Юрий Иванович - Жестокое притяжение
— Ну и куда прешь?! Тебя сюда звали?! Вот будет твоя смена — приходи. А пока мы еще сами как следует не разогрелись.
Так что впервые за годы даже помощь гульдена считалась ненужной. Тот лишь посматривал на самом опасном направлении в глубь неосвещенного участка метров на десять да подавал сигнал, если именно там усматривали атаку пары-тройки приближающихся монстров.
Пожалуй, только Майлину никто не осмелился гнать вниз, и девушка несколько раз успела пробежаться со своим луком по стенам. Но ни разу при этом не выстрелила. А глядя на ее расстроенное личико, легко было догадаться и о ее желании: чтобы все твари одновременно вышли из леса и постоянным потоком стай нападали на форт. Тогда никто не смог бы сидеть праздно за столами и уж тем более отправиться спать в такое напряженное для обороны время. Будь ее воля, она бы не только из леса тварей сейчас приманила, но и с гор.
Да только, увы, время застолья кончалось, и пара чужестранцев отправилась в выделенную для них спальню. Оттянуть этот момент молодой целительнице, упустившей свои шансы на близость с Торговцем в прошлые две ночи, никак не удавалось. Хотя она все-таки постаралась хоть каким-то способом и о себе напомнить, и к бдительности призвать. Для этого она успела предупредить свою тетю и подсказать той, что делать. И получилось все вполне естественно и незаметно для виконтессы. Старшая сестра перегородила дорогу спешащей на ложе любви паре и ткнула вначале в одну сторону:
— Там у нас мужская комната для нужд, а вот здесь, взгляните… — Она увлекла за собой рыжеволосую красавицу. — Здесь для женщин, но несколько трудно с открытием воды… Я сейчас покажу…
Тем временем к замершему на месте Светозарову метнулась в темноте тень девушки. Она схватила его за плечо, привстала на цыпочки и с настойчивостью зашептала:
— Дин, будь осторожен! Она тебе врет! Вспомни о своей Сашеньке! Вспомни!
И быстро убежала за поворот коридора. А тут и Тани Хелке вернулась, несколько недоумевая, куда это и зачем ее водили: там вообще для слива стояло обычное ведро.
— Эта женщина — явный недоумок, — сокрушалась она. — И сама чуть в темноте не грохнулась, и меня чуть за собой на пол не утянула. Хорошо, что я все вижу и заранее отступила назад.
Они вошли в комнату, и она сразу прижалась к Дмитрию всем телом:
— Наконец-то мы одни!..
Но тому мешал какой-то дискомфорт, в сознании что-то странно переворачивалось, сердце тревожно щемило. Последние слова Майлины не давали расслабиться и с безмятежной душой броситься в омут удовольствия. И чтобы хоть как-то себя успокоить, все-таки решился задать мучающие его вопросы:
— А кто такая Александра?
При этом он самым внимательным образом наблюдал за виконтессой. Но на лице у нее не дрогнул ни один мускул, а только в тоне появились сожаление, жалость и печаль:
— Ты все еще винишь себя за это?
— Я ничего не помню! — ответил он более раздраженно, чем следовало. — Только это имя, и то я его говорил во сне! Кто она?
— Лучше бы ты про нее и не вспоминал. Тем более что сам запретил упоминать ее имя даже случайно.
— Тем не менее сейчас прошу рассказать.
С философской скорбью Тани увлекла его за собой, усадила на кровать и начала с просьбы:
— Только постарайся не расстраиваться и не переживай так сильно.
— Хорошо. Да и чего бы это мне так переживать?
— Дело в том, что некая Александра, молоденькая девушка, работала у меня в замке кухаркой. И пока мы праздновали с тобой две первые брачные недели, умудрилась украсть у тебя некое устройство в виде двух спаянных под углом в девяносто градусов кристаллов-накопителей. Устройство для тебя невероятно ценное, которое ты с огромным трудом достал в каком-то из своих миров.
Граф слушал с явным непониманием:
— Всего лишь украла?..
— Понятно, что не в этом суть. Ты ведь не зверь какой. Но вот эта несчастная так прятала свой трофей, что умудрилась его расколоть, безвозвратно испортив. Именно это и вывело из себя, лишило на какой-то момент хладнокровия. И ты с криками выгнал кухарку из замка. Ну и все бы ничего, да эта глупышка пошла и с горя… утопилась. Спасти ее не удалось, хотя и видели, как она с моста прыгнула в реку.
