Василий Гавриленко - Теплая Птица
Подняться с кровати оказалось не так-то легко. Как быстро привыкаешь к теплой постели!
Давно ли я был игроком и проводил ночи на деревьях в Джунглях?
К черту! Я вскочил, несколько раз отжался от пола; подхватил свитер и куртку, оделся. Кровь быстрее побежала по жилам. Так-то лучше.
В банке, принесенной отцом Никодимом, осталось примерно треть тушенки. Вкусно пахнет, зараза! Ухмыльнувшись, я поставил банку на стол, так и не притронувшись к тушенке. Взял тварку, стал жевать, запивая холодной водой.
В дверь постучали.
— Открыто.
Высокий стрелок замер на пороге.
— Приказано явиться в Главк.
Значит, пора. Я поднялся с заскрипевшего стула, окинул взглядом свою квартиру. Увижу ли снова эту печку, стол и кровать? Кажется, недолго здесь прожил, а вот на тебе — взгрустнулось.
Стрелок привел меня к одному из административных зданий Второй Военной.
— Следуйте туда, — указал на массивные двери, охраняемые автоматчиками.
Я двинулся к дверям, но не успел войти в Главк. Мне навстречу, в сопровождении двух особистов, вышел отец Никодим.
— Долго дрыхнешь, Артур, — он хлопнул меня по плечу. — Так недолго продрыхнуть собственное провозглашение в конунги.
Особисты и караульные стрелки вежливо засмеялись.
— Сюрприз, ваш крест, был больно горяч, — сказал я. — С такой трудно уснуть.
По лицу отца Никодима разлилось самодовольство.
— Рад, что Вика тебе понравилась. Редкостная шлюха.
— Да, — я кашлянул. — Спасибо, ваш крест.
Блестя на солнце черной краской, к зданию подрулил автомобиль. Тот самый. На пулевые пробоины наложены жестяные заплатки, которые ремонтник, видимо, еще не успел закрасить.
— Ну, что ж, пора, — подал голос отец Никодим и пошел к машине.
Особист распахнул перед ним дверцу, затем несильно толкнул меня в плечо:
— Залезай.
Внутри все было, как раньше. Розовое сиденье, розовый мех на потолке и стенках, баба на коврике все так же раздвигает ноги.
— Садись, Артур.
Отец Никодим хлопнул рукой по сиденью, выбив тучу пыли. Я сел рядом с главой ОСОБи. Слева примостился особист со снайперской винтовкой — быстро они находят замену погибшим.
— Трогай, — бросил отец Никодим в спину шоферу (тоже, кстати, новичку).
Машина дернулась и поползла в сторону железнодорожного депо, юля на обледенелой дороге.
— Куда мы едем, ваш крест?
— Как куда? — отец Никодим взглянул на меня, как на полоумного. — На твое провозглашение, разумеется.
— Оно будет на базе?
— На базе.
Глава ОСОБи задумчиво посмотрел в окно, за которым тянулись бараки.
— Я понимаю, тебе хотелось бы стать конунгом в Цитадели. Собственно, там всегда и проходят провозглашения… Но, я решил…
— Не беспокойтесь, ваш крест, — воскликнул я. — Меня все равно, где именно меня провозгласят. Лишь бы поскорее!
В глазу отца Никодима блеснул чертик.
— Молодца, Артур. Так и надо.
— Подъезжаем, ваш крест, — подал голос особист.
Из-за широкой спины шофера я увидел выстроившихся в шеренги стрелков, как во время рождественских испытаний. Черт подери, да тут никак не меньше тысячи бойцов! И все они греются на морозе ради меня…
— А Лорд-мэр здесь? — ровным голосом поинтересовался я.
— Лорд-мэр? — приподнял бровь отец Никодим.
— Я думал…
— Не обижайся, Артур, но ты не такая большая птица, чтоб ради тебя на плацу появлялся Лорд-мэр…
Ну, конечно. Провозглашение в конунги — это, наверное, такая же обыденность в Армии, как, скажем, зачистка. Лорд-мэру недосуг заниматься подобными пустяками… А что, если бы он все-таки появился на плацу? Просто так, поглазеть. Неужели я убил бы его? И что бы это дало? Христо, зачем ты послал меня сюда? Я уже ничего не понимаю…
— Р-равняйсь! — рявкнул седобородый офицер, как только из машины появился отец Никодим. — Пр-риветствие!
Тысяча глоток послушно:
— Вторая — Военная — База — салютует — тебе — отец!
Офицер протянул отцу Никодиму мегафон.
— Возьмите, ваш крест.
Глава ОСОБи кивнул и, поднеся мегафон к губам, крикнул:
— Слава Лорд-мэру!
— Слава, слава, слава!
— Мы собрались здесь, чтобы почтить заслуженной наградой доблесть нашего брата…
Усиленный динамиком голос отца Никодима разносил по плацу слова о подвиге, о самопожертвовании, о славе. При всем желании я не мог принимать эти слова на свой счет и с нетерпением ждал, когда он закончит свою речь.
