Автор неизвестен - Песни южных славян

Как гяуры[447] Ливно[448] разорили,
У Атлагича[449] двор захватили
И двух дочерей забрали —
Султанию с молодой Мейремой.
Иван-капитан их взял с собою,
В Задар каменный увез с собою.
Мейру он послал в подарок бану,
За море на ровную Мальту,
С Мальты нету пленникам возврата,
Турок не ступал туда ни разу.
Султанию он себе оставил.
С нею жил гяур целых три года,
С нею жил, и сын у них родился.
Грамота приходит капитану,
Чтобы в войско царское собрался,
Иван плачет горькими слезами.
Он войны нисколько не боится,
Плачет, как оставить Султанию.
Иван в войско царское собрался,
Тихо говорит он Султании:
«Султания, глаз моих услада,
Все тебе — и двор и управленье,
Ты приказываешь, тебе служат!»
И отправился в царское войско.
Целый год воевал, не меньше.
Как с войны капитан вернулся,
Он вошел во двор свой белый,
Мать на этом дворе увидел,
Не спросил ее: «Как здоровье?»
А спросил: «Как Султания?»
Ивану мать отвечала:
«Хоть бы не было ее вовсе,
Слуг твоих готова потурчить».
Поднимается он на башню,
Там она намаз[450] совершает,
В руках его красная гвоздика,
Бьет ее по лицу он гвоздикой:
«Что ж, молись, ты очей дороже!»
Совершила намаз Султания
И сказала Ивану-капитану:
«Все с тобою было в порядке?»
«Все со мною было в порядке,
Коли я застал тебя дома».
Времени прошло совсем немного,
Султания письмо написала
И послала за море на Мальту:
«Слушай, Мейра, милая сестрица,
Чтоб тебя не обманули, молодую,
Не меняй ты, молодая, веры,
Веру не отдай ты за неверу,
Из турчанки ты не стань гяуркой».
Отвечает Мейра ей на это:
«Султания, сестра дорогая,
Нынче веру я, бедная, сменила,
Три раза я в церковь ходила,
Трем попам целовала руки».
Султания письмо прочитала,
Поняла, о чем сестрица пишет,
Омочила письмо слезами,
И другое письмо написала,
И послала отцу Атлагичу:
«Ах, отец мой, бег Атлагич-бег,
Обо мне ты подумать не хочешь,
Пленников давно отпустили,
Тех, что после меня пригнали,
Я одна в земле гяурской,
Выкупи, отец, меня скорее».
Прочитал письмо Атлагич,
И закапал письмо слезами,
И немедленно пишет другое:
«Султания, дочь дорогая,
Султания, дитя дорогое,
Как тебя выкупить из плена?»
Султания письмо прочитала,
Тотчас же ответ написала:
«Ах, отец мой, бег Атлагич,
Купи ладью из самшита,[451]
Загрузи ладью зеркалами
И отсчитывай дни за днями.
Только сорок дней насчитаешь,
Как столкнешь ладью эту в море.
В праздник вербного воскресенья
Каждый влах направляется в церковь,
Все уйдут в монастырскую церковь,
Дома я, молодая, останусь
И приду к ладье твоей к морю
Покупать блестящее зеркало.
Только я взойду на судно,
Сталкивай судно в море».
Прочитал письмо Атлагич,
Купил ладью из самшита,
Загрузил ладью зеркалами
И считает дни за днями.
Только сорок дней миновало,
Он столкнул ладью свою в море,
Доплыл до каменного Задара,
Поставил ладью у Задара.
Увидала Султания молодая,
Послала Кумрию[452]-служанку:
«Пойди к Ивану-капитану
И скажи Ивану-капитану,
Что стоит у берега судно.
Я хочу пойти на море к судну,
Пусть пришлет ключи от укладки».
Иван-капитан так и сделал:
«Пусть берет, сколько хочет, денег,
Что ей мило — пусть все покупает».
Отворила сундук высокий,
Насыпала в карман дукатов,
Ключи оставила Ивану,
Забрала сына Матияша,
Пошла она к морю на судно,
Понесла сына Матияша.
Турки в море столкнули судно.
