Балтийский форпост - Малыгин Владимир

А на меня тревога накатила: слишком всё хорошо получается. Как бы на обратном пути не вляпаться! Поэтому подстраховался, расчехлил пушку да и зарядил её. Пусть будет. Ещё подумал-подумал да и кликнул себе на помощь ближайших бездельников. Развернул с их помощью пушку стволом вперёд по ходу лодки! И канаты перевязали по-новому. Так оно лучше будет. Даже гнетущее ощущение надвигающейся беды отступило. Чехлом сверху накрыл, на небо посмотрел – не ожидается ли дождя?

– Который день пекло стоит! – угадал мои думки стоящий у кормила Семён. – Хоть бы капля дождя какая с неба упала!

– Да, солнце от души припекает! – поддержал разговор. Перелез через скамью, пробрался к своей каюте, забрал оттуда своё железо. Вернулся назад, к пушке. Разморённые солнцем дружинники закопошились, воспрянули и потянулись за оружием, головами по сторонам закрутили.

– Опасаешься кого али так, на всякий случай зарядил? – кивнул на накрытую чехлом пушку кормчий.

– Тревожно как-то стало. Ты по сторонам посматривай, мало ли что подозрительное заметишь. А я дружину подниму. Пусть наготове будут.

– Зажарятся на таком-то солнце, – обронил Семён.

– Ничего, служба у них такая, – ответил, а сам первым делом Мокше условленный сигнал подал. Потом только десятнику на своей лодке приказал в броню облачиться и арбалеты к бою приготовить. И ещё приказал угли в жаровне разжечь. Для фитиля.

А ощущение опасности снова стремительно нарастало. Уже и усидеть на одном месте стало невозможно без дела. Тоже в кольчужку нырнул, шлем на макушку надвинул, саблю к поясу подвесил. Тул с болтами придвинул.

– Держись середины реки, – подсказал Семёну.

Вторая лодка следом за нами держится, словно привязанная. Там тоже к бою приготовились. Оглянулся, хотел приказать развернуть пушку стволом вперёд и на второй лодке, да Мокша уже инициативу проявил, развернул орудие! Молодец! Заряжают сейчас…

А на реке пусто! Нас никто не догоняет и навстречу не попадается. Странно как-то. Сюда шли, так то и дело какая-нибудь посудина мимо борта проскакивала, только и успевали вёсла поднимать. А тут как обрезало, никого!

Шли по реке на вёслах до вечера, да так никого и не встретили. Броня накалилась так, что через поддоспешник тело обжигала. Парус поставили, хоть какая-то тень была. Иначе бы точно не выдержали. На ночлег пристали к берегу. Место выбрали не то, которое постоянно для ночёвок использовали, а наобум. Как раз справа речушка показалась, вот в неё и втиснулись. Прошли вперёд немного да в камыши и забились кормой к берегу. Костров на ночь не оставляли, кулеш приготовили и потушили. Ночевали в броне, караулы удвоили. Тревога моя не отпускала и передалась всем людям. Заразное это дело – тревожность. Особенно в ночное время.

Беспокоило то, что пушка осталась заряженной! Почему? Так за день ствол нагрелся, а тут ночь, он остывать начнёт! Конденсат может пойти. Порох отсыреет. Или нет? Посмотрим. И проверим.

А ведь можно её дополнительно чем-нибудь укутать! Термоизолировать, так сказать. Меха у нас есть, оберну ствол и остывать он будет медленнее! И никакой конденсат не образуется! Лично у пушки лягу, в лодке заночую…

Разговоров никто не разговаривал, устраивались на стоянке в полном молчании. Переговаривались понятными всем жестами. Ну а ночью и сам бог велел молчать.

Спали пусть и вполглаза, но зато без тревог. И без происшествий. Никто нас не побеспокоил. На реке изредка рыба плескала да птицы ночные тишину нарушали. Но это всё звуки давно известные, понятные и привычные, на них никто внимания не обращает. И сну они не мешают.

Утром глаза продрал и сразу же пальцы в пушечный ствол сунул. Проверил – сыро ли? Обрадовался, когда никакого конденсата не обнаружил. После завтрака продолжили плавание по Волхову. Ветра так и не было, поэтому снова сели на вёсла. В броне. Арбалеты держали под рукой…

Напали на нас ближе к вечеру. Уже начали подыскивать место для ночёвки, как тут всё и случилось.

Как раз к устью Оскуи подходили, здесь и намеревались встать на отдых. Даже расслабились немного. Ещё бы, почти два дня в напряжении сидеть.

