Вадим Попов - Шаман. Охотник за планетами
…Глаза цхара блестели совсем близко. И когда у Яра не было сил ползти, он снова чувствовал на лице его шершавый язык и начинал двигаться, опять и опять. Он хотел было пошутить, что никогда особенно не верил в предсказания, а вот, похоже, сейчас одно из них сбудется. Язык ему не повиновался, но цхар все понимал…
Когда он подтянулся и перекинул правую ногу в люк, Нинель, срывая вконец охрипший голос, снова закричала:
— Яр, не надо! Слышишь. Не надо! Мы найдем способ, как запустить реактор!
Яр, казалось, немного пришел в себя, посмотрел вниз и неожиданно ясным голосом сказал:
— А я думаю, лучше нам не рисковать. Две планеты по цене одной жизни — это не так уж дорого… Две планеты… по одной цене…
Он попытался улыбнуться, перекинул вторую ногу внутрь и захлопнул за собой люк. Металлическая дверца с молекулярным сцеплением моментально превратилась в едва заметную выпуклость на трубе генератора. На невидимом полу, перечеркнутом красным извилистым следом, больше никого не было.
А потом генератор вздрогнул так, что Нинели показалось, что сейчас вся база, вся эта дерьмовая Тумала, чертов бронированный орех посреди космической пустоты просто расколется на миллион миллионов, миллиард миллиардов осколков, и мир расколется, и не будет больше ничего и никого, и так им всем и надо. И они втроем лежали на полу, вцепившись друг в друга, и просто ждали, и слышался им далекий непрерывный горестный вой.
Когда генератор затих, Аккер, Нинель и отец Федот подобрали оружие и, свалив столы и стулья в непрочную баррикаду, засели за ней и стали молча наблюдать за входом в зал.
Говорить никому не хотелось.
Двери, видимо, перекосило, и теперь они содрогались под ударами снаружи чего-то тяжелого. Наконец, правая створка чуть прогнулась, и из-за нее раздался голос капитана Андрея:
— Нинель! Аккер! Яр! Федот! Вы живы? Не стреляйте! Здесь Виктор Брюс! Тумала теперь наша!
Потом двери упали, вокруг были десантники, капитан Андрей обнимал их и говорил про контузию, а увешанная оружием Аль снова хлопала по плечу отца Федота и звала в корабельные капелланы. Потом появился обещанный генерал Брюс, совсем не погибший, а напротив — вполне себе живой, и он тоже что-то говорил и говорил.
А Нинель смотрела, как то Аккер, то отец Федот задирают голову.
И сама она нет-нет да и поглядывала наверх, туда, где в пустоте над реактором повисла неровная красная полоса.
Эпилог
В тот день Женьке везет с самого утра.
Она просыпается до звонка будильника в наручных часах и успевает его выключить: незачем беспокоить сестру, пусть поспит подольше. Она тихо, стараясь не разбудить Саньку, одевается и секунду колеблется. После долгих уговоров с помощью матери Женьке удалось доказать отцу, что тренировка для нее не менее важна, чем присутствие на воскресной службе. Но если папе опять не спится… Перспектива снова услышать воспитательную лекцию о том, как важно посещать храм Божий, заставляет ее поморщиться. Лучше не рисковать и выбраться из дома как обычно. Женька аккуратно, чтобы не стукнуть, раскрывает створки окна, медленно переносит через подоконник сумку с кимоно и роняет ее в траву. Потом вылезает наружу сама. Джинсы моментально намокают до колен росой, в сандалиях хлюпает, но это мелочи. Подхватив сумку, она крадучись пробирается к умывальнику. Через несколько минут Женька выходит к террасе и с радостью видит, что там пусто, самовар холодный, и, похоже, вся дача еще спит. На столе в глубокой тарелке, накрытой льняной салфеткой, она находит оставшиеся с вечера сырники, нацеживает из заварника полкружки холодного чая. Быстрый завтрак, сполоснуть чашку и за калитку.
