Роман Злотников - Руигат. Рождение
Однако сейчас Ликоэль не почувствовал того обжигающего вкуса «вполне приличного бурбона». Значит, диагностическая система «куба» своими способами пыталась привести его в то же состояние, в которое приводил «вполне приличный бурбон». И это означало, что, вспомнив рассказы про лечебные эффекты того пойла, он сможет прикинуть, что с ним происходит сейчас. Но голова работала слабо, что, впрочем, полностью соответствовало, так сказать, типичной клинической картине. Поэтому мастер заказал себе еще один стакан воды, на всякий случай, и, выхлебав его, вернулся в спальню, где рухнул рядом с Интенель и забылся тяжелым сном.
Проснулся он поздно — уже один — и несколько мгновений лежал, удивляясь, почему это его сегодня утром не колбасит так, как обычно, то есть ему совершенно не хочется рыдать от восторга и его не охватывает тоска от того, что в этот миг Интенель нет рядом с ним. А затем внезапно вспомнил все, что с ним случилось ранним утром, и торопливо, с некоторым испугом, вытянул вперед руку. На этот раз рука не дрожала. Ликоэль некоторое время, затаив дыхание, разглядывал ее и так, и эдак, потом облегченно выдохнул и, закинув руку за голову, уставился в потолок, принявшись вспоминать, что ему известно о лечебных свойствах жуткого пойла. Согревающее? Да, но он явно не чувствовал себя замерзшим. Антистресс? Тут уже у Ликоэля особенной уверенности не было. Еще недавно он, как любой житель Киолы, совершенно не разбирался в медицине — даже на примитивном уровне. Зачем? Все негативные изменения организма устранялись «кубами», травматизма из-за наличия защитной сферы практически не существовало, а если случалось нечто экстраординарное, то под рукой всегда был широкий набор медицинского оборудования до регенераторов включительно. Но год на острове очень сильно продвинул его в этой области. В первую очередь потому, что личные защитные сферы там были отключены и всем курсантам пришлось на практике научиться фиксировать переломы, вправлять вывихи и справляться с переохлаждением организма. Ну и, конечно, с посттравматическим шоком, истерикой и еще доброй дюжиной, так сказать, боевых и пограничных психических расстройств. Так что кое-какие, пусть и примитивные, прикидки можно было сделать… Поразмыслив, Ликоэль пришел к выводу, что более всего это состояние напоминает ему то, что инструктор майор Скорцени на занятиях по психологической подготовке называл «состоянием нервного истощения» и объяснял, что оно часто наступает у солдат, вынужденных долго вести интенсивные боевые действия в тяжелых условиях и под угрозой поражения, например в окружении или при отступлении. А вот сержант Банг, хохотнув, тогда добавил: «Ага, а также, если баба мужика решит до ручки довести…» Поскольку тяжелых боев в окружении или при отступлении Ликоэль в последнее время не вел, наиболее предпочтительным выглядел вариант инструктора сержанта Банга…
Мастер несколько мгновений лежал, недоумевая, отчего столь вопиющее предположение не вызывает у него приступа яростного неприятия, но затем где-то внутри него глухо шевельнулся, казалось, напрочь похороненный под неисчислимыми пластами восторга, умиления и любви руигат… и в его голову пришел следующий вопрос: почему, если это действительно было нервное расстройство, он дошел до такого состояния? И тотчас память подсказала ответ. С того момента, как Интенель вернулась к нему… то есть нет, скорее, с того момента, как он сказал, что должен доделать работу до своего отъезда, он ни разу не подошел к «кубу». Всё, даже его любимый ледяной сэлли, ему приносила Интенель…
Когда появилась Интенель, мастер уже почти успокоился и сидел за терминалом, внося последние штрихи в заказанную работу. Все основное он сделал еще до путешествия по побережью, остались только технические детали, которые как раз наиболее подходили к его нынешнему настроению. Если бы он продолжал пребывать в восторженно-вдохновенном состоянии, то, скорее всего, постоянно отвлекался бы на какие-нибудь переделки, а сейчас просто скрупулезно заносил в план-задание для «цилиндра» требуемую номенклатуру тканей, покрытий и пленок.
— Привет, милый, — явно довольная чем-то, проворковала Интенель. — Ну ты сегодня и разоспался — я не смогла тебя разбудить.
Ликоэль ответил улыбкой, которая, впрочем, была ею проигнорирована. Девушка проследовала через весь зал и остановилась у отражающей голоповерхности, оценивающе разглядывая себя. И руигат внутри мастера шевельнулся еще раз. Но тут Интенель удовлетворенно кивнула и, оторвавшись от собственного отражения, подскочила к «кубу».
