Игорь Вардунас - S.W.A.L.K.E.R. Байки из бункера (сборник)
– На самом деле все просто. Нас покупают концерны, владеющие каналами. Слышал такой термин – «high bidder»? Кто больше заплатит, у того больше солдат и красочнее шоу. Люди тратят на эту чушь уйму денег, ведь все подсели на Фронт. Плюс понты. Плюс еще, конечно, «Энигма». У них контрольный пакет акций Фронта, и они платят бешеные налоги. Так что, получается, прямая выгода всем. Федеральный бюджет получает бабло, каналы получают рейтинг, зрители – развлекуху. Так-то, маленький. Миром правят деньги.
Озон почти не слушал. Он смотрел на губы, выдувающие сизые облачка дыма. Сигарета погасла, и Ангел щелчком отправила окурок в кусты.
– Что молчишь?
Парень пожал плечами:
– Не знаю. Пару месяцев назад я бы, наверное, бегал кругами и злился на весь мир. А сейчас мне все равно.
– Правильное отношение.
Девушка улыбнулась и придвинулась ближе. Будь она живой, Озон бы ощутил тепло ее кожи – но и так было хорошо.
– Ты всегда такой правильный? – шепнула она.
В свете красной луны прозрачные глаза Ангела отчего-то казались черными. Черными, как вампирская кровь…
– И не зови меня «Ангелом», – попросила она, склоняясь ниже. – Глупое имя. Выдумки Игоря. Меня зовут Люси…
Озон целовал ее и почти не замечал боли от впившихся в губы острых зубов. Кровь текла по подбородку, но быстрый язычок слизывал все до капли. Ногти царапали шею. Из распахнутой двери церкви несло чесноком и склепом. В небе хохотала пьяная луна.
Всего трудней было смотреть в глаза Центуриону. Особенно потому, что Озон знал теперь его имя.
Куратор, казалось, и не заметил их отлучки – когда парочка вернулась в церковь, собравшиеся обсуждали поездку в Москау. У Озона кружилась голова. Он не понимал, на кой вампирам сдалась Москау. В виртуальной проекции столицы не было ничего, кроме госпиталей, заводов и складов. Центурион говорил о том, что они будут сопровождать цистерны с син-кровью, которые получат в Москау по накладным. У Озона чесались десны и губы, хотя ранки уже, конечно, затянулись. Ангел вспорхнула к провисшим потолочным балкам, а затем уселась на выступ прямо над распятием и теперь казалась настоящим ангелом. Херувимом, с небес оплакивающим деревянного Христа. На шее у Христа висела связка чеснока. Из подземелья, где, несомненно, прятались гробы, раздавался стук костей – или это стучали зубы Озона? Он отчего-то никак не мог согреться. Наверное, оттого, что давно отвык чувствовать холод. Как там говорил Падре? «Когда пьют тебя, становится очень холодно». Она выпила всего несколько капель, так ведь? Или?..
Озон встал и, пошатываясь, выбрел за дверь. Над верхушками леса на востоке занимался бледный рассвет. Над могилами стлался волглый туман, воздух киселем стоял в легких. Казалось, еще минута, и земля раздастся, выпуская из себя…
На плечо легла чья-то рука. Подняв голову, Озон встретился взглядом с куратором. Тот смотрел на младшего без улыбки и как-то странно… сочувственно, что ли?
– Она всех так проверяет, – тихо сказал Центурион.
А, может, и не сказал, а просто подумал, потому что губы у него при этом не двигались.
– Пробует на вкус.
Красный огонь в зрачках куратора потух, и Озон неожиданно понял, что глаза у него самые обычные, серые.
– Не обольщайся, парень. Мы для нее – только пища. Она не может пить син-кровь.
– Почему?
Вместо ответа Центурион вытащил из кармана флягу и, отвинтив колпачок, сунул в руки Озону.
– На, глотни. Полегчает.
Озон вдохнул привычный, железисто-трупный запах, и его стошнило.
* * *«Дорогая мама», – писал Озон на листке желтоватой бумаги.
Писал когтем, обмакивая его в ранку на сгибе локтя. Получалось почти как чернилами, только ранку приходилось то и дело расширять – края быстро затягивались.
«Дорогая мама. Ты никогда не получишь этого письма, потому что я его никогда не отправлю. У нас нет даже номера полевой почты. У нас – это у меня, Симбы, Падре, Центуриона и Херувима. То есть Ангела. Я только недавно узнал, что Ангел – девушка, и когда-то была настоящим ангелом, пока ей не оторвали крылья. Центурион нашел ее в лесу и кормил собственной кровью, потому что у женщин, оказывается, другая физиология, и син-кровью они питаться не могут. Это немного смешно, ведь какая может быть физиология в виртуале? Но она есть. Иногда я немного подкармливаю Ангела, потихоньку от Игоря… то есть Центуриона, его Игорем на самом деле зовут. Я ему не говорю, потому что он сердится. И вовсе не из-за ревности. Он меня к Ангелу не ревнует. Где я, а где Центурион и Ангел. Хотя она очень красивая. Просто очень-очень. Я раньше, наверное, совсем слепой был, если не замечал, что она девушка. В Тылу таких красивых не бывает. Один раз, когда я на нее пялился (извини, это ее слово – «пялился»), Ангел объяснила, что уродливых в «Службу милосердия» не берут. Только в медчасти. А красивых берут в ангелы, чтобы умирающие видели что-то приятное. А я могу любоваться приятным каждый день. Наверное, потому, что уже давно мертвый… Кстати, на самом деле ее зовут Люси. Правда, красивое имя? Она сама мне сказала и просила не звать ее Ангелом, но я почему-то иначе не могу».
