Роман Глушков - Последний барьер
Здесь в моем подсознательном выборе уже прослеживалась логика. Просто исчезнуть из Крыма было лишь половиной дела. Для полного счастья мне требовалось очутиться еще и в безопасном месте; согласитесь, было бы досадно, улизнув от Командора, угодить из огня да в полымя. Я знавал в Сосновом бору множество подходящих для такой цели убежищ. И в момент угрозы мои мысли автоматически метнулись к самому надежному из них. А вслед за мыслями туда же устремилось и мое бренное тело, мгновенно переброшенное с юга на север Давидовым «Кладезем»…
Бункер горбатого барыги Федора Тимофеича Упыря мог дать мне защиту от всех врагов, кроме одного — самого питерского горбуна, вожделеющего заграбастать мои алмазы, наравне с прочими охотниками на них. Правда, с одним отличием: Тимофеичу, как бывшему хирургу, не пришлось бы ради этого меня убивать. И потому он, свято чтя клятву Гиппократа, охотился за мной только гуманными методами, подстраивая мне разного рода пакости.
Я, периодически наведываясь в гости к Тимофеичу, всячески старался, в свою очередь, в его ловушки не попасться. А обходить его нору стороной — оптимальный вариант обезопасить себя от коварства Упыря — никак не получалось. Как сама Обочина являлась информационно-торговым центром всего Пятизонья, так и лавочка Упыря была для Соснового бора тем маленьким Римом, в который вели все здешние дороги.
Назвав старого скрягу своим врагом, я все же погорячился. Наши отношения были скорее вынужденным крайними обстоятельствами торговым сотрудничеством. В нем обоим партнерам приходилось терпеть друг друга исключительно ради пользы общего дела. Мне, как и сталкерам, также требовались продукты, одежда и патроны. И я выменивал их у Тимофеича на ценную информацию, которой он обожал спекулировать.
Упырь не уставал подстраивать мне какую-нибудь несмертельную каверзу, неизменно оканчивающуюся фиаско. Отчего со временем попытки горбуна подобраться ко мне со скальпелем стали чем-то вроде традиционного «черного» розыгрыша, который я от него постоянно ожидал и который он частенько устраивал. После чего я, как правило, победоносно смеялся, а барыга злился и поносил мою бдительность на чем свет стоит. На том мы и расходились, чтобы через пару-тройку месяцев снова встретиться и между делом сыграть в эту безумно увлекательную игру.
И вот наконец настал мой черед разыграть старика, пускай с моей стороны это выглядело не вполне почтительно. Зато весьма эффектно — тут уж не поспоришь. Отрезанный от мира многотонными бункерными воротами и охраняемый вооруженными до зубов наемниками, Упырь мог даже здесь, в Зоне, ощущать себя в безопасности. Однако когда перед ним прямо из воздуха вдруг нарисовался обезображенный шрамом, одноглазый человек, чувство неуязвимости Федора Тимофеича вмиг сменилось другим — давно позабытым им паническим страхом.
Торговец выпучил глаза, заорал и выскочил из-за стола с похвальной для старого горбуна резвостью. Но, надо отдать ему должное, не растерялся, а тут же бросился к оружейным стеллажам. И спустя несколько секунд уже держал меня на прицеле «Страйка».
Почему же он всего-навсего целился, но не стрелял, спросите вы? Да потому что я тоже не стоял столбом, ожидая, когда меня изрешетят пулями. Метнувшись к рабочему столу барыги, я схватил с него увесистый бумажный гроссбух — бесценное сокровище хозяина, практически частицу его души — и выставил его перед собой, словно щит.
Уловка сработала. Упырь захрипел, его лицо побагровело от ярости, но я отлично знал, что он скорее застрелится сам, чем осмелится продырявить свое «священное писание».
— Сукин ты сын! А ну-кась положи книгу на место! — сипло дыша, приказал Упырь. Ствол его пистолета дрожал, и я переживал за указательный палец старика, лежащий на спусковом сенсоре. Судя по нешуточному волнению Тимофеича, сегодня обложка гроссбуха не была покрыта защитной нанопленкой. Иначе он зазря не кипятился бы, а просто стоял бы и ждал, когда меня разобьет паралич.
— Спокойно, Тимофеич! — Я, само собой, не намеревался подчиняться самоубийственному для меня требованию. — Эй, приглядись: это же я, черт подери! Я — Алмазный Мангуст!
— Кто?! Что?! Какой такой на хрен Мангуст?! — Упырь прищурился, отчего его и без того хищный взор стал еще свирепее. — Чучело ты пархатое, а не Мангуст! Я что, по-твоему, Мангуста никогда не видал? Вот я сейчас охране-то свистну, она тебя живо на фарш раскатает!
Это он и впрямь мог запросто сделать. А причина, почему он до сих пор не кликнул дежурящих снаружи головорезов, была та же, по какой Упырь не стрелял в меня сам. Очень уж боялся барыга, что, ворвавшись в бункер, охрана с ходу изрешетит меня из автоматов или спалит огнем вместе с гроссбухом. И это станет для Тимофеича куда большим потрясением, чем нарисовавшийся перед ним откуда ни возьмись злоумышленник.