— Хочешь сэлли, милый?
Ликоэль даже не успел ничего ответить, как она метнулась к нему, протягивая стакан с его любимым напитком. Мастер автоматически взял стакан, машинально отхлебнул, и в то же мгновение Интенель гибко скользнула к нему на колени.
— Милый, — проворковала она, — я раздобыла два приглашения на выступление Р1збранных, они показывают свою новую программу. Ты рад?
И Ликоэль почувствовал, как внутри снова поднимается волна счастья, заметно подкрепленного раскаянием. Какие глупости ему тут лезут в голову! Интенель его любит, она с ним, а он напридумывал себе невесть что… Он одним глотком допил сэлли, отставил стакан и сжал любимую в объятиях…
Вечером, когда мастер уже одевался, ему опять пришли на ум мысли, которые взбудоражили его сегодня утром. Ликоэль замер, бросил взгляд на уже расправившийся ковеоль, с которого они с Интенель не вставали почти три часа, о чем теперь напоминали только четыре стакана из-под сэлли, сиротливо стоящие у края ковеоля, и нахмурился. О боги, какая же ерунда мерещится человеку, когда он болен! Слава богам, что он не успел обидеть Интенель каким-нибудь дурацким вопросом. Вернее, не богам, а самой Интенель, потому что именно она не дала ему возможности совершить подобную глупость. А затем его мысли плавно вернулись в русло, в котором текли все предыдущие дни, то есть, снова взяли курс на поиск аргументов по поводу того, что он вовсе и не обязан куда-то ехать. Почему бы остальным… этим… как их?… ах да, «руигатам» не обойтись без него? Он имеет полное, подтвержденное всеми законами и традициями Киолы право устроить собственную жизнь так, как ему пожелается. К тому же он ведь всего лишь один из двух с половиной десятков. Ну что так уж особенно изменится, если число инструкторов уменьшится на единицу? Ничего же существенного не произойдет… Нет, свой голос за то, что Потерю надобно вернуть, далее и таким способом, он отдать готов. И если кто его спросит, он непременно поддержит все усилия иномирян и своих товарищей по возвращению Потери. Устно. Если спросят. Но каждый же имеет право на свою гармонию, и почему он, мастер по внешнему облику, должен… Тут размышления Ликоэля обычно прерывались — иногда появившейся Интенель, которая в последнее время не оставляла его надолго, и в таких случаях мастера охватывала волна любви и восторга, а иногда им самим, потому что дальнейшие рассуждения о том, что и кому он должен и на что он имеет непреложное право, почему-то начинали вызывать у него некое чувство гадливости… ну, как будто он засунул руку в собственное дерьмо, затем старательно извозил в нем какую-нибудь драпировку, а теперь объясняет всем, что это не испорченная тряпка, а наоборот, эксклюзивный, экстрамодный и просто взрывающий устаревшие представления метод самовыражения…
Но в этот раз Интенель еще была занята своим туалетом, а с мастером произошло нечто, помешавшее ему прервать размышления обычным образом. Когда он, заканчивая облачение, полез рукой в дальний угол блока, в котором держал аксессуары и который у него отобрала Интенель, забив своими побрякушками… наткнулся на что-то острое. В первый момент мастер дернул рукой, не понимая, чем это он мог так уколоться. Потом вспомнил, что этот блок занят вещами Интенель, которая сейчас готовится к появлению на публике, принимая паровую ванну в купальне, и слегка смутился от того, что чуть было не начал рыться в вещах любимой. Но затем ему пришло в голову, что ведь и Интенель может так же уколоться. Эта мысль обдала его таким страхом, что он тут же сунулся в блок — и с изумлением обнаружил, что укололся он о кокарду скомканного и засунутого в самый дальний угол собственного берета. Ликоэль несколько мгновений недоуменно пялился на неизвестно как попавший сюда берет, а услышав голос Интенель — она выбралась из купальни, что-то напевая себе под нос, — поспешно сунул берет под легкую тунику, в которую только что облачился. Почему он сделал так, мастер поначалу и сам не понял. Возможно, потому, что берет был скомкан так тщательно, будто его специально спрятали.
— О, милый, ты уже готов? — проворковала Интенель, входя в комнату. — Или я помешала тебе окончательно оформиться в знаменитом стиле Ликоэля?
Мастер поспешно улыбнулся:
— Ну как ты можешь мне помешать, любимая? Я уже готов.
