Константин Калбазов - Бульдог. Экзамен на зрелость - Константин Калбазов
— Ну-у, дружище, если кто захочет добраться, и там достанет.
— Знаю. Но дома все одно покойно. Может того… Я уж свой срок давно отслужил. Можно и на покой. Опять же, родителям по хозяйству помощь требуется. Нынче в имении дела куда лучше идут, в наличии шестьдесят ревизских душ, землицы прирезали. Так что, забот хватает. Да и батюшка с матушкой внуков хотят.
— А ты что же, уже и невесту присмотрел?
— Я не Петр Алексеевич, могу и не по любви. Оно хорошо бы по расчету, да кому такой голодранец нужен. Значит, сойдусь с кем-нибудь из соседских дочерей, нашей ровней. О! Тогда получается, что и по любви.
— А вот тут я тебя пожалуй разочарую. Ты не в армии. Секретный протокол по КГБ читал?
— Еще бы, — не удержавшись, хмыкнул Савин.
— Ну тогда ты знаешь, что мы со службы только вперед ногами выйти можем.
— Угу. Но ведь покоя хочется, Ваня, — теперь Алексей ответил уже с нескрываемым вздохом.
— И я тебя понимаю. Вот именно поэтому и собираюсь предоставить тебе отпуск. Эдак на полгодика. Без дураков. Все по честному. Тогда и женишься и о наследнике позаботиться успеешь.
— А чего же ты только собираешься, Ванечка?
— Я гляжу, ты на свою ненаглядную никак налюбоваться не можешь? — Вместо ответа, Туманов кивнул на стол, где на сошках стоял духовой карабин.
— Да вот, после Швеции сдать нужно. Думал…
— А ты не спеши, Леша.
— Я-асно. И куда на этот раз?
— Так ведь привет передать нужно. А то как-то нехорошо получается. Нас тут обхаживают со всех сторон, а мы словно невеста на выданье, слова в ответ молвить боимся.
— И насколько громко нужно то слово молвить?
— Ну эдак, прошептать. Да только чтобы всем слышно было.
— Вот значит отчего ты на мой карабин глазки положил?
— Не твой. Вернее, твой только по службе. Эту игрушку тебе никто не отдаст.
— Жаль. С таким охотиться, одно удовольствие. Опять же, дичь по округе не пугаешь.
— Штука редкая, но все же не настолько, чтобы при желании нельзя было сыскать. Вот кстати, поедешь в Европу, где-нибудь и купишь. Среди немцев много достойных мастеров.
— Ну, ты сказал. С одной стороны, там цены залюбуешься, рублей двести похожая духовушка стоить будет. С другой, таких и нет ни у кого. Наши и выделаны получше, и по надежности куда как предпочтительнее. Все же канцелярские мастера с особым рвением к делу подходят. Жизнью как-никак ответить могут.
— Выходит, даром хочешь?
— А как ты думал, при моем-то жаловании, которое почитай все уходит родителям в помощь.
— Да, чуть не забыл. Тебе премия полагается в пятьсот рублей, — с этими словами, Туманов положил на стол вексель. — И разъездные, — теперь на стол лег кожаный кошель, глухо звякнувший монетами. — Сотня золотых. Этого тебе должно хватить с избытком.
Ага. Золото наличностью, потому как при обналичивании векселя в банке, выдадут российской монетой. А Савин опять превращается в иноземного подданного, и лучше бы русскими деньгами не светить. Ну точно, вон Туманов и документы выкладывает.
— Х-ха! Прав-таки оказался шельма. Хотя малость и ошибся.
— Ты это о чем, Алексей? — Взметнул брови ничего не понимающий Туманов.
— Да Лесток. Когда я ему сказал, что мол могу его выдать, так и сказал, что может я тогда и получу сто рублей премии. Выходит, ошибался он. В пять раз ошибся.
— А ты не ерничай, Леша. Не надо. А то нам не известно, что он убийце наймиту, уже уплатил аванс в размере десяти тысяч рублей.
— Хм. И тут не соврал. Да это я так, — Алексей подошел к столу и небрежно взял в руки свои новые документы. — Лесток честно признался, что на допросе молчать не станет и все как есть выложит и даже придумает, если сказанного допрашиваемым будет мало.
— Сод-держательные, как я погляжу, у вас беседы были, — покачав головой, с явным весельем, произнес Туманов.
— А то. На допросе-то он чай не рассказывал, как он за Россею матушку радеет и готов жизнь положить на алтарь нового отечества.
— Не знаю. Во всяком случае, в опросных листах ничего такого не было.
— Крючкотворы. Попомни мои слова, против государя Лесток умышлял, но касаемо того, что не хотел учинить вред России в целом, правда. Просто, ублюдок не верит, что польза Россией может быть обретена без его стараний и чаяний. Ладно о нем. Деньги я так понимаю нужно вернуть казне? Вот векселя, что он мне передал.
