Бен Бова - Орион и завоеватель
– Пойдем со мной, Орион, – молил Кету. – Мы проедем все Персидское царство, нас ждет моя родина, прекрасный Индустан. Мы увидим святых людей и прикоснемся к их мудрости…
Но я хотел лишь спасти Филиппа и разрушить козни коварной Геры. Я готов был любой ценой защищать царя, почтившего меня своим доверием.
– Пожалуйста, Орион! – Глаза Кету были полны слез.
Оставив его позади двора, я направился к стражам у двойной двери. Все четверо были вооружены копьями. Двое из них скрестили древки, преграждая мне путь.
– Не велено пропускать, – сказал старший.
Я узнал в нем приятеля по казарме.
– Я должен увидеть царя.
– У меня приказ, Орион. Не велено пропускать никого.
– Да, – отвечал я негромко. – Понимаю. – И, опережая его движение, правой рукой выхватил из ножен его же собственный меч, а левой ударил в челюсть. Голова моего противника откинулась назад, и я услышал, как хрустнул позвонок. Прежде чем отреагировала другая пара, я ударил по шлему ближайшего воина.
Оба они еще падали, когда я уже занялся теми двумя, которые стояли, скрестив передо мной копья. Я видел, как расширились их глаза, как от удивления открылись рты. Я поразил мечом одного из них, пришпилив его к двери. Второй целился в меня копьем – оружием малопригодным для ближнего боя. Схватив древко одной рукой, я ударил противника по колену. Тот рухнул, вскричав от боли, и я толкнул створки двери, на одной из которых висел на мече мертвый стражник.
Я вырвал оружие, и тело упало на земляной пол. С окровавленным мечом в руках я отправился разыскивать Филиппа и Павсания.
34
Я шагал по нижнему этажу древнего замка Эги, где были глинобитные полы и мрачные стены из нетесаного камня, столь же угрюмые, как и окровавленный меч в моей руке.
Я уже слышал шум веселья, доносившийся из главного зала. Само бракосочетание произошло вчера, как сказал мне Кету, но праздник еще продолжался, Филипп и сейчас пировал с гостями и придворными, упиваясь вином, а Павсаний, начальник царских телохранителей, охранял его. Олимпиада тоже наверняка притаилась где-нибудь в крепости, дожидаясь свершения убийства.
А где Александр? Где царевич? Вовлечен ли он в заговор против отца? Знает ли, что затеяла его мать?
Еще четверо стражей располагались возле двери в пиршественный зал, каждый из них был вооружен мечом и копьем. Я заметил среди них Гаркана и Бату. Бородатый Гаркан залился краской, увидев меня.
Бату улыбался, словно он выиграл заклад. Дежурный сотник посмотрел на мой окровавленный меч.
– Орион, – рявкнул он, – в чем дело?
– Здесь замышляют цареубийство, и если мы не остановим…
– Кто хочет убить царя?
– Павсаний!
– Ты безумен! Павсаний – наш нача… – Он так и не договорил. Из зала послышались яростные вопли. Гаркан широко распахнул дверь, и мы увидели, что все гости повскакивали с пиршественных лож, а перепуганные слуги и рабы разбегались во все стороны.
Царь!
Минуя Гаркана и всех остальных, я пробился сквозь толпу к царю. Должно быть, с десяток придворных окружали его. Растолкав преграждавших мне путь, я пробивался к Филиппу. Он откинулся спиной на ложе; одной рукой он все еще сжимал кубок, другой прикрывал вспоротый живот. Горячая красная кровь пятнала его одеяния и капала на грязный пол. Смерть царя была мучительной.
– Я доверял тебе, – бормотал он. – Я доверял тебе.
Я вспомнил злобную усмешку Геры; давно виденный мною сон сбылся. Я стоял над умирающим Филиппом с окровавленным мечом в руке, пока его единственный глаз не потух.
Гаркан схватил меня за плечи.
– Туда, – сказал он негромким голосом. – Павсаний бежал к конюшням.
Втроем, вместе с Бату, мы побежали к дверям, возле одного из столов я увидел побелевшего Александра, рядом с ним стояли Антипатр, Антигон и Соратники. Ни при ком из них не было оружия, но если бы предатель стремился убить царевича, ему пришлось бы пробиться через них. В зал один за другим поспешно вбегали вооруженные стражники.
– Клянусь Зевсом всемогущим! – кричал Александр голосом, полным гнева. – Я отыщу убийцу и отомщу за отца.
"Итак, Филипп снова стал твоим отцом, – подумал я, оставляя зал. – И ты снова его сын и наследник престола. Гера и Золотой получили свое; пусть теперь трепещет Царь Царей".
Мы втроем бежали к конюшне. Не менее шести вооруженных воинов попытались преградить нам дорогу, но мы зарубили их – без колебаний.
