Затмевая могущественных - Ралдугин Владимир

– Штыки из ножен! – закричал сержанты. Сотни солдат заученным движением сняли с поясов смертоносные полоски стали. – Штыки к стволу! – Сотни рук быстро прикладывают деревянные ручки к разогретым солнцем и несколькими недавними залпами стволам винтовок. – Штыки примкнуть! – Сотни лязгающих звуков сливаются в один, когда штыки занимают свое место. – Приклады к плечу! – Деревянные ложа уверенно прижимаются к красной ткани. – Прицел на пятьсот! – Самая большая эффективная дальность винтовок Пибоди. – Огонь!

И тонкая красная линия взрывается пламенем и пороховым дымом. Тысячи зулусов валятся на землю. В боевой клич врываются вопли боли и отчаяния. Но они не способны заглушить страшного «uSuthu!».

– Заряжай! -– Привычными движениями тысячи рук щелкают затворами – вверх летят гильзы. А руки уже достают из подсумков новые патроны, чтобы быстро загнать их на место. Снова щелкают затворы. Солдаты замирают, ожидая следующей команды.

– Огонь!

Зулусы еще не миновали самых дальних колышков. Они валятся прямо на них. Сотни. Тысячи мертвых тел. Некоторые амабуто останавливаются. Залегают в высокой траве. Их воины не хотят умирать, так и не добравшись до врага. Не пустив ему кровь своим илква.

Но есть и те, кому словно плевать на смерть. Они идут через град британских пуль, не обращая на них внимания. И смерть словно боится их! С такого большого расстояния еще не видно, как они дергаются от попаданий пуль в их тела, продолжая размеренно шагать. Как будто пять-шесть ранений для них ничего не значат. А уж остановить не могут и подавно.

В пылу боя эти амабуто заметили не сразу. Сначала они не сильно выделялись на фоне остальной массы зулусов. Однако когда черное море, раз за разом окрашиваясь багровой пеной, миновало отметку в три сотни шагов, не обратить внимания на странных воинов уже было просто невозможно. Потому что они единственные, кто сохранил полный порядок во всей армии чернокожих. Ни один воин из этих амабуто не залег под вражеским огнем. А вскоре стало видно, что пули их не берут. В самом прямом смысле.

– Что это за дьяволы? – прошептал рядовой, лихорадочно перезаряжая винтовку. Пальцы начинали неметь от подкрадывающейся усталости. Сердце все сильнее сжималось от страха. – Сержант, – обратился он за поддержкой к единственному человеку» который был для него настоящей глыбой – альфой и омегой жизни, краеугольным камнем мироздания любого британского пехотинца, – этих дьяволов не берут пули!

– Не всех, сынок, – никто не должен видеть, что и сержанту тоже страшно от этого зрелища. В утешении солдат он ищет для себя уверенности – и находит ее. – Выстрели в них еще пару раз – и они свалятся.

Сам сержант успевает и командовать, и стрелять вместе со всеми. Как и положено самому крепкому человеку во всей британской армии. Ее основе. Вынь из армии сержанта – армия развалится, будто дом без фундамента.

Майор Лоуренс идет. Конь под ним давно пал. Второго он пустил по ложному следу – и эта нехитрая уловка сработала. Вот уже несколько часов кряду он не видел проклятых зулусов даже вооруженным глазом. Конечно, это было до того, как он бросил бинокль. Тот повис у него на шее неподъемным грузом, как будто с каждым шагом прибавлял по несколько футов веса. Лоуренс расстался и с револьвером – выкинул его вместе с кобурой и поясом. Выбросил он и шлем, намотав на голову тряпку, чтобы не потерять сознание на солнце. Оно пусть и зимнее, но все-таки африканское – жарит дай бог!

Потом Лоуренс расстался с мундиром. Тот пропитался лотом и стал слишком тяжел, чтобы идти в нем. Теперь на майоре остались лишь форменные брюки, бутсы и нательная рубашка. Он бы с удовольствием к разулся бы, но понимал, что далеко босиком не пройдет – не было у него такой привычки. А потому приходилось таскать на ногах настоящие колодки.

Впрочем, и их Лоуренс скинул, когда сил идти уже не осталось. Надо было ползти, цепляясь за еще не до конца высохшую после недавних проливных дождей землю. Теперь нужда в бутсах отпала совершенно,

В кровь обдираясь о колючий кустарник, разбив себе руки, майор Лоуренс полз через саванну. Он не знал даже, в верном ли направлении ползет. Ведь вполне мог сбиться с пути – и теперь уже никогда не доставит сообщения командованию. Он знал лишь одно – надо ползти. Надо. Остановка означает смерть!