Перевернув листок, Озон продолжил:
«Что еще тебе рассказать? Мы с Ангелом и Центурионом заговорщики. Они хотят уничтожить Фронт. И я, наверное, тоже хочу, хотя больше думаю об Ангеле, чем о Фронте. Но Центурион злится. Он вообще довольно злой, хотя и спокойный с виду. Может, потому, что из-за Ангела ему не хватает крови? Я бы напоил его своей, но мне предложить неловко. Оказывается, у вампиров это очень интимная вещь – пить кровь друг у друга. Так вот. Центурион хочет что-то сделать с Тылом, так, чтобы на нас обратили внимание. Что, он мне пока не говорит, – наверное, не до конца доверяет. Но это как-то связано с поездкой в Москау. Мы поедем туда на следующей неделе. На бронепоезде. В поезде будут и живые люди, поэтому Центурион велел всегда держать при себе фляжку с син-кровью. У него тоже есть фляжка, и в последнее время он прихлебывает из нее чаще обычного. Мне обещал подарить такую же. Не знаю, откуда он берет фляжки, а Ангел – настоящие сигареты. Может, из Москау? Несмотря на то что это не в реале, мне все равно хочется посмотреть на столицу. Я ведь там не был ни разу. Вот теперь побываю. Хоть в такой. Симба говорит, что из вирт-Москау есть ходы в реальный город, но я не очень его понимаю. В последний четверг он был на собрании с нами. Я ему не доверяю, и Ангел тоже, но Центурион сказал, что нам нужен программист, а они все косят от Фронта – кроме такого раздолбая, как Симба. Так что и Симба поедет. Интересно, что станет делать Падре, когда останется на базе совсем один? Будет сидеть на бревне и перебирать четки до нашего возвращения? Ладно. Бумага кончается. Люблю тебя и папу.
Твой Озон»
Он несколько раз взмахнул листком в воздухе, чтобы просушить кровь. Затем вытащил из кармана зажигалку, запалил бумагу с двух сторон и, когда разгорелось, бросил на кучку мокрой от дождя хвои. Затем затоптал огонь.
* * *Бронепоезд, конечно, мог называться бронепоездом, но бронирован в нем был только паровоз и несколько вагонов. С платформ прикрытия в небо уставились пушечные стволы. Армированные вагоны, ощетинившиеся тупыми рылами пулеметов, перемежались обычными теплушками – очередной недодел программистов «Энигмы». А может, это уже на Фронте сцепили два разных поезда, традиционно наплевав на безопасность.
Озон и Ангел курили на крыше последнего вагона. Хотя состав был длинный, дым от паровоза задувало и сюда. Остальные заговорщики остались внизу, в душном тепле, и то ли дрыхли, то ли обсуждали дальнейшие планы.
Поезд, загрохотав колесами, въехал на мост. Мост казался бесконечным. По широкой реке под ним тянулась лунная дорожка. Посреди реки виднелся узкий остров, чуть темней ночного, бархатно-синего неба. Мерно грохотали колеса. Состав ощутимо вибрировал, и вибрировал мост под ним. Лишь река была тиха. Она катила черные воды на юго-восток с тупым упорством заводского конвейера. А что там, на юго-востоке? Может, вода низвергалась пенным потоком с края мира? Может, вливалась в бескрайнее море, где пролегали пути союзных и вражеских флотов, где эсминцы охотились за хищными подлодками? Озон не знал географии Фронта. Да и никто толком не знал. Ландшафты постоянно менялись, добавлялись новые боевые зоны, а старые, наоборот, исчезали. Одна из самых страшных фронтовых баек – попасть под «стирание» вместе со скалами, соснами и изрытыми бомбовыми воронками полями. Конечно, на самом деле такого произойти не могло… хотя кто знает? Сейчас Озон уже готов был поверить во что угодно.
Ангел сидела, поджав под себя ноги и подставив бледное лицо луне. Струйка табачного дыма у ее губ казалась паром, словно сейчас была зима. Но на Фронте вечно царила промозглая осень. На юге и на севере, на западе и на востоке… Дым из паровозной трубы не касался девушки, обтекал стороной, а вот Озон уже был черен, как негр. Только зубы сверкнули, когда он улыбнулся.
