Александр Валидуда - На задворках галактики
Спрыгнув с разгорячённой скачкой кобылы, капитан отдал её на временное попечение подвернувшемуся егерю. Масканина он поприветствовал взмахом руки и поманил за собой. Присев на бруствер второй траншеи, закурил простую и дешёвую сигарету 'Дельта'. Для приличия протянул раскрытый портсигар Максиму и лишь кивнул, когда тот отказался.
– Санитары, смотрю, к вам прибыли, – сказал капитан, затягиваясь. – Как кормёжка, успели?
– Да, только что, – не без удовольствия ответил Масканин. 'Кашевары' прибыли с супными бачками. Давненько горячей пищи егеря не видели.
– Это хорошо. Хоть здесь порядок. Хоть у вас пожру, – обычно спокойный, начштаба выглядел возбуждённым, движения отрывисты, затяжки нервные.
– Мне когда выступать?
– Не спеши, поручик. Тут натуральный дурдом начался, чёрт возьми… Новые боевые приказы пришли, что-то вокруг не так идёт… На Деда давят. Требуют надежно блокировать Дамме. А мы завязли. Так что скоро и вы в дело вступите… Сверху распорядились резко ограничить радиосвязь. Им, конечно, там в штабах виднее, но мне туда-сюда теперь мотайся! Капитан скривился, сплюнул и затянулся несколько раз подряд.
– Я все понимаю, чтоб когда вопли о помощи в эфире… Никто чтоб резервы не материл… Пятый бат как раз ту рокаду перерезал, о который ты вчера говорил. А двадцать минут назад на КП Деда прямым текстом в эфире приняли, что девятнадцатую роту там вовсю избивают, что её почти и нет уже.
– Так что ж это? Мотострелки же за нами сосредотачиваются! И хэвэбэшники!
– Во! Видишь, и ты мотострелков помянул. Хаконы нас слушают, мы их… А мне в итоге беготня, время только теряется!.. Не успевают мотострелки, только голова колонны подошла. А ХВБ… Вот они как раз и вступят в дело после тебя. Как Дамме возьмёшь, так и они пойдут.
– Гауптманн у меня тут нарисовался. Говорит, налаживать взаимодействие пришёл. Ещё о какой-то чудесной штурмбригаде велгонской плетёт…
– Хм! – капитан глубоко затянулся и щёлчком выбросил докуренный до фильтра окурок. – Поглядим, что за штурмбригада. Пленные у Бембетьева показали, что велгонцы рядом должны быть. Что за часть, не знают. Что с простых гефрайтеров возьмёшь? Где гауптманн?
– С пленными поговорить захотел. Я разрешил. Осадчего приставил.
– Угу. Так-с, с хэвэбэшником я поговорю, а ты жди буаровцев. Или уже прибыли?
– Да нет пока.
– Хреново. Долго они там чешутся… А! Мне тут все уши прожужжали, что к нам какая-то трофейная команда прибудет.
– Не понял. Обычное ведь дело – трофейщики при наступлении. Я и сам их жду.
– Нет, эти не простые, судя по нервозности вокруг них. Свербит у кого-то в заднице. Какая-то там шишка команду эту отрядила. Сейчас они в третьем бате, потом у тебя появятся. Мины их интересуют, наверное, что хаконы перед несостоявшимся наступлением поснимали, да видимо мины – это прикрышка. Что-то в Дамме есть такое этакое. Да. Что-то такое в той деревне есть наверняка. В общем, встретишь гостей, окажешь содействие.
– Есть.
– Ну, всё. Пойду с твоим гауптманном поговорю. А ты давай тут, не спи.
Разговор с Ханеманном у Негрескула получился короткий и продуктивный. Покидав прямо на землю сорванные доски из ближайшего блиндажа, капитан разложил на них карту, придавив по краям и по центру камнями, чтобы ветер не сорвал. Так и расселись на земле. И начали строить из себя великих стратегов. Егерь, подосланный Масканиным, принёс Негрескулу полевой бачок с супом, миску из нержавки и хлеб. Капитан продолжил разговор, совмещая его с едой. Под удивлёнными взглядами гауптманна, прополоскал водкой миску, вылил в неё суп, накрошил туда хлеба и добавил слегка водки. Размешал все это вытащенной из сапога ложкой. И принялся за еду, как ни в чём ни бывало.
Хэвэбэшники ушли тихо и незаметно. А начштаба долго, минут десять, материл кого-то по полевому телефону, который успел к этому времени приволочь с исходного сержант Никон Артемьевич.
Буаровцы, так называли ребят из БУАРа – батареи управления и артиллерийской разведки, прибыли, когда Негрескул покинул расположение роты. Приехали они на трёх грузовиках с боеприпасами, восседая прямо на ящиках, которые доставил старший фельдфебель Вагенький, начальник боепитания батальона. Под командой Вагенького было десять бойцов, не считая водителей. Встретили их радостно. Патроны и гранаты всегда в цене. Особенно обрадовался Лучко, получив возможность набрать столько ящиков с минами, сколько душа пожелает. А его нескромная душа пожелала много. Не поскромничал и командир миномётного взвода второй ПРОГ.