Вон уже и устье показалось. Кувшинок в месте слияния рек много, почти до середины реки сплошным зелёно-жёлтым ковром разрослись. Вот из устья утки и полетели! Десяток где-то выметнулся из-за камышей, пошёл на взлёт низко-низко, разгоняясь над водой и помогая себе при этом лапами. Набрал скорость, взлетел и, заложив крутой разворот прямо над мачтами, ушёл в глубь берега. Чувство тревоги завопило благим матом!

– К бою! Арбалеты заряжай!

Тут-то из устья корабль и вылетел. Хорошо, что среагировал сразу и не промедлил. Хотя сначала только плеск воды под лопастями вёсел услышал. А вот потом да, сам корабль показался.

Вот он выскочил из устья, на месте развернулся, вёсла по воде ударили, дугой выгнулись, швырнули корпус вперёд. На нас!

Привстал, через головы дружинников глянул, скомандовал:

– Семён! Выворачивай вправо!

И следом дружинникам:

– Огонь!

Кормчий, хвала ему, сразу на румпель навалился, начал лодку разворачивать. Я чехол с пушки сдёрнул, пороха в запальное отверстие сыпанул. Излишку сгоряча сыпанул, больше половины на настил просыпалось! Тумкнули вразнобой арбалеты. Я уж не смотрел, куда мои стреляли. Но уж если выстрелили, значит, было в кого стрелять!

Стакан с картечью в ствол, пропихнул его до упора! И тут же в одного кинулся пушку по цели доворачивать, а она тяжёлая, колёса словно к доскам приклеились, не сдвинуть никак. А мне бы чуть-чуть совсем, много не нужно!

– Вёсла на борт! – кричит за спиной Семён, а я изо всех сил навалился на неподатливый ствол!

Пошла, пошла, родимая! Это дружинники ближние подскочили, помогли довернуть! Поздно только уже! Слишком быстро разбойники приблизились! И борт вражеского корабля высокий, не поднять мне пушечный ствол на такой угол, не ударить картечью по палубе! Если только в нашу лодку полезут, тогда будет чем разбойников встретить!

– Прочь! – спровадил помощников, подхватил запальник, сунул конец фитиля в жаровню. Пошёл дымок!

Удар! Дощатый настил из-под ног ушёл! Таранили нас! В последний момент повезло, успел за пушку ухватиться. Правда, для этого запальник из рук пришлось выпустить, он и улетел куда-то!

Треск сминаемого дерева, жалобные вскрики гребцов, полные боли. Моих гребцов, между прочим! Чужаки бортом по нашим вёслам прошлись, заломали их, кого-то из наших, судя по крикам, точно покалечили. Так для того и таранили!

– Огонь! – крикнул ещё разок.

А сам запальник взглядом ищу. Вон он, под скамью улетел, синим дымком исходит! Сунулся, подхватил, назад вспрыгнул, еле на ногах удержался. Площадка подо мной ходуном ходит!

Огляделся – чужаки так вдоль нашего борта и идут, инерцию хорошую набрали.

Им ничего, у них борт крепкий, а у нас всё печально. Лохматится щепой разбитый в хлам верхний ряд досок, скалятся над ним острыми зубами обломки вёсел! Стою с запальником в руке, а толку-то? У них корабль выше нашего, стрелять бесполезно!

– Боярин, ложись! – кричит Мокша со второй лодки.

Как я в этом треске крик услышал? Оглядываться и медлить не стал, сразу же упал! Понятно сразу, для чего это нужно. Ещё и Семёна умудрился за собой потянуть. Остальные всё равно ниже нас находятся.

А над чужим бортом в этот момент рожи бородатые появились и прямо в нашу лодку прыгать начали! Тут-то со второй лодки пушка и рявкнула!

Страшное дело – оказаться под ударом летящей прямо над тобой картечи…

Я не расслышал ни свиста, ни воя. Время будто бы замедлило свой ход!

Вижу поспрыгивавших вниз чужаков, наблюдаю, как они медленно опускаются в нашу лодку, как раззявили в беззвучном крике рты, как зависли над их головами мечи и топоры.

Угадал с выстрелом Мокша, точно ударила по врагу картечь!

Вот они спрыгнули – а вот их уже и нет! Осталось лишь кровавое облако, осыпающееся на нас красными капельками крови…

Я даже видел, как картечины прошивали по нескольку тел подряд, как проминалось под их ударами железо, летели веером со спин обрывки кольчуг и отдельные разорванные колечки, крутились в воздухе оторванные руки и ноги…