— Ты о чем Леша? Нет в опросных листах имени стрелка. Может Лесток все же крепок оказался, а может писарь, ротозей, варежку поймал, но кто должен был пустить пулю в государя, так и осталось покрыто тайной. А как так, то и деньги пропали. Даже не сомневайся, ни Ушаков, ни государь, про них и не вспоминали. А уж мимо Петра Алексеевича копейка не пролетит. Поверь, я знаю.
— Ладно. Тебе верю, — пряча документы и векселя под камзол, произнес Алексей. — До кого добраться-то нужно.
— А прямиком к его преосвященству постучаться в дверку.
— А отчего же не к Людовику?
— Даже не думай. Петр нарадоваться на него не может, а вот кардинал, позабыл, что ему следует заниматься делами духовными, но не мирскими.
— Когда?
— Как можно скорее. Желательно, как только до Франции доберется весть о казни их посла. А вести разносятся очень быстро.
— Не слишком? — Имея ввиду казнь Шетарди, удивился Савин.
— Нормально, — поиграв желваками на скулах, возразил Туманов. — Пусть знают на кого решили руку поднять.
— Значит, выеду пораньше. Только я сначала домой заскочу. Да в Саглино наведаться надо. А то дело к весне, нужно успеть кое-что провернуть, чтобы большую пашню поднять. Помнится, Силин обещался мне одну придумку соорудить, чтобы проще было пахать.
— Не забыл выходит, кому жизнью обязан?
— Па-амятливый, — с явным одобрением на распев подтвердил Алексей. — Думал ссуду в банке возьму, но если так.
— Денег-то хватит?
— Смеешься? Мы мелкие помещики, а не князья и уж тем более не мануфактурщики.
— Ну судя по тому, что к Силину собрался, речь о махине пойдет.
— Сам же говоришь, что добро помнит. Так что, выйдет мне все по самой малости. Он вроде еще обещался провести ее под какую-то испытательную программу. Но все равно, внести кое-какую сумму нужно, чтобы после испытаний, махину не отобрали обратно.
— Понятно. Ну что, в добрый путь?
— Спешишь?
— Да не особо.
— Тогда расскажи-ка ты мне горемычному, как оно все обернулось.
— Так ты же…
— А то ты Ушакова не знаешь. В части касающейся и не более. Ну пока дело крутилось, я и не высовывался. А сейчас-то… Или все еще рано?
— Да легко, — тут же согласился Туманов и вместо того чтобы выйти в дверь, уселся обратно за стол.
Квартира предназначалась для встреч, а потому прислуги не было, и собрать на стол было некому. Да и нечего, если откровенно. Алексею было просто велено, прибыть в эту квартиру и ждать дальнейших распоряжений. Вот он и дождался давнего друга, которого когда-то сам же и привел в, еще прежнюю, Тайную канцелярию.
Поэтому беседовать друзьям предстояло на сухую. Даже в трактир не сходишь. Алексей вообще, как и пришел, так и покинет дом под чужой личиной. Служащие КГБ конечно же работали, но нельзя было сбрасывать со счетов и иностранных шпионов. А Канцелярия сейчас притягивает самое пристальное внимание. Ввиду поднявшегося шума, немудрено. Личность же Алексея не для всеобщего обозрения.
— Значит так, — решительно начал рассказ Туманов. — Государь и Ушаков понимали, что и наши недовольные, и иностранцы будут подбираться к нему. Но к этому худо бедно были готовы. Даже с Лизаветой соответствующую беседу провели. Дали понять, что глаз с нее не спустят. Объяснили, что Петр ей не враг и в доказательство тому, то, что после памятного заговора, ее никто не тронул. Словом, если будет всячески помогать, помня о родственных узах, о том не забудет и Петр, и все у нее будет в порядке.
— Хм. Выходит, Лесток с самого начала был обречен?
— Лиза, она конечно, своего не упустит, но и не храброго сердца человек. Лучше уж оказаться любимой теткой во дворце, пусть и не императорском, чем нелюбимой и в каменном каземате. Так что, с самого начала она была на стороне Петра Алексеевича. Оно может и пожалела бы Лестока, и Шетарди, любовника своего новоявленного, но ты поди разбери кто из них кто. Любой мог работать на нас и завести с нею крамольные беседы. Не доложит о ком, а тот окажется нашим соглядатаем, значит умысел имеется.
— Жестко Петр с нею.
— А выхода у него нет. Человек слаб. А ну как подастся уговорам и впрямь вознамерится корону императорскую примерить. Государь столько всего наворотил, что многие спят и видят престол без него.
— Но Лизавета все же тетка, кровь родная.
— А то, Петр Алексеевич этого не ведает. Ладно, с Лизаветой все ясно. Но тут Петр Алексеевич вдруг решил жениться.