Старшим у артиллеристов был подпоручик Арнаутов, по виду – весельчак и юнец. Наверное, он даже младше Зимнева был, Масканин не стал уточнять. С Арнаутовым прибыл смуглый от въевшегося, видать ещё с лета, полевого загара седоусый и голубоглазый подпрапорщик, которого буаровцы называли Мамаем. Оказалось, это было его имя. Экзотичное имечко для Новороссии, да и среди вольногоров. Остальные буаровцы сплошь рядовые, восемнадцатилетние из последнего призыва, в новеньких полевухах и бушлатах. Интересно было за ними наблюдать со стороны, как они таскаются со своими приборами. А этого добра у них было с избытком. Относительно лёгкие и компактные стереоскопические дальномеры и массивные перископические. Новенькие радиостанции Р-213 и даже зачем-то буссоль. Всё это хозяйство на двенадцать человек плюс личное оружие, у кого карабины, а у кого и пистолеты-пулемёты системы Катлая, самые массовые ПП в русской армии. Эта дюжина была взводом из БУАРа, приданным Масканину для корректировки артогня. Дивизион шестидюймовых гаубиц АД-32, должен будет поддержать штурм, когда 16-я рота начнёт брать Дамме.
'Не хило, подумал Максим, восемнадцать орудий для меня одного выделили. Эх, всегда бы так'.
– Тяжёлых – тридцать два, – хрипло сообщила Танюша, куря глубокими затяжками.
Её испачканное грязными разводами лицо было безмятежно. А точнее, она просто зверски устала. Три ампутации провела, а для неё это до сих пор было делом жутким. Хорошо хоть санитары – мужики крепкие, не смотря на то, что всем по полтиннику минимум, держали обезумевших от боли и ужаса раненых. Анестезия действовала не мгновенно, да и медлить с ампутацией в этой жуткой грязи было нельзя. Насмотрелась она на газовые гангрены. На влажные, самые страшные для неё.
Казалось бы, что такое три курса медфака, чтобы ей, недоучке, операции позволяли делать? Да ещё в полевых условиях? Однако же она и ампутации делала, и операции, пусть и несложные, и грамотные сопроводиловки составляла. Сказывалось её принадлежность к медицинской династии, мать и отец – потомственные хирурги. Багаж знаний у санинструктора Косенко превышал третий курс медфака существенно.
Танюша. Потрескавшиеся губы, обветренные щёки, колючие серые глаза, но смотреть на неё было приятно. И дело не в том, что Масканин, как и все вокруг, был обделён женским обществом. Просто было в ней некое обаяние, простое человеческое обаяние. Да и своя она была по настоящему. И не надо её в вечернем платьице представлять, и в босоножках на шпильках, она и в засаленном бушлате и в солдатских полуботинках красивая. А характером походила на младшую сестру Максима, тоже выбравшую медицинскую стезю. Иногда так и казалось поручику, что не сержант Косенко перед ним, а его сестрица Надюша. Вредная и строптивая Надька.
– Вывозить их надо, – добавила санинструктор. – Шестеро уже померли. Столько же на подходе, если их срочно хотя бы в медсанбат не доставить. Что молчишь, Масканин?
– Сам знаю, – ответил Максим раздраженно, оттого что не в его власти решать жить ли тяжелораненым. – Не злись, придумаю что-нибудь…
Он отошёл от неё, направившись к раненым, скрипя зубами при виде отсортированных по степени тяжести. С ранами в живот лежали отдельно, в грудь и конечности поближе к лёгким. На самом 'отшибе' лежал без сознания егерь с ранением в позвоночник, вряд ли он вообще жилец. В его сторону старались не смотреть, словно давил на всех суеверный страх. Криков здесь уже давно не было. Откричали уже своё, кто не шоковые. И стонов почти не слышно, уколов Танюша не жалела.
– А что, командир, скоро заново хакона бить? – выкрикнул кто-то из бойцов.
– Ты, смотрю, никак в бой рвёшься? – вопросом на вопрос ответил поручик.
– Так ежели кровнички наши, могём!
– Куда тебе 'могём'!? – зло рявкнула подошедшая следом Танюша. – Кто недавно орал: 'жить не хочу'?
– Так, а что ж? – не унимался всё тот же егерь. – Отходняк после уколов часа через три будет. Успею довоевать.
– Гринёв, не сходи с ума, – попыталась его осадить санинструктор.
– Про нацуру не слыхать? – спросил другой егерь, с одуревшим взором. Накололи его, видать, сильно, у него правую кисть Танюша ампутировала.
Нацурой вольногоры называли хаконскую нацгвардию, которую ещё в первые месяцы войны зачислили в кровники.
