Дмитрий Силлов - Закон свободы
Парень постоял мгновение возле мумий, потом поднял пистолет и дважды выстрелил. Останки гетмана и «заготовки» дрогнули – и осыпались вниз плотными облаками желтоватой пыли. Потом Син – кажется так его звали – перевел на меня взгляд. Такой же тяжелый, как у отца.
Я усмехнулся, собрал остаток сил и поднялся на ноги. Не подобает сталкеру встречать смерть, валяясь на полу, словно тряпка. Я не сомневался, что сынок пристрелит меня за убийство папаши. И вовсе не из родственных чувств. Просто тот, кто однажды смог убить твоего отца, однажды может добраться и до тебя. Поэтому вполне логично потратить одну лишнюю пулю для того, чтобы избежать гипотетической серьезной проблемы в будущем.
Несколько секунд мы стояли, глядя друг другу в глаза, и никто не опустил взгляда. Наконец Син нарушил затянувшееся молчание. И сказал он совсем не то, что я ожидал услышать:
– Я видел, что отец выстрелил в тебя почти в упор. Но на тебе нет брони. Почему ты до сих пор жив?
– Хороший вопрос, – усмехнулся я. – Хотел бы я сам знать на него ответ.
Грудь болела нестерпимо, но на моем камуфляже почти не было свежей крови. Почти. Лишь совсем небольшое бурое пятно расплывалось вокруг отверстия от пули в районе левого нагрудного кармана. Того самого, куда я положил «фотошоп».
Я расстегнул клапан, засунул руку в карман – и достал оттуда два стеклянных осколка. Именно стеклянных, по‑другому не скажешь. В перебитом пулей «фотошопе» не осталось ни капли голубоватого света. Теперь это были всего лишь бесполезные обломки, не стоящие ни копейки.
Мои пальцы разжались, две стекляшки, звякнув, упали на пол. Сын гетмана равнодушно проводил их взглядом. Похоже, амбиции папаши не передались по наследству – парню явно хватало власти над группировкой. Пока что хватало. Как известно, аппетит приходит во время еды.
– Ясно, – кивнул Син. – Делать нам тут больше нечего. Пошли отсюда.
Но подчиненные явно заколебались, не спеша выполнять приказ нового главаря. Из небольшой толпы «вольных» раздался довольно наглый голос:
– А ты не хочешь прикончить этого сталкерюгу, который грохнул гетмана?
В глазах Сина мгновенно полыхнул нехороший огонь.
– Гетман теперь я, если ты не заметил. И я чту законы группировки. Сталкер вызвал отца по Закону свободы, и победил. Притом, в отличие от отца, сталкер бился честно – нож на нож, без огнестрела, как было договорено. Поэтому он будет жить.
– Вон оно как, – протянул обладатель наглого голоса. – Прах папаши еще не успел остыть, а сынок уже вылил на него ушат дерьма. Ну чо, пацаны, все уверены, что нам нужен такой гет…
Пистолетный выстрел хлестнул по ушам, словно плеть. Я уже рассмотрел, что сынок гетмана использует пистолет ГШ‑18, несомненным достоинством которого является магазин на восемнадцать патронов. То есть, сейчас Син располагал еще пятнадцатью патронами, которые в толпе, не готовой к такому повороту событий, могли наделать много неприятностей. Например, таких как сейчас, когда из толпы вывалился и ткнулся лицом в ближайший автоклав обладатель наглого голоса.
Я прекрасно видел со своего места, что пуля вошла разговорчивому «вольному» в рот и вылетела из затылка вместе с оторванным языком, который застрял в развороченном выходном отверстии. Наглядно. Типа, кто будет много трепаться, у того язык окажется на затылке. Интересно, как это Син сделал? Случайно получилось? Или реально тренировал такой выстрел?
Впрочем, особого значения это не имело. Толпа «вольных», потерявшая кандидата на лидера оппозиции, резко стухла, и теперь явно старалась сгладить произошедшее. Лишь кто‑то скорее от недоумения проговорил:
– Так можно ж было Капсюля вызвать. По Закону свободы. Чо ж так сразу – пулю в пасть…
– Законы в группировке теперь устанавливаю я, – резко бросил Син. – Капсюль слишком много болтал, и получил то, что заслужил. Если еще кто‑то сомневается, тот ли у группировки гетман, пусть выскажет это сейчас. Ну? Есть желающие?
Желающих не нашлось. Оно и понятно. Син очень резко обозначил кто тут есть ху, а людям подсознательно нравятся сильные лидеры. Ну и своя шкура дорога. Вдруг не кому‑то, а именно тебе в лоб прилетит следующая пуля. Не исключено ни разу. Поэтому ну его на фиг.
Никому даже в голову не пришло воспользоваться личным оружием и пристрелить Сина. Тот, кто наверно мог это сделать, сейчас стоял на коленях, обняв автоклав, с окровавленным языком, свешивающимся от затылка до самой шеи. Как верно подметил классик, вожаков не остается, когда заканчиваются буйные.
Поняв, что с волнениями внутри группировки покончено, Син вновь повернулся ко мне.
– А теперь уходи, – сказал он. – Я привык за добро платить вдвое, такой уж у меня личный Закон долга. Но и за зло я тоже расплачиваюсь по двойным стандартам. И, как ни крути, Капсюль был прав. Тот, кого ты убил, был моим отцом, и я никогда не забуду ни про первое, ни про второе. Так что не попадайся на моем пути, сталкер.
Я скромно промолчал о том, что последнюю пулю высохшая, но все еще живая мумия гетмана получила не от меня. Просто когда многократно превосходящий тебя в силе вероятный противник почти вежливо просит тебя удалиться, борзеть сто́ит лишь если тебе угрожает реальная опасность – либо в иных случаях, когда без борзости просто не обойтись. Сейчас явно был не тот случай. Поэтому я подобрал с пола «Бритву» вместе со своей «G‑3», и молча направился к выходу из зала. Когда тебе в спину смотрят без малого три десятка стволов, лучше уходить по‑английски, не прощаясь и не оглядываясь. Мало ли как те, со стволами, расценят лишние слова и движения…
Выйдя в коридор, я прошел мимо двух слабо дымящихся боевых модулей. Недалеко же они ушли. Оно и понятно – пушки Гаусса в замкнутом коридоре гораздо эффективнее пулеметов Гатлинга.
На этот раз я довольно быстро нашел дорогу к выходу из подземного лабиринта – следуя к залу с автоклавами, группировка «Воля» оставила довольно много следов. Кровавых. В буквальном смысле. Бойцы гетмана безжалостно добивали тех, кого встречали на своем пути, а потом спокойно шли дальше по лужам свежей крови…
Теперь ими командует другой человек. Правда, сильно сомневаюсь, что от этого путь группировки «Воля» будет менее кровавым – как мудро сформулировал закон свободы другой классик, любая свобода заканчивается там, где начинается свобода другого. Или что‑то в этом роде.
Осторожно обходя трупы, разорванные крупнокалиберными пулеметами, я наконец вышел наружу. Вечерело. Со стороны леса потянуло прохладой. Я жадно вдохнул свежий воздух полной грудью – и чуть не взвыл от боли.
