Дмитрий Политов - Небо в огне. Штурмовик из будущего
Худяков задумался. Григорий с тревогой смотрел на него. Сидеть в штабе? Боже упаси! Он летчик и должен летать!
— Крепкая, как сталь, боевая мужская дружба — это очень ценное и нужное качество пилотов, — медленно проговорил генерал-лейтенант. — У восточных народов есть одна притча. Спросил однажды внук у седобородого старца: «Есть ли что на свете дороже золота?» — «Есть, — слышит в ответ. — Дружба». — «А бывает ли что крепче железа?» — снова спрашивает внук. — «Дружба». — «Ну, а что сильнее самой смерти?» — «Дружба…» — Вы согласны с этим мудрым старцем, товарищ Дивин?
— Согласен на все сто! — облегченно улыбнулся Григорий. Хорошая история, в клане Дивайн ее точно оценили бы. У мантисов вообще-то на первом месте всегда стояла семья, род, но дружба также ценилась очень и очень высоко.
— Возьмем притчу на вооружение, — засмеялся Хромов.
Уф, кажись, пронесло! Экспат торопливо смылся подальше, пока генералу не взбрело в голову еще что-нибудь. Доказывай потом, что ты не верблюд. Вот ведь задачка: молчать, видя ошибки в тактике использования штурмовиков, нельзя, потому что за них каждый день платят кровью сотни пилотов, но и трубить на всех углах, пробивая дорогу новому, как оказалось, небезопасно — можно запросто распрощаться с летной работой и закиснуть в штабном кабинете. Разве что подсовывать готовое решение кому-нибудь из товарищей, подталкивать их в нужном направлении, но так, чтобы они были уверены, будто придумали это самостоятельно? Григорий обкатал в голове эту мысль и так и эдак. А что, вполне здравая идея. Значит, будем делать эскадрилью академиков. А Шварца котом ученым — в прямом соответствии с рекомендациями товарища Пушкина!
— Смешное что вспомнил? Поделись.
Не было печали. Карпухин! Нарисовался, хрен сотрешь. Что бы ему такое скормить?
— Встречает истребитель штурмовик, — усмехнулся Григорий. — Слышь, ты чего такой «горбатый»? — Не видишь, кучу бомб тащу!
— Забавно, — улыбнулся особист.
— Товарищ капитан, а вы не в курсе, почему у командующего внешность такая… — Дивин замялся, не зная, как правильно объяснить некое противоречие, возникшее после разговора с Худяковым.
— Имени-отчеству не соответствующая? — Да, а мозги у Карпухина что твой компьютер, на лету все схватывает. А с виду увалень. — Так он ведь на самом деле армянин. И зовут его по-настоящему Арменак Артемович Ханферянц. Во время Гражданской войны его от верной гибели спас друг — Сергей Александрович Худяков. А потом, во время рейда в тыл белоказакам, был смертельно ранен, но перед смертью передал командование отряда, оружие, документы и одежду Арменаку. И тот вывел людей из окружения. А после в знак памяти принял фамилию и имя погибшего товарища. Кстати, генерал-лейтенант лично знаком с самим товарищем Сталиным, — капитан многозначительно поднял вверх указательный палец. — Еще с дореволюционных времен, по совместной подпольной работе на бакинских нефтепромыслах. Так-то! А ты, дурилка картонный, отказался к нему в штаб перейти, — особист посмотрел на экспата с жалостью, словно на душевнобольного.
— А вы откуда знаете? — удивился Григорий. — Вас же не было при нашем разговоре.
— Работа такая, — засмеялся особист. — Кстати, поздравляю с новым воинским званием. А также хочу извиниться, был неправ, признаю. Обвинения в трусости ты не заслужил.
— Спасибо. — Дивин смотрел на Карпухина с подозрением. Внутреннее чутье безошибочно подсказывало ему, что капитан сейчас скажет какую-нибудь гадость. И точно.
— А вот в недальновидности — так это однозначно! Думаешь, командующий просто так решил на тебя посмотреть?
Ну что за человек?! Может… а, нет, если найдут труп, то вони не оберешься. Хотя, если обставить все как нападение дикого зверя… надо подумать!
* * *— Слыхали? — Кто бы это мог быть? Ни за что не догадаетесь! Григорий мученически вздохнул и продолжил чесать за ухом блаженствующего Шварца.
— Что опять случилось? — лениво осведомился Малахов у запыхавшегося от быстрой ходьбы Прорвы. — Да отдышись ты, черт, говори толком.
Погода вот уже несколько дней как прочно привязала летчиков к земле. Пилоты изнывали от безделья, встречая каждое новое утро с затаенной надеждой на то, что тучи разойдутся и позволят наконец штурмовикам подняться в небо. Обидно было до слез — наземные войска окружили в Великих Луках несколько дивизий гитлеровцев, пытались их добить, а советская авиация бездействовала.
Рыжков послушно сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, потом присел на топчан рядом с комэском и с таинственным видом сказал:
— Случайно узнал из надежного источника, — экспат не выдержал и громко фыркнул. Знаем мы этот источник, опять повариха сплетни собрала. — Да, из надежного! — оскорбился Прорва. — И нечего ржать!
— Я тебе сейчас в лоб закатаю, — очень спокойно пообещал капитан. — Либо говори, либо мотай отсюда. — Летчики эскадрильи подошли поближе, ожидая развлечения.
— Говорят, после Нового года в армии вводят погоны! — опасливо косясь на дверь землянки, выпалил Рыжков. — А еще церкви откроют, разрешат частную торговлишку и колхозы разгонят, представляете?!
— Ты говори, да не заговаривайся! — вскинулся Малахов. — А то я тебя за такие речи быстро к Карпухину определю, понял?!
— А я-то здесь при чем? — заныл Прорва. — Что услышал, то и пересказал.
— «Что услышал», — передразнил его комэск. — Головой думать надо, а не задницей. А вы чего уши развесили? — напустился он на других летчиков, которые собрались вокруг и бурно обсуждали неожиданные новости. — Один дурак ляпнул, а вы и рады. Дел других нет? Так сейчас враз займу всех — пойдете у меня строевой на морозе заниматься. Заодно мозги проветрите.
Пилоты мигом разошлись. Маршировать по аэродрому никому не хотелось. Рыжков тоже под шумок незаметно слинял, не желая огрести под горячую руку наказание.
— Вот зараза, — негодовал капитан. — Язык как помело — несет всякую дрянь! Это ж надо такое придумать, а? У меня дядька в Гражданскую у Буденного в Первой Конной воевал, золотопогонников рубил. А я, выходит, теперь эти самые погоны нацеплю? А колхозы? Да как язык у него только повернулся!
— Не кипятись раньше времени, Леша, — мягко посоветовал ему экспат. — Что ты, Прорву не знаешь — все его басни нужно делить на шестнадцать. Ты мне скажи лучше, мы Новый год праздновать в эскадрилье будем или всем полком в столовой?
— Чего? — непонимающе уставился на него комэск. — Да отстань ты от меня с этим Новым годом! — он раздраженно махнул рукой, вскочил на ноги, накинул на плечи куртку и вышел на улицу, доставая на ходу папиросу.