Впрочем, по-настоящему тяжкое испытание бедняге пришлось пережить, когда он все-таки меня опознал…
— Даже не вздумай, Тимофеич! — похлопав по корешку фолианта, предостерег я хозяина от опрометчивых действий. После чего, не делая резких движений, вышел на освещенный участок бункера и снова воззвал к старческому рассудку: — Да приглядись же получше, старый пень! Я это, я! Только без алмазов. И без оружия, как видишь! Так что можешь не трястись за свою шкуру. Знаю, что я правила нарушил и без спроса к тебе заявился. Но так уж вышло, прости!
— Мангуст?! — переспросил Упырь, на сей раз более спокойным голосом. Все-таки прежде он не раз видел мое лицо и на свету мог опознать его даже в обновленном виде. — Да ладно тебе! Хотя… М-да, что-то похожее есть… Только где же твои камушки-то, а, мил-человек? Те самые, которые вот тут и тут торчали?
Он коснулся по очереди пальцем сначала своей левой щеки, а затем кадыка.
— Поверишь, если скажу, что мои алмазы вдруг взяли и рассосались? — задал я ему встречный вопрос.
— Может, и поверю, — проговорил он, не опуская «Страйк». — Только ежели ты на пару моих вопросов правильно ответишь. А коли не пройдешь проверку, пеняй на себя! У меня с такими наглецами, как ты, разговор короткий!
— Валяй, спрашивай, — согласился я, довольный тем, что Тимофеич обуздал нервы и начал рассуждать трезво.
— Лады… А вот вспомни-ка, кривая морда, какую штуковину ты продал Упырю во время нашей прошлой встречи и сколько баксов я тебе за нее отвалил? Ну, что скажешь?
— Никаких штуковин я тебе не продавал и денег за них не брал. В августе прошлого года я обменял тебе информацию на информацию, после чего мы с тобой разошлись и больше ни разу не встречались. Тогда я передал через тебя приору Глебу об одном узловике, который попал в плен к праведникам и был уведен ими в «Неопалимую Купину». А в качестве оплаты за эти сведения ты рассказал мне об одном пацане, Гефере, который прислуживал Дьякону и потом пропал без вести. Вот и все. Ну что, доволен?
— Господи Иисусе! — вскричал неожиданно хозяин, безвольно уронив руки. Выпавший из них пистолет брякнулся на пол, но старик, кажется, этого даже не заметил. — Святые угодники! Кто?! Кто та сволочь, которая прибрала к рукам мои… твои камушки?! И где вообще ты шлялся столько времени, паразит окаянный? Хоть бы весточку старику о себе с оказией передал, дескать, жив-здоров и все такое!..
— Вот счастье-то! Опомнился, признал! — Я утер пот со лба и положил гроссбух обратно на стол. — Что ж, да здравствует разум, да сгинет маразм!.. Ладно, Тимофеич, извини, но сегодня у нас с тобой не будет ни сделок, ни задушевных бесед. Некогда мне. Тороплюсь очень, правда. Надо срочно одно дело доделать. Ты даже не представляешь, насколько оно жизненно важное.
— Погоди-погоди, куда это ты намылился? Не успел через порог переступить, как прощаться удумал!.. Да, кстати, а как тебя угораздило сюда проникнуть? Я ж снаружи помимо охраны столько датчиков понатыкал, что там даже нанобот теперь незаметно не проскочит.
Отпираться было бессмысленно, поскольку мое появление «из ниоткуда» наверняка засекли установленные в бункере видеокамеры. Но и выдавать Тимофеичу всю правду я тоже не намеревался — перебьется. Тем более что у меня действительно не было на это времени.
Впрочем, я нашелся, что ответить. Причем мне удалось убить разом двух зайцев, заодно сняв с повестки дня вопрос об алмазах и даже практически не соврав:
— Запутанная это история, Тимофеич. Но если вкратце, то обменял я свои камушки на умение телепортироваться из локации в локацию без помощи тамбура. В связи с чем у меня сразу появилось столько дел, что даже, как видишь, совершенно некогда хоть чуток засидеться у тебя.
— Эвон как! Одна-а-ако! А ведь чую: не брешешь, гад прыгучий! — Горбун понимающе кивнул. И, поскребя макушку, задумчиво уставился в стену, явно гадая, как извлечь выгоду из этой прелюбопытной информации. После чего, видимо, найдя удачное решение, встрепенулся и резюмировал: Что могу на сей счет сказать? Ежели ты и продешевил, то ненамного. Умение сигать по миру туда-сюда, да еще на халяву, стоит таких денег. А как быстро и с лихвой окупить твои вложения, я тебе по старой дружбе подскажу. И само собой, подсоблю. Только дай зарок никому больше об этом не трепаться, лады? Народец нынче в Зоне уже не тот, что прежде. Гнилой народец нынче сплошь пошел, только и норовит честного человека облапошить да в спину ему стрельнуть. То, что ты мне о своем новом даре рассказал — это правильно. Я мужик деловой, с понятиями. Да и ты — тоже, пускай во всем остальном мы с тобой изря-я-ядные сволочи, хе-хе! Но теперь, когда промеж нас эти проклятые стекляшки не стоят и взор мне не застят, мы поладим, ручаюсь… Ну так что, найдешь минутку-другую потолковать со стариком, обсудить пару-тройку исключительно выгодных делишек?
