Михаил Ахманов - Солдат удачи
Повернувшись, Дарт пристально оглядел носильщиков, потом спросил у шагавшего рядом Джеба:
– Можно ли отправить бхо в дыру? Они умеют лазать, могли бы пригодиться… Скажем, обнаруживать ловушки.
– Пытались, брат! Только, фря, ни единая тварь, кроме таких глупцов, как мы, в дыру не полезет. Ни та, что летает, ни та, что бегает. Пробовали! Разве лишь чудищ речных не совали… Так у них с топталками незадача, бегать не могут. – Джеб перебросил мешок на другое плечо и сплюнул.
– Среди зверья недоумков нет, – с хмурым видом прогудел Птоз. – Зверье соображает… тем более бхо… Боятся они дыр. В тех свитках, что остались после Криба, моего прапрадеда, ясно сказано: боятся!
Поправив обруч визора на висках, Дарт покосился налево и направо, осматривая местность, и молча кивнул. Красное время близилось к середине, солнце пекло, словно адский костер, в небе – ни облачка… От подошвы холма отряд отделяли три четверти лье, и в этом месте лощина была еще довольно широка, не меньше четырех, а то и пяти тысяч шагов. Двигались в привычном порядке: впереди – авангард из пятнадцати воинов, за ними – доблестные маргары, потом – основная колонна под водительством Ренхо, а в ее середине – Нерис, оберегаемая, как драгоценнейшее сокровище. Последними шагали бхо, топча каменистую землю и поднимая клубы пыли. Восемь разведчиков, посланных Ренхо, уже исчезли из вида; сейчас они бродили в ущельях, прислушивались и присматривались, искали следы неприятеля.
Ущелий в отрогах горного хребта было четыре, по паре с каждой стороны, а кроме того, имелась сотня трещин и расселин. Поверх скалистых стен тянулся лес, но склоны их, размытые дождями, резко обрывались к лощине и, если не считать торчавших тут и там кустов, выглядели совершенно голыми. Дно лощины тоже оказалось голым, почти безжизненным, не сохранившим даже памяти о ночных дождях. После недавнего изобилия лесов и вод эта сухая каменистая пустошь с пучками серой травы и развалами гранитных глыб, свалившихся и сползших с ближних склонов, казалась чем-то нереальным и на удивление непривычным. Тесня ее, горные отроги постепенно сближались, и к седловине перевала поднимался довольно крутой откос в четверть лье шириной, тоже усыпанный щебнем и торчавшими из него крупными камнями. Переход по этой пересеченной местности, в пыли, под жарким солнцем, сулил мало приятного.
Отстегнув флягу, висевшую у пояса, Дарт приложился к ней, потом сунул Джебу:
– На, хлебни!
Тот скривился, но флягу взял, отпил и что-то буркнул в знак благодарности. В ней было не горячительное, а белый сок, похожий вкусом на молоко, бодрящий и не скисавший долгое время; его добывали из орехов, и у стражей границы он был излюбленным напитком.
Джеб передал флягу Птозу, тот – Глинту, который тяжело отдувался и пыхтел. К Дарту она возвратилась почти порожней.
– К зеленому времени будем у перевала, – сказал он, желая подбодрить коллег.
– И что в том хорошего? Что нас там ждет? – пробасил Птоз. – А ничего, клянусь ногой Криба! Вонючий дождик да огненные бичи!
Остальные, согнувшись под мешками с маргарским снаряжением, мрачно молчали – наверняка прикидывали, кто первым полезет в дыру, под этот самый дождик и бичи. Дарт больше не старался их разговорить. Мысли его вернулись к прошлой ночи, и на какое-то время лощина, маячивший впереди перевал, скала с тремя зубцами и даже Голем исчезли из его сознания; он снова был у городка Армантьер, на берегу полноводного Лиса, слышал, как кричит охваченная ужасом женщина, и ощущал свое бессилие. Его понятия о долге и чести снова играли с ним, переплетая его судьбу с другими людскими судьбами; с одной стороны, долг требовал вступиться за даму, с другой – судить и уничтожить преступницу, и эта дилемма подсказывала, что однозначных решений в мире нет. Точно так же, как в ситуации с Нерис – отвергнуть или простить… Но эта проблема, к счастью, уже разрешилась.
Он снова начал размышлять о странном влиянии, которое оказывал на него Диск. Была ли в этом некая многозначительная тайна – может быть, связанная с самим местом, с Ушедшими Во Тьму и их наследием, с бхо и существами, населявшими планетоид, с деревом туи, с пищей, воздухом и водами? Или же это мираж, игра распаленного воображения? Вполне вероятно, мозг излечивается сам собой, связи восстанавливаются, и поэтому возвращается память… И, может быть, вернется до конца! Все вернется, все, что он потерял за краткие минуты смерти и в процедурах ментоскопирования… Такое, по словам Джаннаха, невозможно, но прав ли он? Джаннах – не бог и может заблуждаться… А вот Констанция – фокатор и лучше знает, что возможно, а что – нет! Она говорила, что индивидуальность – главное качество мозга, что нельзя представить два адекватных разума и что различия в мыслительных процессах очень велики, от гения до идиота… и в самих процессах, и в адаптивных свойствах, и в способности мозга к восстановлению…
С другой стороны, почему он стал вспоминать лишь здесь, в обители древней расы? Случай? Закономерность? И если последнее, то где скрывается причина? Поводы к вспышкам видений были разными – сон или фляга с вином, прикосновение к туи или сияющий кристалл в ладонях Нерис, – но результат был неизменным: он вспоминал. Возможно, поводы лишь растормаживают разум, а настоящая причина в чем-то ином и скрыта от него завесой домыслов и непроверенных гипотез? Одна из них – поведанная, кстати, широй, – не отвергает логики, если считать, что Диском правит бог – ведь богу все подвластно!
