Алексей Корепанов - Прорыв
— Маркасса, пройдите в свой бокс, — сказал танк. — И нужно взять в кладовке наушники.
— Я принесу! — вскочил с откидного сиденья Тангейзер.
— А потом топай в башню, — распорядился Силва.
— Может, лучше я с мамой?…
— Не лучше, — отрезал командир. — Будем вместе сидеть в башне. Давайте, Маркасса, — повернулся он к пандигийке. — Надеемся на вас. Ведь не зря же вы здесь появились.
— Весьма здравое рассуждение, — заметил Спиноза. — Если бы мы были персонажами фильма или литературного произведения, то вы, Маркасса, просто вынуждены были бы нас спасти. Чтобы с сюжетной стороны оправдать свое появление.
— Так ведь мы не в литературном произведении, — слабо улыбнулась женщина.
— Как знать… — изрек Спиноза. — Возможно, мы всего лишь персонажи, созданные неким творцом. И вся окружающая нас действительность — это то, что он описывает. И чтобы не разочаровать читателей, он обязан сделать так, чтобы мы выкрутились из этой ситуации. Иначе у истории не будет финала, а такое недопустимо ни по каким канонам.
— Тогда наш поход должен обязательно закончиться успешно, — усмехнулся Дарий. — С Простынями разберемся и тем самым обеспечим бесперебойную поставку архамассы в закрома Родины. За что и получим поощрение. В финальной сцене ты покатишь навстречу рассвету, а мы втроем будем стоять у тебя на броне и со счастливыми улыбками смотреть вдаль.
— Есть фильмы и книги, заканчивающиеся не так оптимистично, — возразил Спиноза. — Все зависит от воли автора…
— А частенько и от желания зрителей или читателей, каковые желания автор стремится удовлетворить, чтобы иметь успех и значительно пополнить свой банковский счет. — Силва даже сам удивился собственной длинной и несколько витиеватой фразе. — Кстати, а кто же наши читатели?
— Тут можно только строить предположения, — ответил бронеход.
— Жаль, что нельзя заглянуть на последнюю страницу, — вставил Тангейзер.
— Когда дойдем до нее, тогда и заглянем, — сказал Дарий. — Конечно, очень хотелось бы, чтобы так все и случилось, со счастливым финалом. И книги, и особенно этой главы… — Он вышел из кухни и, обернувшись, добавил: — Тан, я тебя жду. Маркасса, не подведите, на вас все читатели рассчитывают.
— Мозги сломаю, но вспомню, — заверила госпожа Диони.
— Ломать не надо. Просто попробуйте вспомнить. Надеюсь, ультрасы «Гимли» будут на высоте!
Дарий вернулся в башню. Бросил взгляд на по-прежнему черные экраны, сел в кресло и сцепил руки на животе. Через несколько минут к нему присоединился бледноватый Тангейзер.
— Садись, Тан, — кивнул командир на соседнее кресло. — И если знаешь молитвы — молись. И я тоже буду.
Тангейзер молча сел, впился пальцами в подлокотники и закрыл глаза.
— Начинаю! — объявил Спиноза. — И да поможет нам творец этого сюжета!
И наступила тишина.
Впрочем, длилась она недолго — ее буквально разметал в клочья донесшийся из комнатки-бокса пронзительный крик Маркассы:
— Есть! Заклинание! Песня!..
Тангейзер вздрогнул и, бросив на Дария испуганный взгляд, вскочил с кресла. Силва тоже почувствовал опасение за состояние рассудка госпожи Диони и невольно напрягся. Маркасса вбежала в салон, держа в руке наушники.
— Скорее! Надо записать, пока я не забыла! Такие ловушки открываются от определенного набора слов и мелодии! В общем, от песни!
— А что, очень даже возможно, — сказал танк. — Похожее в истории бывало. Взять хотя бы классическое «сезам, откройся!» Пойте, Маркасса, я включил запись.
И пандигийка, остановившись посреди салона и воздев руки, звонким сильным голосом запела на каком-то неведомом языке:
Вьет сяначе стрич канеспокий наричка
тулыть сяблызэ нькодопид нижжягир
анато мубо цитамжи вемаричка
вха тищосхо вала сьузэлэ ныйбир
Странные слова, которые поющая четко отделяла друг от друга, разлетались по башне, отскакивали от стен, цокали об экраны, журчащими ручейками струились по полу, отдавались в ушах слушателей, холодком пробегали по спине, заставляли учащенно биться сердце. Да, это было какое-то древнее заклинание, одно из тех, что способны воздействовать на структуру мироздания, гасить звезды, порождать космические вихри и изменять эволюцию жизни…
Маркасса замолчала и опустила руки, а непонятные слова будто все еще продолжали звучать в башне бронехода.