— Я желал бы, чтоб каждый стрелок в минуту опасности, грозящей начальству…
Да, опасность действительно была. В виде «шишки» Варяга, жаждавшей проникнуть в святая святых сущности его креста…
— Вел себя так же, как стрелок Артур, которого, милостью и волей Лорд-мэра мы провозглашаем сегодня конунгом Армии Московской резервации!
Шеренги встретили заключительную фразу отца Никодима нестройным славословьем Лорд-мэру. Был также и свист, и неодобрительные выкрики: весть о выскочке, пребывающем в Армии без году неделя, а уже дослужившемся до конунга, как червь, сосет сердце и мозг.
— Держи, — отец Никодим вернул мегафон офицеру и обратился ко мне. — Не обращай внимания на свистунов — отребье, говножуи. Знает, падла, что никогда и до младшего офицера не дослужится, вот и свистит. Не обращай.
— Не обращаю, ваш крест.
Глава ОСОБи ухмыльнулся, обнажив ряд неестественно-ровных зубов, и сказал офицеру:
— Начинайте обряд.
Обряд? Что еще за обряд? Я-то думал — провозглашение состоялось…
Стрелки возбужденно загудели, когда два бойца вывели на плац человека. Женщина неопределенного возраста, руки связаны за спиной. В глазах — животный страх. Мне хватило одного не цепкого взгляда, чтобы понять — это житель Джунглей. Дикарь. Игрок. Охотник за Теплой Птицей.
Но для чего ее привели на плац? Смутно различая контуры обряда, я надеялся, что предчувствие обманет меня. Не обмануло.
В руке отца Никодима появился самурайский меч (не тот ли, которым был убит Борис?).
Женщина задергалась в путах, расширенными глазами глядя на приближающегося главу ОСОБи. Она не проронила ни слова — такая стойкая или эти ублюдки заблаговременно вырезали ей язык?
Под одобрительные крики стрелков отец Никодим вонзил меч в грудь жертве.
— Артур, подойди.
Я приблизился. Женщина была уже мертва, но правый глаз непостижимым образом жил, и время от времени описывал полукруг во ввалившейся глазнице.
— Видишь мой меч, — громко сказал отец Никодим, обращаясь не столько ко мне, сколько к стрелкам. — Это пробочка. Вынуть пробочку — польется вино.
Вино? Что нужно от меня этому сумасшедшему?
К нам подошел офицер. Ухмыльнувшись, он подмигнул мне, одновременно протягивая отцу Никодиму жестяную кружку.
Глава ОСОБи взял кружку и резко вырвал меч из груди женщины. Кровь хлынула из отверстия тонкой дымящейся струей. Отец Никодим поспешил подставить кружку под струю. Звук — точь-в-точь, как если наливаешь себе воды. Кровь лилась недолго, но ее хватило, чтобы наполнить кружку.
— Уберите.
Бойцы поволокли труп женщины прочь. Отец Никодим повернулся ко мне.
— Властью Лорд-мэра ты, стрелок Артур, наделяешься…
Он окунул палец в кровь и провел им по моему лицу — ото лба до подбородка, сверху — вниз.
— Правами и обязанностями конунга Армии Московской Резервации…
Снова — палец в кровь. Поперек щек, по носу, от уха до уха… У меня не было возможности посмотреть в зеркало, но, судя по всему, на моем лице после манипуляций отца Никодима вспыхнул кровавый крест…
— Верно служи Лорд-мэру, конунг.
— Служу Лорд-мэру! — отозвался я.
— Пей.
Отец Никодим протянул мне кружку. Едва теплая. Пить человеческую кровь? В Джунглях я много раз слышал о каннибалах и всегда содрогался от омерзения… Что делать, черт подери? Выплеснуть содержимое кружки в рожу «попугая» — и бежать.
Я представил: тысяча стволов нацеливается на бегущего человека и начиняет его свинцом. Некрасивое зрелище, но не оно образумило меня. Я, как и прежде, вспомнил Христо, вспомнил Марину, вспомнил Снегиря. Как там выразился отец Никодим — «польется вино»?
Это было отвращение, это была тошнота. Я пил отвращение и тошноту. Вкус крови…
Сдерживая позыв на рвоту, я протянул главе ОСОБи пустую кружку.
— Ну, ты даешь, — удивленно проговорил тот. — Достаточно было сделать небольшой глоток…
Что ж ты раньше не сказал, гнида?
Ни на кого не глядя, я вытер губы рукавом — на рукаве остался широкий черный след. Шеренги стрелков стали редеть: представление закончилось. В воздухе замельтешили крупные снежинки.
— Конунг, — отец Никодим хлопнул меня по плечу. — Теперь — к Рустаму. Надо отпраздновать твое провозглашение. Тушенки пожрем.