Когда мы ворвались внутрь, Павсаний уже вскочил в седло. Около него оказались еще двое людей. Бату пронзил одного из них копьем. Гаркан сбросил с коня второго, а потом пробил копьем его грудь.
Дико озираясь, Павсаний направил своего коня прямо на нас. Отбросив меч, я шагнул вбок, пропуская животное, и ухватил Павсания поперек тела. Мы упали на глинобитный пол конюшни. Поставив колено на грудь Павсания, я выхватил из ножен его собственный меч.
Он посмотрел на меня, попытался вздохнуть и… неожиданно успокоился.
– Дело сделано, – сказал он. – Теперь твой черед, а мне все равно.
Я помедлил. Отдать его Александру или наградить быстрой и безболезненной смертью? Здесь и сейчас? Но я вспомнил о том подлом ударе, который Павсаний нанес Филиппу, и кровь вскипела во мне.
Гаркан и Бату остановились возле нас. Невозмутимый Гаркан вогнал копье в горло предателя. Кровь хлынула алым фонтаном, забрызгав меня. Павсаний лишь коротко булькнул.
Я испытующе посмотрел на Гаркана. Он выдернул копье из мертвого тела и мрачно сказал:
– Орион, она велела, чтобы свидетелей не осталось.
Я встал на ноги.
– Должно быть, это относится и ко мне?
– Увы… – Он направил копье прямо мне в сердце.
– И ты веришь ей? – спросил я.
– Мои дети сейчас находятся в безопасности в сельском доме… Закончив с этим делом, я отправлюсь к ним.
– Если она оставит тебя в живых.
Он пожал плечами:
– Пусть так, но дети мои останутся свободными.
Я посмотрел на Бату. Он явно был в смятении и не знал, чью сторону принять.
– Орион, – сказал чернокожий, – я здесь ни при чем. Я ничего не знал до этого вот мгновения…
– Тогда не вмешивайся, – сказал я ему. – Дело касается только Гаркана, меня и царицы.
– Она великая колдунья, – сказал Бату.
– Да. – Я кивнул.
– Она может украсть у человека разум.
– И силу. – Я обернулся к бывшему предводителю разбойников. Его копье не дрогнуло возле моего сердца. – Друг мой, делай свое дело.
Он медлил.
– Делай ради своих детей, – сказал я ему.
Гаркан глубоко вздохнул, а потом изо всех сил вонзил копье в мою грудь. Я не ощутил никакой боли, тьма охватила меня… Я растворился в благословенной долгожданной пустоте.
Я умер.
Эпилог
На сей раз, умирая, я чувствовал себя как пловец, попавший в сердцевину водоворота, или путник, оказавшийся в центре ревущего торнадо. Вселенная вихрем мчалась вокруг меня. Время и пространство сливались в головокружительно вращавшееся пятно… Планеты, звезды, атомы и электроны дико неслись по орбитам, и я, находясь в середине безумной карусели, падал, падал и падал в смертельный холод забвения.
Постепенно я утратил все чувства. Прошли мгновения или тысячелетия, я не мог их измерить, однако и холод, и ощущение падения исчезли, я превратился в неподвижный, бесчувственный кусок льда.
И все же мозг мой продолжал функционировать. Я зная, что меня перенесли через пространство и время из одной точки континуума в другую. Но я ничего не видел, не слышал и не ощущал… Я не знаю, сколько времени испытывал это счастье. Наконец мне удалось освободиться от колеса жизни, оказаться за пределами боли, не испытывать желаний, не исполнять те мучительные обязанности, которые творцы возложили на меня. Я оказался вне жизни и… вне любви. Осознание этой потери расшевелило меня. Где-то на просторах пространства Аня сражалась с врагами, о которых я ничего не знал. Даже ее божественных сил было мало для победы, эти неведомые враги страшили самого Золотого и прочих творцов.
Я попытался силой мысли пронзить пустоту, которая поглотила меня. Ничего. Словно бы не было вселенной, не было континуума, не было времени и пространства. Но я знал, что Аня существовала, хотя не помнил, где и когда. Она любила меня, а я ее. И потому ничто во всех вселенных не могло разделить нас.
Вспыхнул свет, такой далекий и слабый, что сначала я решил, будто мое воображение сыграло со мной злую шутку. Но свет существовал на самом деле. Слабый-слабый, но яркий и теплый.
Я двигался к моему источнику или он ко мне – было не важно. Свет становился все сильнее и ярче, наконец я ощутил, что мчусь к нему, подобно метеору, притянутому к звезде. Свет этот опалил меня словно солнце, и, чтобы избавиться от боли, я закрыл на время глаза, восхищенный тем, что у меня есть руки и ноги и я снова способен что-то чувствовать.
– Орион, – раздался голос из глубины ослепительного сияния. – Ты вернулся.
