за ерунда происходит. Торопливо выгрузил принесенные банки, придвинулся ближе к тлеющему кострищу. Присмотрелся к неожиданным «подаркам».
Консервная банка точно была из того же бокса, где он недавно побывал. Поцарапанная, с вмятинами на боку, но вполне целая и не вздувшаяся, с надписью «Каша перловая с курицей» по жестяному боку. Кусок коры еще недавно был на каком-то молодом деревце, теперь лежал перед пилотом, обнажив сырые, блестящие от смолы волокна. Чтобы оторвать такой лоскут разом, нужна недюжинная сила.
Последним гостинцем был сапог, самый обычный, с рваным голенищем и торчащим ржавым гвоздем на месте каблука. Каблук отлетел давно, подошва успела равномерно потемнеть. Сапог правый, размер сорок третий – сорок четвертый. Довольно старый, абсолютно ничего не говорящий о своем хозяине или его судьбе – обычный грязный старый сапог, никаких костей внутри или подтеков крови.
– Ничего не понимаю, – проговорил под нос Громов.
– Мне кажется, это я его позвал, – неуверенно произнес Илья.
– Чего? – поднял брови Руслан.
Ученый прикрыл глаза рукой, слабо улыбнулся.
– Да так, подумалось… Бред, конечно. Я пытался унять голод. И состояние, знаешь, странное, отстраненное. Будто я вне тела, но ощущаю его… Не знаю, как объяснить. Вокруг все плывет, а потом небо прямо в лицо прыгнуло. Ну так показалось. Потом меня накрыло, я, кажется, вырубился на какое-то время. Очнулся, – Илья пальцем показал на лежащие вещи. – А там стоит этот… Большой, лохматый. На земле валяются банка эта, деревяшка и сапог.
– И чего? – поторопил рассказ заинтересовавшийся пилот.
– Увидел, что я глаза открыл, и ушел, – закончил Ткачев.
– Просто ушел?
– Да.
– А с чего ты решил, что именно ты его позвал?
– Ну как, – смутился Илья. – Я думал о том, что хочется покушать, а он вон консерву приволок.
– Да ну, чушь какая-то, – скептически отмахнулся Громов. – Это просто какой-то фокус. Может, цирковой медведь заблудился и одичал.
Потом вспомнил пронзительный взгляд черных глаз и добавил:
– И мутировал.
Ткачев лишь беззащитно пожал плечами.
– Ладно, – Громов подошел к хворосту, выбрал веточки посуше. – Сейчас я супчику разогрею, ужинать будем. Потом спину твою посмотрим. Я тут еще несколько артефактов нашел, вроде бы лечащий эффект имеют. Вот, положу рядом. А ты пока думай про то, чтобы этот шатун нам принес еще чего полезного. Или дорогу из Зоны показал. Мало ли, вдруг на самом деле дрессированный.
* * *Дикий крик подбросил Громова вверх, и он слепо замахал зажатым в кулаке ножом. Перед глазами мелькнуло бордовое пятно костра, сумрачные тени, все это не сразу приняло привычную форму и узнаваемость. Сон еще не совсем покинул хмельную голову, а Руслан тряхнул головой, уже бросился к шалашу, из которого доносились испуганные вопли Ткачева.
Ученый бился на своем ложе, размахивая руками и ломая хрупкие стены. Его распахнутые глаза светились неестественным гнилушным светом, отбрасывая зеленые отсветы на щеки и лоб. Черный провал рта бездонной ямой кривился в зарослях бороды, из него исторгались полные ужаса и боли крики.
А на шее, ближе к уху, прижавшись намертво к бледной коже ученого, пульсировал перламутром объект, так похожий на мягкий пластилин.
Пилот понял все моментально. Он навалился всем телом на друга, придавил ладонью мокрую от пота голову Ткачева к земле, попытался оторвать присосавшийся артефакт. Но тот, словно клещ, впился в кожу, которая оттягивалась вслед за ним.
Ткачев дергался и хрипел, впивался побелевшими пальцами то в воротник, то в плечо, то в шею пилота. Его пальцы клешнями рвали ткань, впивались в мышцы, причиняя сильную боль. Но Громов терпел, лишь ожесточенно сопел, пряча лицо и глаза, чтобы уберечь их от изломанных ногтей Ильи.
Наконец, артефакт поддался, неохотно отлипая от пульсирующей шеи ученого. Под объектом на коже остался темный орнамент лопнувших капилляров и кровоподтеков, словно от укуса огромной пиявки. Ученый заклокотал, забился, словно в судороге, часто и сильно. Громов просунул пальцы глубже под брюхо чертовой липучки и рванул не жалея.
Артефакт оторвался, и его перламутр тут же потух, словно выключили питание. Погасли глаза ученого, оказавшиеся все это время закрытыми. Руслан ногой пнул внеземную гадость подальше от себя, скатился с заходящегося болезненными всхлипами товарища. Дернул подстилку, подтаскивая Илью ближе к выходу, чтобы на него падал слабый свет от углей. Дотянулся до лежащей подле шалаша фляги и, не жалея, плеснул на лицо ученому.
– Илья! – Руслан несильно похлопал друга по впалым щека. – Ильюха, ты меня слышишь? Ильюха?
Веки Ткачева дрогнули, мученические морщины выправились. Капли воды блестели на бледной коже, путались в бороде. Тонкие, потрескавшиеся губы задвигались, и насторожившийся Руслан услышал хриплый шепот:
– Звезды и нити. Я вижу звезды и нити… Ты чуть не убил меня, чуть не убил. Все пронизано нитями и звезды над всем…
– Илья, – вновь позвал друга Руслан. – Ты бредишь, братишка. Давай очнись, открой глаза.
Громов видел, как под тонкими веками двигаются глазные яблоки, как мелькают в узких щелях под пологом ресниц роговицы и зрачки. Ученый что-то видел, возможно галлюцинировал. Пятно от «укуса» артефакта на шее побледнело и стремительно рассасывалось. Вскоре там останутся лишь ссадины от пальцев Громова.
