Андрей Левицкий - Я - сталкер. Рождение Зоны
Как ни странно, подействовало. Обезьяны, утратив к нам интерес, полезли к огню. Морды у тварей, несмотря на шевелящиеся жвалы, были зачарованными. Прям жалко стрелять. Но мы, естественно, стреляли. Сейчас обезьяно-пауки не метались, и мы не тратили лишних зарядов и лишних усилий. Больше не казалось, что их – несчетное множество, их было много, да, но не чрезмерно.
Через несколько минут все было кончено. Лишь сладкий смрад, вонь опаленной шерсти и сгоревшей палатки, да трупы тварей напоминали о произошедшем.
– Пойдем, – прохрипел Пригоршня. – Будем надеяться, дальше будет легче.
– Дальше будет хуже, – откликнулся я.
Никита усмехнулся, оценив шутку.
А я подумал: не накаркать бы.
Из ущелья мы выбрались уставшие и замерзшие, но, к счастью, живые и полным составом. И почти без потерь, если не считать основательно уменьшившееся количество зарядов, а так же сгоревшую палатку и масло.
Манипуляторы развлекали нас картинками из своей жизни, облеченными в образы и эмоции – рассказывали про охоту, исследования заброшенных городов, а я пыхтел под гнетом рюкзака.
Горы здесь были низкие. Даже не горы, а холмы, поросшие привычной серой травой. Скалы за нашими спинами упирались в небеса. Впереди холмы становились все ниже и переходили в степь, на горизонте маячила полоса леса. И висел вдали Небесный город, кажущийся отсюда не больше пятака – деталей не разберешь. Мы и правда вышли довольно близко от него.
На холод я старался не обращать внимания. Привыкнуть к нему нереально, но можно идти быстрее, дышать на руки, растирать нос, щеки, уши, чтобы не было обморожения. Я натянул капюшон. Стремительно холодало – следовало спешить: ветер дул с ледника, пока еще достаточно далекого, но холодный фронт приближался с каждой минутой. Над головами пролетела стая больших серых птиц, Сизый проводил ее взглядом и принялся «рассказывать», как охотился на этих обитателей гор.
Внезапно «охотничья байка» от Сизого прервалась сильным ощущением беспокойства.
Дикие.
Манипуляторы остановились, заспорили: Сизый предлагал обойти диких, Рыжий считал, что лучше их шугануть, а Длинный выражал опасение, что это не мы диких «шуганем», а они – нас. Вроде бы, их довольно много.
– Там впереди нечисть, – перевел я для Никиты. – Наши совещаются, пойти их побить или ну его, обойдем?
– Пойти и побить! – оживился Пригоршня.
И в деталях представил себе погибших людей из деревни. Дикие – существа, которым совершенно незачем жить.
Наши спутники, в общем и целом, были с ним согласны. Я надеялся, что диких не придется ловить по лесу – сами на нас выйдут, хотя идея расправы мне отчего-то не нравилась: во-первых, это – неразумно, так проблему не решить, лучше уж дождаться, пока телепаты и люди заключат союз, и ударить общими силами, а не одним небольшим отрядом. Во-вторых, у нас осталось не так много зарядов, проблемы чужого мира волновали не сильно, зато очень хотелось домой.
Сталкеры любят Зону. Не все, но многие, самые удачливые: невозможно пользоваться благосклонностью этого места, если не любишь его, не принимаешь и не уважаешь. И вообще, мы – довольно свободолюбивый народ, я не стал бы жить в Зоне, если бы не привык к ней, если бы представлял себя без нее.
А без Зоны я ничего собой не представляю. Там из Андрея превратился в Химика, весь мой опыт, все приобретения и потери, приятели, привязанности, враги – в Зоне. Я не мыслю себя без нее. Холодный и неулыбчивый мир, куда нас забросила судьба, неплох. Может, даже поинтересней привычной Земли – мира денег, больших и малых городов, алчности, насилия… здесь, по крайней мере, все честно. Но останься я тут, мне скоро стало бы муторно: не приживусь я ни в Небесном городе, ни, тем более, в Лесу или в Столице, занятой телепатами.
Я и проблемы их решаю только потому, что отчаянно хочу назад, как и Пригоршня. Мы здесь – гости. Не «хорошие люди», а просто чужаки.
А вот в Зоне мы – свои. И нам пора домой.
Из гибнущего мира.
Казалось, я чувствую, как все замерзает: ломкой стала трава, останавливаются подземные реки, скованные льдом, все подергивается изморозью, как пеплом.
Если я уйду и оставлю мир погибать – совесть заест.
Дикие больше не проявляли себя – или наши спутники об этом не говорили. У выхода из ущелья мы устроили привал: достали еду, развели костер, сели поближе к огню. Рацион телепатов не подходил нам с Пригоршней – хорошо, были свои запасы. Мясо фибии стало уже привычным, сушеные овощи – тоже. Я вспомнил, что приберег последнюю бутылку водки, но решил пока не говорить Никите – не время. Настроение было, как перед боем. Не последним, не решающим, а очередным выматывающим сражением, совершенно не важным в стратегическом плане. Мне рассказывали – во Вторую мировую войну иногда организовывали военные операции для поднятия боевого духа: занимали крошечную деревушку или одинокий хутор, не имеющий значения… но – победа. Ура, товарищи.
Никита тряхнул головой и вдруг ухмыльнулся:
– Ну что, надерем диким поджарые задницы – полегчает на душе?
– Надерем, – согласился я. – И таки полегчает.
Безмолвно присутствующий при диалоге Сизый проиллюстрировал, как именно мы собираемся «драть задницы»: по мнению манипуляторов, получалось, что убивать диких будут быстро, но максимально болезненно и беспощадно. За, так сказать, испорченную репутацию всех манипуляторов.
Мы спустились с холмов. Еще не начало смеркаться, до леса оставалось совсем немного. Солнце не появлялось, было холодно, пусть и бесснежно, ветер хватал за нос и пальцы рук, пейзаж не радовал – с равнины мы не видели леса, ориентировались по едва заметному над самым горизонтом пятнышку Небесного города.
Аномалий здесь не было. Наверное, когда только попали в этот мир, мы с Пригоршней случайно наткнулись на несколько ловушек и разозлили теорию вероятности…
К вечеру мы рассчитывали достигнуть леса, а потом пробираться в город. Ночевать в продуваемой степи – занятие дурное.
Телепаты уверяли, что лес не такой большой, полоска километра в три, за ней – снова степь и одна из застав. Собственно, туда нам и надо.
И действительно, еще не потемнело, а до леса осталось совсем немного. Уже можно было разглядеть деревья, они были всего раза в два-три выше и толще привычных сосен, с красноватой корой. Вместо листьев ветки были густо усеяны длинными темно-серыми иглами, шелестящими на ветру.
Рыжий, уже отдышавшийся и шагающий бодро, наравне со всеми, поделился знанием: собственно, лес такой невысокий, потому что здесь протекает река – неглубокая, но широкая, и деревья растут по ее берегам. До сих пор я не видел в этом мире рек, и понял, что с удовольствием окажусь около проточной воды, если глубина не позволяет крупным хищникам скрываться на дне. По ощущениям, у реки должно быть безопасно, и там можно заночевать.