Григорий Крячко - Суррогат мечты
После трагического апреля восемьдесят шестого года население в панике покидало зараженные районы. Усиленно работали все эвакуационные службы, но брать с собой беженцам позволялось лишь минимум вещей, деньги, документы и очень редко часть домашнего скарба, и то тщательно проверяемого дозиметрами. О машинах, крупном имуществе и домашних животных речи и не шло. Кошки, собаки, скот, птица, еще невыращенный урожай с полей и садов — все оставалось на произвол судьбы, так как уже впитало в себя убийственную радиоактивную пыль. Нельзя было есть даже мясо и пить молоко выращенной в своем же хозяйстве коровы, черпать воду из колодца.
Безобидные кошки и верные дворовые собаки оставались без хозяев. Их, по идее, требовалось просто уничтожать, и по брошенным деревням шастали бригады охотников, отстреливавших животину, на которую не поднялась рука бывших хозяев. Перебили многих, но не всех. Зачастую животные бывают на порядок умнее человека, и некоторые собаки просто сбежали от греха подальше. Они были уже очень опасны. У биологов есть такой термин: «радиационное бешенство». Когда животное, да и некоторые из людей, подвергаются сильному облучению, организм, понимая, что обречен, буквально начинает идти вразнос. Активизируется небывалый уровень агрессии, живое существо становится практически невменяемо, болевой порог притупляется, а вот физическая сила, наоборот, возрастает. Обычно продолжается это недолго — у обреченного тела просто нет большого количества энергии — но дел такой безумец может натворить предостаточно. То же самое происходило у собак.
Только вот организм животных таинственным образом поборол отраву, должную погубить их, и даже обратил беду себе во благо, сделав собак более сильными, хищными, живучими и агрессивными. И плодовитыми. За те десятилетия, что прошли между Первым и Вторым взрывами, в лесах, полях и заброшенных поселках окрестностей Чернобыля выросла и заявила о себе целая немаленькая популяция эндемиков этой земли. Смертельно опасная для одних, зона отчуждения стала родным домом для других.
Военные пытались сделать что-то с дикими сворами. Пару раз проводили еще в девяностые годы рейды по зачистке, негласно нанимали команды добровольцев — отстрельщиков (кстати, далеко не все из них вернулись из рейдов), однажды даже бомбили логовища собак с вертолета. Бесполезно. На место павших в борьбе за выживание, быстро приходили новые. Более умные и хитрые. Отчаянные и агрессивные. А потом случился второй катаклизм, и для собак наступило вовсе раздолье. Убийственное для забредающих на свалку незадачливых ходоков.
Когда развалины депо скрылись за спиной, все невольно вздохнули с облегчением. Хотя и не могли отделаться от навязчивого ощущения слежки. Может быть, ходок за годы лазанья по запретной территории и становится параноиком, но это позволяет ему выживать там, где самоуверенный напыщенный балбес моментально ложится в могилу, причем, сам себе ее выкапывает. Если хочешь жить и приходить не с пустыми руками — учись видеть спиной. В прямом смысле слова.
Однако больше никто не шуршал кучами мусора и не сверлил затылки недобрыми глазками. Только ветер тихо шелестел травой и гнал по небу серые тяжкие тучи. Иногда принимался накрапывать дождик, и люди привычно натягивали на головы капюшоны непромокаемых плащей, сшитых из специальной синтетики, легкой, прочной, и не подверженной действию огня и кислот. Свалка, гигантский могильник Зоны, днем казалась тихой и относительно безопасной, не считая район депо с его собачьими стаями. Но это только так казалось. По ночам здесь вылазили из неведомых нор хищные и опасные твари, которых никто не видел в глаза, а черепа и кости погибших здесь ходоков никому и ничего не могли поведать. Но до наступления темноты было еще далеко. Поэтому экспедиция не особо спешила.
В Зоне нельзя ходить быстро, а уж подавно и бегать. Только в самом экстренном случае, когда уже забываешь о безопасности и осторожности, когда на кону каждая секунда. И то прекрасно понимаешь тогда — каждый твой шаг может быть последним и шансы выжить равны почти нулю. Когда начали появляться первые ловушки и ходоки начали щедро расплачиваться жизнями за право изучить их повадки и возможности, стало ясно: земля под ногами больше не безопасна и надежна. Она также смертельна, как глубокая вода и высота. И ходоки вывели для себя достойное начертания кровью на каждом столбе периметра Зоны правило: не спеши и осмотрись.
— Стой! — скомандовал ведущий группу Призрак.