Тренировка тоже удается на славу. После выполнения ката «санчин» сэнсэй отмечает ее в числе тех, кто «хорошо трудится». Потом, когда они работают с Данькой в паре, он заглядывается на Женьку, пропускает ее йоко-гири и летит на пол так, что иссиня-черный «куриный бог» на кожаном ремешке вылетает из-за ворота его кимоно…
После тренировки Данька провожает ее до дома самой дальней дорогой. Поздняя подмосковная весна пахнет разогретой на солнце сосновой смолой. Пиная ногами шишки, они обмениваются мнениями об этой самой «Катастрофе». Женька рассказывает, что, похоже, ничего и не почувствовала, а Данька стоит на том, что он-то все почувствовал, когда пошел на кухню и словно задремал на ходу, а потом раз — и проснулся. И они сходятся на том, что все это ужасно странно, и вообще представить себе невозможно, как такое могло случиться: во всем мире пять лет прошло, а на Земле ничего и не изменилось. Пять лет одним махом! И еще (Женька на днях снова перечитывала Кэрролла и специально пытается использовать в разговоре с Данькой именно это смешное слово) странице представить, что всю эту «Катастрофу» устроили не какие-нибудь чужие, а такие же люди, как они, да еще и из ордена Креста и Полумесяца. Вот уж на кого не подумаешь! А отец Даньки, по его словам, уверен, что тут без берков дело не обошлось, может, эти чужие ордену голову и заморочили. Женька в этом так не уверена, но не особо настаивает на своей точке зрения, а рассказывает Даньке, в ответ, что ее отец считает, что теперь орден и расформировать могут, раз такого натворили, что десанту пришлось их базу штурмом брать. Домой Женька не спешит, это ведь так приятно, никуда не спеша, гулять после тренировки и говорить о серьезных вещах. Особенно с Данькой.
Но тропинка выводит их на пригорок, и Данька первым замечает два армейских флаера и джип, сворачивающие к Женькиному дому. Они быстро и нехотя прощаются, договорившись созвониться к вечеру, и Женька бежит к дому. Огибать забор, чтобы дойти до калитки, ей кажется слишком долгим, она перелезает через штакетник напротив их с Санькой окон. Тут она уже может расслышать чьи-то голоса с другой стороны дома, обегает дачу, оказывается на террасе и замирает.
Гости застали семью во время чаепития. Похоже, здесь прямо сейчас случилось что-то такое, отчего все замолчали и боятся слово сказать. На ее появление не реагируют сидящие за столом отец и мать, даже Санька и домработница Инна не поворачивают головы. Только гости мельком смотрят на нее, а потом вновь переводят взгляд на отца. В левой руке отец держит развернутую газету. На улице сегодня ни ветерка, но Женька слышит, как газета едва слышно шелестит.
Таких гостей на их даче Женька не видела никогда.
Рядом с перилами террасы стоят шестеро.
Здоровый рыжий летчик. И рядом с ним высокая брюнетка в десантной форме. У обоих на груди ряды орденских планок и явно новенькие, горящие на солнце багровым ордена Крови Земли.
Такой же свеженький орден на груди стоящего рядом с ними и слегка похожего на китайца дедушки в комбинезоне торгового флота с шевроном Союза вольных торговцев.
«Ого! — думает Женька. — А ведь похоже, это Кровь Земли первой степени… ничего себе!»
Любуясь военной формой и наградами, она не сразу замечает молодого священника, скромно притулившегося между военной парочкой и дедом-торговцем. Батюшка как батюшка, только какой-то слишком грустный.
Чуть поодаль к перилам прислонился мужчина со страшно изуродованным лицом. Женьке стыдно, что ей неприятно смотреть на это лицо в рубцах от ожогов, и она заставляет себя рассмотреть его во всех подробностях. Потом она вздрагивает, заметив пустой рукав пиджака элегантного серого костюма, и переводит взгляд на следующего гостя.
Это бледный осунувшийся светловолосый майор с непонятным шевроном на рукаве.
Прямо перед отцом стоят двое.
Военный в накинутом на плечи, несмотря на теплую погоду, дождевике.
Рядом с ним стоит… чужой. Женька поразилась, как она не обратила на него внимания сразу. Словно тот был невидимкой. Это ярранец. Он смотрит на Женьку вполне человеческими, если бы не вертикальный зрачок, глазами, и она ощущает в его взгляде нечто вроде теплой дружеской приязни. Женька думает о том, как странно должно быть общаться с таким существом, когда замечает, что в руке (или в лапе? или все-таки в руке?) он держит покрытый узорами каменный посох. Неужели это настоящий шаман с Ярры? Неужели…
В этот момент военный в дождевике смотрит на Женьку, кивает, словно только ее и ждал, и надевает на голову фуражку. И все остальные, кроме батюшки, парня с обожженным лицом и чужого… только тут Женька понимает, что все остальные держали свои… кто фуражки, кто, как десантница, береты… словом, все… свои головные уборы… держали в руках. Что здесь происходит?
Военный сбрасывает на лавку свой ненужный дождевик. И снова сюрприз. На плечах его генеральские погоны, а на рукаве такая же эмблема, как у блондинистого майора. Увидев ее вблизи, Женька вспоминает, что такой знак — берет и перекрещенные кинжалы — эмблема военной разведки. Генерал достает из висящего на боку кожаного планшета небольшую малиновую папку, делает шаг вперед и произносит:
