Вечерний Чарльстон - Дынин Максим

Так что ехать в Ишль смысла больше не было. А с Веной я, увы, был знаком мало, и мой заказ теперь выполнить будет намного сложнее.

К счастью, я все-таки добрался до второй страницы газетенки. А на ней был описан строящийся на императорских верфях новый фрегат для австрийского флота. Надо же, подумал я, у них вновь появился флот. Но следующий же абзац заставил мое сердце учащенно забиться.

«В субботу, восьмого сентября, корабль будет спущен на воду в Триесте в присутствии его императорского и апостольского величества Франца-Иосифа и главнокомандующего австрийским флотом его высочества кронпринца Фердинанда-Максимилиана».

Хвала Господу! Ну что ж, все складывается для меня как нельзя лучше. Как говорят сами немцы – и австрийцы – у меня появилась возможность убить двух мух одной мухобойкой. А Триест…

Мой кузен Ежи Грохольский лишь чудом выжил во время резни в Галиции. Он потерял всю свою семью и бежал в Триест. Там Ежи подался в коммерцию – для шляхтича это, конечно, не комильфо, но жить-то на что-то надо. Как ни странно, он очень быстро добился успеха, обзавелся множеством знакомств и, можно сказать, стал членом местной коммерческой элиты. Тем не менее Ежи так и не смог забыть свою Ганнусю, замученную взбесившимися холопами. Он так и не женился, хотя был еще не стар и привлекателен для женщин, к большим деньгам не стремился, но как-то так выходило, что деньги его находили сами.

Три года назад я побывал у него в гостях. Да, он жил в хорошем доме – иначе другие негоцианты не поймут. И да, время от времени он устраивал довольно-таки пышные приемы. Но в остальное время он жил весьма скромно и часто ходил в костел, где молился за упокой душ своих родителей и жены. И тайно мечтал отомстить австрийцам за невинную кровь, пролитую в 1845 году. А к этому были все предпосылки.

Ведь после 1849 года, когда большинство экипажей кораблей императорского флота Австрии, сплошь состоящих из итальянцев, вышли из подчинения Вены, австрийского флота как такового просто не стало. Брат императора Фердинанд-Максимилиан, которого Франц-Иосиф назначил командующим флотом, несмотря на его молодость, набрал новые экипажи из числа немцев, сделал немецкий язык официальным на флоте (а ведь до этого – какой ужас! – команды отдавались на итальянском языке) и начал строить военные корабли на верфях Австрии.

И Триест теперь просто кишел итальянцами, недовольными подобным положением дел – кого уволили из флота, кто потерял заказы и подряды, а кого просто бесило нарастающее присутствие австрийских военных. Многие из них стали сторонниками «Молодой Италии», организации, основанной Джузеппе Мадзини, чьей целью было освобождение Италии от иностранного гнета и объединение ее в одну страну.

Самого Мадзини я не знал – он жил в Лондоне и, по слухам, финансировался британским правительством. Но с членами его организации я пересекался в Париже – их привечал покойный Наполеон III, который поддерживал цели организации и ее членов. Естественно, все было не так просто, в обмен на определенные территориальные уступки в пользу Франции.

Когда итальянцам показалось, что Наполеон движется слишком медленно, у некоторых из них даже появились планы устроить на него покушение, и, если бы не приход к власти Наполеона IV, кто знает, чем бы все закончилось. После этого их поддержка и финансирование прекратились, и почти все «младоитальянцы» покинули Францию, а те, кто остался, сидели тише воды, ниже травы.

Но меня интересовали их члены и сторонники в Триесте. С одной стороны, они горели желанием отомстить австрийцам ничуть не меньше, чем мы. С другой, итальянцы по природе своей весьма безалаберны, болтливы и склонны к анархии, и я не стал бы им особенно доверять. А вот информацией они поделиться вполне могут, особенно если я получу ее через Ежи – самому мне среди них светиться не хочется.