Все послушно застыли на месте. Иван пригляделся, и его будто холодным ветерком пробрало по спине: трава. С первого взгляда — обычная и ничем не примечательная трава. Но если внимательно понаблюдать за ней, то становилось заметна одна странность: дул ветер и вся растительность послушно пригибалась и шевелилась вдоль потока воздуха. А именно в этом месте растущая там трава стелилась в прямо противоположном направлении. И плюс выглядела ненормально, будто поблескивала на кромках травинок почти стеклянным блеском.
— Что с ней? — осведомился Сапог, указывая на растительность.
— Хрен его знает, — отозвался Дима. — Ненормальная какая-то. Ну ее к лешему. Обходим подальше.
Группа широкой дугой обогнула диковинное место. И Эдик, внимательно наблюдая за травой, готов был поклясться, что травинки следили за уходящими людьми, изменяли свое направление движения и как бы тянулись за ходоками вслед. Хищные растения? Это уже нонсенс. Но об этом своем наблюдении Эдуард решил просто промолчать, чтобы лишний раз не нервировать спутников.
Привал решили устроить в мини-цитадели из бетонных блоков. В бетонном кольце, предназначенном для канализационного колодца, кто-то уже разводил костер: трава оказалась обуглена, примята, лежала кучка золы и несколько пустых консервных банок, уже шелушащихся ржавчиной. Блоки образовывали что-то типа стен, а щели между ними отлично годились для бойниц. Но долго рассиживаться путники себе позволить никак не могли. До ночи надо было успеть добраться до пригодного для ночлега места. Коротать темное время суток здесь, на свалке, решился бы лишь самоубийца. А прямо по курсу находились развалины исполинской железнодорожной станции и какого-то завода, титана промышленности советского периода.
За терриконами мусора кто-то пронзительно завыл тонким, блеющим голосом, потом вой сорвался на невразумительное, булькающее кошачье мяуканье. Эдик удивленно вскинул голову, оторвался от банки печеночного паштета, который увлеченно поедал.
— Кто так воет?
— Кысь, — равнодушно ответил Сапог. — Видел я их пару раз…
— Какая такая кысь? — удивился Шухов. — Ученые такой не знают вроде.
— Да вы, господа хорошие, много еще чего не знаете, — насмешливо сощурился мужик и пыхнул едким дымом папиросы. — А мы, смерды, все ножками, ножками ходим. А не на вертоплетах ваших летаем. Вы же только то исследуете, что вам на блюдечке притащат, верно? А как ты эту самую кысь припрешь, если она живой тебе не дастся, а в мертвом виде буквально за часик-другой в дерьмо превращается? Нет, спасибо, пачкайтесь сами.
— Как это — в дерьмо? — не понял Эдик.
— А вот так. Что ты в сортире в «белого друга» роняешь? Вот так и кысь. Стоит ее подстрелить, она сразу вонять начинает и скоро в кашу расползается. Ну, может, не совсем как дерьмо пахнет, но что-то похожее. По виду как кисель с комками. Вот так вот. Только, если разобраться, на кой ляд ее стрелять? Вреда от нее нет, разве что напугает воплем. Пущай себе живет, тварюка божья.
— Как выглядит хоть? — поинтересовался заинтригованный не на шутку Шухов.
— Да как… Как обычно, — сплюнул себе под ноги коричневую от табака слюну Сапог. — Кошку обычную видел? Так вот как если ее от шкурки ободрать, хвост и уши отрубить и лапы раза в два длиннее сделать. Вот тебе и кысь.
— Брр, — передернулся Дима, представив себе это создание. — А чем питается?
— Мяском. Чем же еще? Крыс ловит, мелочь всякую, на ворон охотится, падалью не брезгует. Но на людей не нападает, это точно.
— А что она так орет? Слушать жутко…
Невидимая кысь и правда испускала вопли, от которых кровь стыла в жилах. Надрывные, полные невыразимой тоски, как будто из животного медленно вытягивали внутренности, предварительно посыпая их жгучим перцем. Иногда она замолкала минут на пять, потом принималась голосить снова.
— Поди, спроси, — усмехнулся Сапог. — Ты вот говоришь, слова знаешь. А она орет. Тоже что-то говорит по-своему.
— Они после Второй Аварии появились? — спросил Эдик.
— Нет… Я их пару раз и до нее видел. Тогда же и палить в них пытался, вот и узнал, что они разлагаются сразу после смерти. Теперь их разве что больше стало, расплодились. Так и других тварей больше стало, новые страхолюдины появились. Испоганили мы природу, вот и мстит нам. Покалечили, изнасиловали. То ли еще будет, поверьте…