— Карабарас, я тоже вспомнил… — завороженно шагнув к матери, прошептал Тангейзер. — Ты пела мне это в детстве, только тихо… «Вала… сьузэлэ… ныйбир…»
— Ну, вот, а я забыла… — виновато улыбнулась Маркасса и, прижав руки к вискам, опустилась на откидное сиденье. — Ох, опять кавардак в голове… Да, кричалка ультрасов — это страшная сила… Может, она и кокон этот разнесла бы в пух и прах… Но у меня такое ощущение, что блокировка возвращается…
— Значит, вы имели дело с настоящим специалистом, — сказал танк. — Блокировка не развалилась, а как бы сдвинулась в сторону, и теперь, словно пружина, стремится занять прежнее положение.
— Ну, что, запускаем запись через динамики наружу, — решил Дарий. — Включай, Бенедикт.
— Только вам, Маркасса, лучше бы пристегнуться ремнем, — посоветовал танк. — На всякий случай. Может быть, произойдет сильный толчок. И еще… неплохо бы пройти тест… насчет головы…
— Голова у меня в полном порядке, — заявила госпожа Диони. — В смысле, с ума я точно не сошла, я бы заметила.
Такое утверждение показалось Дарию более чем спорным, однако он решил промолчать. Там видно будет, осталась ли мамочка Тангейзера в своем уме или нет…
— Отложим на потом, — добавила пандигийка.
— Отложим, — согласился Спиноза. — Хотя позволю себе процитировать несколько строк Алькора из его романа «Обыкновенная прогулка»:
Всегда и всё откладываем на потом,
Себя жалеем.
И никогда не думаем о том,
Что не успеем…
Но Маркасса только махнула рукой.
Тангейзер помог матери закрепить ремень и вернулся на свое место. Кресла экипажа были оборудованы дугами безопасности, которые при необходимости сами выскакивали из-за спинок и фиксировали танкистов на сиденьях.
— Включай, Бенедикт, — повторил Силва.
— Слушаюсь, Дар.
Спиноза включил запись. В салоне ее не было слышно, танкисты и Маркасса просто смотрели на черные экраны. Женщина шевелила губами, беззвучно повторяя слова древнего пандигийского заклинания — средства взлома пространственных ловушек, придуманного неведомо каким путем.
Экраны вдруг полыхнули сотнями радуг, и в следующее мгновение оказалось, что многотонная боевая машина, кувыркаясь, летит куда-то… нет, не куда-то, а вверх, и на экранах быстро сменяют друг друга серый «потолок» Пузыря и покрытая желтоватой травой земля. Правда, прямо под танком земли не было, а было там подобие круглого озера диаметром метров сто, заполненного чем-то неподвижным, черным… И сквозь эту черноту быстро проступала все та же земля. Ловушка, выпустив жертву, вновь затаилась в ожидании добычи.
— Держитесь, попробую стабилизировать полет и совершить мягкую посадку, — сказал танк.
Но вряд ли кто-нибудь из людей понял его слова. Трудно что-либо воспринимать, совершая обороты в воздухе… да еще и после плотного обеда.
Благодаря стараниям Спинозы, кувырки прекратились, и боевая машина по пологой траектории устремилась к земле, до которой было метров семьдесят, не меньше. Снизившись, танк включил воздушную подушку и, продолжая движение, постепенно опустился на гусеницы, так что людей не тряхнуло лишний раз. Пробежал по траве, остановился и доложил:
— Все в порядке, Дар. На фигуры сложного пилотажа я вряд ли способен, но летать более-менее умею.
— От… лично… — прохрипел Силва, борясь с головокружением и сглатывая слюну.
Тангейзер висел на ремнях, а его мама…
— Маркасса, идите, умойтесь и переоденьтесь, — предложил Спиноза. — А я все здесь уберу.
Женщина слабо кивнула. Потом с помощью доковылявшего до нее Дария отвязала ремни и очень нетвердой походкой направилась в душевую.
А по всем помещениям разнесся торжествующий голос Бенедикта:
И даже танк из архамассы
Сражен и восхищен Маркассой!
Спасение такого класса
Дает ей право зваться асом!
Ведь все ракеты и все пушки
Помочь мне не смогли в ловушке!
В веках прославься имя это —
Из бездны вырвала поэта!
— И не только поэта, — добавил Дарий.
Он расслабленно наблюдал за тем, как выползший из какой-то норы куполообразный, ощетинившийся щетками робот-чистомой приступает к выполнению своих обязанностей.
Тангейзер освободился от ремней и выбрался из кресла. Силва повернулся к нему.