Таким его и нашли всадники Ньюкасльских конных стрелков, что патрулировали окрестности лагеря лорда Челмсворда.

Заслышав дробный перестук копыт, Лоуренс хотел закричать. Подать знак. Но пересохшее горло не слушалось его. Он попытался подняться на ноги, но слишком обессилел для этого. Тогда он просто перевалился на спину, ощущая себя гигантским земляным червем – и вытянул вверх руку в надежде, что его заметят.

На счастье майора, трава над ним была невысока – его поднятую руку разглядели всадники из патруля. Они направили к нему своих коней. Спешились рядом с распростертым на земле человеком. Лоуренс хотел представиться им, но из горла вылетали лишь нечленораздельные хрипы и какой-то кашель.

– Бедолага, – покачал головой сердобольный стрелок, потянувшись за флягой.

– Погоди, – осадил его сержант – командир патруля. – На нем форменные брюки. Это – дезертир.

Майор понял, что из-за жуткого внешнего вида, его приняли за неудачливого беглеца из рядов британской армии.

– Раз дезертир, то надо его пристрелить, – пожал плечами тот же ньюкаслец, что хотел дать Лоуренсу напиться. Теперь он порывался сбросить с плеча винтовку.

Неужели ему суждено погибнуть вот так. Без толку. Посреди ничего, называемого Южной Африкой. Неужели все, что он сделал ради Британии, не может сейчас послужить ему щитом от пули ньюкасльского конного стрелка. Неужели все смерти оказались напрасны. Лоуренс откинулся на спину. Рука его безвольно упала вдоль тела. Он глянул в серое небо Южной Африки. Неужели это последнее, что ему суждено увидеть.

Артиллеристы, наконец, расчехлили и выставили на позиции пулеметы. Теперь к залповому огню шеренг британской пехоты добавился и их частый стук. Как будто кто-то непрерывно сыпал гвозди на дно ведра. И зулусы посыпались под длинными очередями, как горох. Пули рвали их тела. Ведь чернокожие воины успели уже подойти достаточно близко. На убийственную для пулеметов дистанцию.

Даже три амабуто, шагающих в центре, начали нести потери. Вот только от одного вида их многим становилось совсем уж страшно. Зулусы ползли на врага с тупым упорством автоматонов, даже если пули перебивали им обе ноги. Они словно не чувствовали боли.

– Не может же быть в армии Кечвайо автоматонов! – воскликнул наблюдавший за полем боя уже без бинокля майор Пуллейн. – Неоткуда им тут взяться!

Но глаза не обманывали его. Лишь пародии на людей – заводные куклы-автоматоны – были способными на такое. И никто больше. Но, проклятье, откуда они у этих чернокожих дьяволов?! Ведь не мог же никто их продать Кечвайо. Эту мысль майор отбросил как совершенно абсурдную.

– Сосредоточить пулеметный огонь на этих трех полках, – велел майор.

Но было слишком поздно. Подбадриваемые своими командирами, видящие передовые амабуто самого Кечвайо, зулусы снова ринулись в безумную атаку на тонкую красную линию. На пулеметы. Грудью встречая выстрелы.

Солдаты палили так часто, как только могли. Уже забыты команды. Теперь каждый стреляет сам по себе. Никаких залпов не надо. Замолчали сорвавшие глотки сержанты. Сами сосредоточились на беспрерывной стрельбе.

При таком темпе подсумки опорожнялись в одно мгновение. И тут же в тыл бежали солдаты, чтобы встать в очередь на получение очередной порции свинцовой смерти. А людей на раздаче не хватало катастрофически.

Седой сержант в форме интендантской службы, казалось, разрывался на части, мечтая отрастить себе еще несколько пар рук, как у осьминога, чтобы хватило всем. Он совал пачки патронов в протянутые ладони не глядя. Тут же выхватывал из ящика следующую порцию и совал в чьи-то руки. Уже не озабочиваясь тем, отстоял ли ушлый солдат очередь или же попросту не отходил от него. Очередь за патронами давно регулировала сама себя. Солдаты выталкивали тех, кто получил патроны. Не давали им снова подойти к седому сержанту и его патронному ящику.