Григорий Рожков - Американец
— Нормально. Прорвемся… — Пересесть поудобнее оказалось невозможно: ногу прострелило болью.
— Сэр, у вас в ноге застрял осколок, требуется операционное вмешательство, — с пугающим спокойствием и отрешенностью произнес Стэнфорд. — Вам сделать укол обезболивающего?
А раньше он, без моего ведома, сделать не мог? Если подумать, то, наверное, он правильно сделал, что не ширнул мне морфия. Вдруг я бы спокойненько продолжил отдыхать, а это сейчас непозволительная роскошь.
— Не стоит. Будешь мне ногу резать — тогда и сделаешь. Потерплю пока… Лучше найдите мне поесть, а то в желудке ветер гуляет… — Алан кивнул забинтованной головой и полез в хаверсак. — Холс, что слышно в эфире?
— У реки прорыв тоже удался, пятнадцать минут назад я слышал сообщение от капитана Гримвэя о контакте передовых групп прорыва с частями 6-й стрелковой дивизии русских. — Хорошая новость греет душу. Теперь нам надо встретиться с союзниками и обеспечить проход полка, висящего позади…
— Ух… Тяжелая у нас работенка, хах… — пролепетал я, жадно поглощая свинину с бобами.
Глава 14
Встречи
Почему всегда все идет через… кхем… не по плану? Наша веселая ударная группа с лихим гиканьем вломилась с севера в охваченный сражением поселок Туголица, долбанула по хребту обороняющемуся немецко-польскому сброду и счастливо встретилась с бойцами 55-го стрелкового полка. Только наши машины более-менее втянулись в поселок, как начался второй акт…
— Разворачивайтесь! Немцы прорвались!
Мимо на мотоцикле на небольшой скорости проезжают двое голосистых красноармейцев. Ну что за фигня? Нет нам счастья! Черт, мало кто в нашем отряде понимает по-русски, пора брать все в свои руки, коль командиром стал.
— Эй, союзники! Что случилось? Куда нам разворачиваться?
Мотоциклисты остановились. Из люльки выскочил солдат, его тут же осветил лучом фонарика Райт.
— Товарищ… э-э-э… — щурясь, обратился боец в маскхалате. Разведчик он, что ли?
— Первый лейтенант Пауэлл, командир группы прорыва 32-го полка.
— Старший сержант Сивый, разведрота 55-го стрелкового полка, — козырнул боец. — Товарищ первый лейтенант. Немецкие танки прорвались у железной дороги и перерезали коридор к поселку. Вам лучше разворачиваться и возвращаться к Туголицам, там будет второй удар…
— Ta-a-anks![46] — Крик из хвоста колонны сопроводили частые выстрелы из пушек и взрывы.
— Мама родная… — охнул водитель мотоцикла. Машины в конце колонны стали истерично сигналить, требуя двигаться вперед. — И там прорвались…
— Холс?! — Надежда на связиста.
— Сэр, доклад от инженеров и арьергарда. Сюда движутся немецкие танки и пехота со стороны Кончан!
Кратко и гадко… Меня затрясло. Стало реально страшно. В окружении теперь не два с лишним обороняющихся танковых полка. Нас даже полк не наберется, и мы почти в чистом поле… Что делать? Что?!
— Майкл! — Голос Сэма вырвал меня из нарастающего чувства безысходности. — Надо что-то делать.
— Да, Кинг, ты прав… Холс, свяжись с арьергардом, пусть развернут САУ и задержат танки противника на окраине. Пошли к самоходчикам в поддержку роту штаб-сержанта Спирса и минометную батарею. Сержанта Гэтри и его инженеров со всеми тылами в голову колонны, пусть встраиваются за нашим взводом… — Так, возможно, я выиграю немного времени на решение вопросов. Радист кивнул и, быстро пощелкав тумблерами рации, скороговоркой заговорил мои приказы. О’кей, теперь к взаимодействию с РККА. — Сивый. Пути назад нет, мы тоже отрезаны от основных сил. Кто у вас старший?
— Капитан Огородников. Вон он едет! — По дороге из центра поселка к нам мчится бронеавтомобиль.
— Сивый! Почему американцы еще не развернулись? Почему стоят? — Стоя на подножке рядом с водителем, капитан с ходу начал «выяснять отношения».
— Товарищ капитан!..
— Что такое? По-русски у них никто не понимает, что ли? — возмущенно всплеснул руками Огородников.