Видно было, что супруга и сама еле сдерживается от слез, а уж как корил себя Дмитрий, было словами не передать. Не в его правилах считалось подобным образом наказывать мелких воришек, польстившихся на то, что блестит. Но теперь становились понятны и терзания в душе, и это смутно знакомое имя во всех его разнообразиях: Александра, Шура, Саша, Сашенька. Чувство вины тяготело над ним даже во сне, заставляя просить у бедной девушки прощение.
Было отчего грустить. Но сама грусть вдруг почти улетучилась. А все потому, что женские ручки уже довольно умело расстегивали на нем пуленепробиваемый сюртук и поглаживали тело так интимно и приятно, что истосковавшееся по телесной близости естество встрепенулось и заколотилось пульсацией горячей крови.
Еще и шепот раздался вдобавок, который сразу отторгал остатки здравого рассудка, печали или переживаний:
— Наливай воду в корыто! Ты ведь обожаешь, когда я тру тебе спинку…
С обретением умений гульдена слух у Майлины тоже усилился. Это она поняла по тем шорохам, которые могла расслышать не только в коридоре, где стояла, но и чуть ли не по всему форту. Она даже слышала, как перекрикиваются стрелки на стенах, как туго бьет отпущенная тетива лука по наручни, как атакуют своей магией сразу две твари со стороны леса. Слышала она и гул голосов, которые доносились из предоставленной чужестранцам спальни коменданта. Но именно что гул, отдельных слов, как она ни старалась, как ни прикладывала ухо к стене, расслышать не могла.
Конечно, ей и в голову не могло прийти, что Маурьи, которой местные магистры и в подметки не годились, могла установить в комнате мешающий прослушиванию фон. При этом магическом действе отчетливо слова различал лишь тот, к кому обращались или у которого возле ушей стояла невидимая магическая метка. А уж прикоснуться куда надо к идущему в ее сети мужчине Тани догадалась еще во время застолья.
Вот потому Майлина ни слова не могла разобрать из услышанного. Потом она почувствовала, что бледнеет: плеск воды во время омовений она разобрала отлично. А потом настало самое страшное: до слуха донеслись всепроникающие крики страсти и стон взрывающихся волн удовольствия. Ничего не стесняющаяся виконтесса дорвалась до своей мечты и теперь выплескивала свои восторги на зависть всему миру. Понятно, что в таком океане страсти и похоти Светозаров тоже не стал сдерживаться от рвущихся из него томных рычаний.
Вначале молодая целительница попыталась сбежать в их с тетей комнату и там зарыться головой в подушки. Но и там крики страсти высверливали ей мозг своей циничностью и бесстыдством. Тогда она схватила свой лук, колчаны со стрелами и на три часа умчалась на крепостные стены, отстреливая всех хищников, которые только пытались приблизиться к форту. Причем подпускала тварей как можно ближе, словно наслаждалась их визгом, рычанием, шипением или свистом, и только потом била в упор.
И никто из лучников не позарился на ее право стрелять и стрелять, сколько хватит сил. Потому что многие слышали крики оргазма, которые неслись из спальни коменданта крепости, и прекрасно понимали молодую целительницу: та окончательно прощалась со своими надеждами.
Глава двадцать седьмая
СКОЛЬКО ВЕРЕВОЧКЕ НИ ВИТЬСЯ…
Понятно, что силы и умения великого Крафы порой однозначно не мог оценить и он сам. Как не мог окончательно определиться с наиболее звучным для него титулом покорителя всех миров, пространств и вселенных. Хотелось в едином, всеохватывающем слове ощутить собственную значимость, но таких слов просто не существовало в природе. Даже слова «бог» или «демиург» казались жалкими и ничтожными у подножия пирамиды, на которую взобрался всесильный диктатор и Торговец. От слова «Водоморф», которым якобы называли создателей самих Торговцев и всех вселенных, тянуло мокрой плесенью; титул халифа или императора вообще смешил; ну а определение «Создатель» и близко не подходило по своей сути. Ведь узурпатор всего межмирского пространства ничего не создавал. Он только покорял и завоевывал все, что было создано природой.
Еще следовало учитывать своеобразный юмор злого властелина. Несмотря на беспредельную власть в своих мирах, он не потерял некоего дерзкого сарказма, с помощью которого частенько издевался, ерничал над самим собой. А это хоть немного, но помогает держать себя в нужном тонусе: ведь кто еще другой осмелится ляпнуть что-то против Всевышнего? Неосторожное словцо без должного почтения, и стоящие сзади уже вытирают оставшееся от неудачника мокрое место. Так что свои титулы приходилось подбирать, опробовать и высмеивать только лично.