«Логичная гипотеза, но лишь на первый взгляд, – подумал Дарт с ухмылкой. – Вселенная хоть и огромна, но исповедует принцип экономии, а потому не допускает, чтоб каждый мир был наделен своим персональным Предвечным. Одним или даже двумя… Здесь, на Диске – Элейхо, тасующий души живых и умерших будто колоду карт, а на Земле – Саваоф и Аллах, для христиан и сарацин… Это было бы полной нелепицей!» И Дарт, с присущим ему практицизмом, считал, что если Вселенная не может обойтись без бога, то этот бог, само собой, един, и власть его простерта на все галактики и звезды, на черные дыры, туманности, планеты и даже на песчинки, блуждающие в космической тьме и такие крохотные, что если плюнешь в них, то обязательно промажешь. А если так, то этот бог являет свою волю всюду и везде, оказывает милость и карает в любой из точек бесконечности, и нет у него избранных мест, чтоб демонстрировать свое могущество – к примеру, какого-то древнего Диска, подвешенного между двумя светилами, алым и голубым.
Но он, солдат удачи, погибший и воскрешенный вновь, не верил в такое божество.
Перекличка трубных звуков, извлеченных из раковин, прервала его мысли. Возвращались разведчики, но лишь те четверо, что были посланы в ущелья с правой стороны. Вторая группа еще не появилась, и Дарт, замедлив шаг и поравнявшись с Ренхо, вымолвил:
– Вели, пусть трубят снова. Твои воины задерживаются, и надо их поторопить.
– Я велел им пройти ущелья на всю длину. Может быть, эти разломы извилисты и расстояние велико… может быть, им встретились завалы…
Все же Ренхо махнул трубачам, над лощиной раздался тоскливый протяжный призыв. Горы откликнулись только далеким эхом.
– Они нас не слышат, Дважды Рожденный. Слишком далеко ушли.
– Надеюсь, что причина в этом.
Дарт отошел и, присмотрев подходящий каменный обломок – почти утес в два человеческих роста, – залез на него. Колонна воинов в синих запыленных кильтах, наплечниках и шлемах неторопливо проползала внизу, похожая на пеструю ленту среди серых и ржаво-коричневых камней. Глухо стучали, вздымая пыль, сандалии, развевались перья над шлемами командиров, поскрипывали ремни, раскачивались мешки и бурдюки на спинах бхо. Люди шагали с бодрым видом, несмотря на палящую жару и груз оружия; каждый нес короткое копье, палицу с остроконечным шипом харири, кинжал, сумку с метательными снарядами и флягу с ореховым соком. Они двигались попарно и в любой момент могли развернуться двумя цепочками к левой и правой частям лощины, перейти в атаку или занять оборону в камнях. Двести воинов, четыре полусотни… сильны, неплохо обучены и понимают, что такое дисциплина… Пожалуй, им удалось бы отбиться от превосходящих сил и уничтожить противника равной численности. «Все дело в том, какими будут эти превосходящие силы, – раздумывал Дарт, – если вдвое, можно добраться до перевала и вызвать Голема, а если впятеро – обойдут, отрежут и перебьют».
Но все было тихо, и он успокоился, решив, что в этот раз кровопролития не случится. Треть расстояния уже пройдена, до перевала – четыре лье, и отряд миновал устье первого ущелья… еще немного и доберется до второго… Может, они и в самом деле длинные, извилистые, и разведчики бродят в них или даже прошли насквозь, выбравшись в соседнюю лощину…
Опустив щиток визора, Дарт в десятый раз осмотрел торчавшую над перевалом трехзубую скалу. Она словно сторожила горный проход, вздымаясь над выжженной землей, пнями, уцелевшей растительностью и серо-коричневой каменной осыпью, тянувшейся от ее подножия до самого дна лощины. Пронзительный солнечный свет делал пейзаж ясным, четким, позволяя разглядеть во всех подробностях уходившую к океану панораму гор, вогнутый силуэт перевала, корявые низкие деревья и обрывистую трещиноватую поверхность скалы. Однако ни пещер, ни крупных трещин в ней не замечалось, и Дарт, как прежде, решил, что его слуга поджидает по ту сторону утеса. Голем не мог удалиться в лес, спуститься в дыру или забраться наверх, хотя его наделили способностью к разумным самостоятельным действиям. Сейчас он выполнял приказ – ждать под скалой, и это значило, что он будет ждать, пока скала не рассыплется прахом. Но и в этом случае Голем не двинулся бы с места.