— Товарищ капитан!.. — Времени на разборки между кэпом и его подчиненным нет, надо вклиниваться. Я быстро представился и сообщил, что мы развернуться не можем — от полка нас отрезали. — Не думаю, что мы сможем прорваться к Кончанам и выйти к вашей дивизии там…
Секунд пятнадцать капитан матерился:
— У-у-у… Мать-перемать… Отсюда нам тоже пути нет! Немецкие танки силами до двух рот при поддержке минимум батальона польской пехоты перерезали коридор. Я с батальоном тоже застрял. У меня приказ развернуть вас и следом уходить к Кончанам… — Дело швах, самому материться захотелось, но надо мысль ловить. А она появилась: — Значит, будем уходить на запад. — Меня перекосило. Он что, в плен сдаваться решил?! Сивый тоже с непониманием смотрит на командира, явно шокирован. — По направлению к Михайловке отошли выбитые из Туголиц силы противника. Их было тут не больше пары рот. Если ударим сейчас, пока они не перегруппировались и не вызвали подкрепление, сможем уйти в леса. Там и подумаем, как дальше жить. — Ай да капитан! Ай да инициативный красный командир! Удивительно даже: на дворе сорок первый год, а советский офицер не зашорен уставами и приказами, а действует по СВОЕМУ усмотрению. — Вы с нами? — Хо-хо! А куда же еще, если не с вами?
— Да, товарищ капитан!
Опять прорыв, опять война! Я договорился с Огородниковым о плане прорыва — мы большей частью объединенного советско-американского подразделения выдвигаемся вперед и механизированным кулаком прорываем путь на запад. Наш отход остаются прикрывать Спирс и четыре «Росомахи» на северной окраине поселка и рота пехоты с батареей ЗиС-3 из батальона Огородникова — на восточной. Отойдем на пару километров — выставим второй заслон и прикроем отход арьергарда… План сколочен на коленке! Стратеги, млин, доморощенные. А-а-а! Вперед и с песней!
И ведь вырвались! Ушли! И гладко ушли поначалу…
Поляки смылись сразу, как только на них вышла наша мехгруппа. Танки дали залп фугасными снарядами, а пехота даже с грузовиков не успела соскочить, как отважные жовнежи культурненько так ломанулись прочь. Нет, питать глупые мысли о том, что поляки трусы, — себе дороже. Поляки — это вам не румыны или итальянцы, они стоят прочно. Дух у них все же больше славянский, чем европейский, а значит, и воли побольше. Но тут дело в другом — мы с бронетехникой, и нас очень даже много, а у пшеков ни ПТО, ни своих танков. Вот они по здравом разумении и отошли от греха подальше. А мы рады стараться, отмахали пару кэмэ от поселка, развернули второй заслон и без напряжения дождались отхода арьергарда.
Сначала подошли наши. Ха, я уже американцев своими считаю… А они меня считают? Да плевать, воюем вместе за одну цель, дружим вроде — и то хлеб… Главным разочарованием было то, что вернулись не все… Глядя безжалостным, стратегическим взглядом, я могу сказать: потери были приемлемы. Если так вообще можно сказать… У сержанта Спирса в роте двадцати человек не хватает и двух грузовиков, самоходчики же оставили на поле боя одну «Росомаху» и троих членов ее экипажа.
А вот рота, оставленная Огородниковым для прикрытия, вышла с ощутимой задержкой и очень серьезными потерями — из полутора сотен красноармейцев выбрались максимум сорок. От батареи ЗиСов осталось одно орудие. Сам капитан на своем бронеавтомобиле сгорел при отходе с позиций: немецкие гранатометчики подобрались слишком близко…
Форсированным маршем наша измученная, разросшаяся, но при этом не особенно усилившаяся группа шла на запад, в глубь оккупированной врагами территории Белоруссии. У нас есть четкая цель. Мы не просто убегаем куда глаза глядят из опасной зоны. Мы идем к цели!
Среди солдат батальона почившего капитана Огородникова оказались три милиционера из первого Бобруйского городского отделения НКВД. От них мы узнали, что месяц назад сотрудники их отдела и взвод солдат железнодорожных войск НКВД получили приказ: расконсервировать резервный армейский склад в пятнадцати километрах на запад от Мартыновки, а затем передать его в ведение службы снабжения 2-й бронетанковой дивизии генерал-майора Паттона. Хм… Паттон не стал «трехзвездным» генералом до войны? Интересно… Но это мысли, а суть дела иная. За Мартыновкой, глубоко в лесу есть безопасное место, подготовленное для выживания. Там боеприпасы, провизия, топливо, снаряжение. Должны быть! Вот туда и поедем! Договориться с принявшим на себя командование батальоном РККА старшим лейтенантом оказалось несложно, и мы отправились в путь…
Размышляя, я не заметил, как вырубился: организм в конечном счете сам решил за меня, где находится предел. Ранения, изматывающие сражения, думы… Все это, без сомнения, делает солдата сильнее. Прав был Ницше: «То, что не убивает нас, делает нас сильнее!» Но сила эта требует платы… Кровью и потом. А иногда жизнями. Жестоко так думать, но ведь если пуля убила того, кто стоял рядом, и не убила меня, она ведь чему-то да научит? Хотя бы пригибаться под обстрелом!.. Черный бред… И все же я сплю? Если да, то почему я думаю, а не вижу сны?.. Поспать бы спокойно, я еще не привык к войне… Интересно, почему мне снится боль?