Польская же диаспора может помочь мне в другом. Во-первых, они добудут все, что мне может понадобиться. Во-вторых, среди них есть люди, которые умеют держать язык за зубами и на которых можно положиться. И в-третьих, как я уже упоминал, у них есть точки пересечения с итальянцами, и через них я смогу узнать, где именно будут находиться Франц-Иосиф и Фердинанд-Максимилиан, а это – ключ к успеху. Может быть, среди них найдутся и те, кого я смогу взять с собой на акцию. Словом, поживем – увидим…

21 августа 1855 года.

Лондон, Букингемский дворец.

Александрина Виктория, королева

Объединенного королевства

Великобритании и Ирландии

Вообще-то август – лучшее время для времяпровождения в замке Балморал в Шотландии, далеко от смога, шума и грязи Лондона. Тем более что погода была солнечной, теплой и сухой – такое редко увидишь не только в Шотландии, но даже в Лондоне. Конечно, мне очень не хватало сэра Теодора, который в прошлом году сделал мою жизнь если не раем, то почти. Но этот неблагодарный русский предпочел мне, самой могущественной женщине в мире, какую-то профурсетку! Да, пригрела я эту змею у себя на груди…

Но мне почти хватало и Джона Брауна, моего любимого шотландского слуги, который пусть не умел так хорошо порадовать женщину, как сэр Теодор, зато не отвлекался на всяких разных девок. Конечно, краем уха я слышала, что, когда она в Лондоне, а он в Балморале, у него бывает то одна, то другая пассия, желающая разделить постель с любовником самой королевы. Но, пока меня нет, его не убудет – а вот когда я там, то будь добр, оставайся мне верен.

Конечно, с сэром Теодором я чувствовала себя совсем по-другому – я не хотела его делить ни с кем. Может быть, и зря я его заподозрила в измене и посадила в Тауэр, и в любом случае не нужно было выгонять Катриону – этим я сама подтолкнула Теодора в ее цепкие лапы. Но, узнав, что Катриона покончила жизнь самоубийством от несчастной любви, я заперлась в своем кабинете и начала от радости плясать – такого со мной до того не случалось ни разу.

Вот только этот болван Лионель де Ротшильд, пообещав мне доставить этого противного русского, не сдержал своего обещания. Сам виноват – иначе он бы получил наконец титул английского барона и осуществил свою заветную мечту. А я с горя отправилась в Балморал чуть раньше, чем обычно, чтобы побыстрее очутиться в объятиях Джона Брауна. Вот только сам процесс занимал у него меньше минуты, и я ни разу не испытала с ним того блаженства, которое мне дарил сэр Теодор. Впрочем, как говорится, птица в руке стоит двух в кустах – что в данной ситуации имеет двойной подтекст [102].

Десять дней назад Джон принес мне очередной пакет с почтой, доставленной из Букингемского дворца. По заведенной традиции, мне присылали только то, что секретариат в Лондоне считал достойным моего внимания – а такого было, как правило, немного. Вот и на этот раз в пакете были два письма от моего Альберта, два от Лионеля Ротшильда (их могли бы не пересылать, корреспонденцию этого еврея-индюка я буду читать в последнюю очередь), несколько бумаг от министров. И вдруг из стопки выпал конверт, на котором было написано: «Ее величеству лично в руки». Почерк мне показался смутно знакомым, но лишь смутно.

Вскрыв его, я увидела небольшую записку:

Подписи не было, но анонимка заставила меня задуматься. И я, не медля ни минуты, послала курьера в Лондон к сэру Ричарду Мэйну, одному из двух комиссаров столичной полиции. Я знала, что он умеет хранить секреты, и попросила его расследовать, что именно происходит по вышеуказанному адресу, но так, чтобы по возможности не спугнуть заговорщиков. Ведь, если заговор действительно существовал, то хотелось вычислить всех его участников.