Посреди синего моря
Дочери говорит Атлагич:
«Брось дитя в это синее море!»
Султания отцу отвечала:
«Если брошу сына Матияша,
То сама прыгну вслед за сыном!»
Слух за слухом, весть за вестью,
Весть пришла к Ивану-капитану:
«Убежала Султания молодая,
Унесла твоего сына Матияша».
Как Иван-капитан то услышал,
На душе его стало тяжко.
Долго думал и вот что придумал,
Написал письмо небольшое
И послал его в каменный Ливно:
«Султания, ты очей дороже,
Замучила тебя какая мука,
Зачем в Ливно каменный ушла ты?»
Султания ему отвечала:
«Иван-капитан, послушай,
Отсчитывай дни за днями,
Только сорок дней насчитаешь,
Выходи на городские стены
И послушай каменный Ливно.
В этом городе стреляют пушки
И вьются праздничные флаги:
Я обрежу сына Матияша».[453]
Письмо пришло Ивану-капитану,
Читает и слезы проливает.
Он отсчитывает дни за днями,
И как сорок дней миновало,
Вышел на городские стены —
Ой, стреляют из Ливно пушки.
В белый двор свой Иван уходит,
И высокий сундук открывает,
И дукаты в карманы сыплет,
И яблоко берет золотое,
А в нем триста маджариев,
И сует себе за пазуху,
И в Ливно каменный едет.
Как приехал в каменный Ливно —
Прямо едет во двор к Али-бегу.
А Кумрия у дверей сидела,
Матияша на коленях держала.
Он полез за пазуху рукою,
Вытащил золотое яблоко.
«На, Кумрия, золотое яблоко,
Отнеси молодой Султании».
Отнесла Кумрия-служанка,
Отнесла золотое яблоко,
Подала молодой Султании.
Только увидала Султания,
Сразу это яблоко узнала.
Входит Али-бег Атлагич.
«Что за турок во двор мой приехал,
Не умеет совершить абдеста,[454]
Лицо мокрое, руки сухие?»
Султания отвечает:
«Ах, отец мой, бег Атлагич,
Иван-капитан приехал.
Словно солнце идет за луною,
Так Иван за своею женою.
Ты спроси Ивана-капитана,
Может, он потурчиться согласен,
Агалук принять[455] в Удбине хочет
И меня оставить женою?»
Спросил Ивана Атлагич,
А Иван того едва дождался:
«Я хочу потурчиться, Атлагич,
Агалук хочу принять я в Удбине
Ради дочери твоей, Султании».

Боже милый, великое чудо!
Кто там стонет у Верхней Баняны?[457]
То змея там стонет или вила?
Если б вила — то бы выше было,
Если бы змея — под камнем было.
То не лютая змея, не вила,
Это Батрич Перович[458] так стонет,
Он в руках у Чорович[459] Османа.
Богом молит Перович Османа:
«Чорович Осман, мой брат по богу,
Пощади и отпусти на волю,
Вот тебе за это сто дукатов.
Семеро нас Перовичей-братьев,
Дать согласны семь дамасских ружей,
Семь невесток — семь венцов богатых,[460]
А невестка — Радулова Цвета —
И венец и серьги золотые,
Мать-старуха — цуцкишо-рабыню
И сундук с одеждою в приданое,[461]
А отец мой, Вучичевич Перо,
Своего коня тебе дарует
И дает в придачу сто дукатов».
Отпустил бы Чорович юнака,
Только черт принес Тупана Панто.[462]
Тупан Панто говорит Осману:
«Турок Чорович Осман, послушай!
Не пускай ты Батрича на волю:
Он дает тебе большие деньги —
Эти деньги он забрал у турок.
Семь дамасских ружей ты получишь —
Эти ружья сняты с мертвых турок.
Он дает тебе венцы и серьги —
Он ведь полонил снох наших,
И сорвал с них венцы и серьги.
Обещает цуцкиню-рабыню,
Та рабыня — дочь моя родная.
Вот какой ты выкуп получаешь.
Обещает он коня большого —
Раньше этот конь ходил под турком».
Высказал Осману это Панто,
Высказал и выстрелил в юнака.
Пуля в пояс Батричу попала,
Он склонился и души лишился,
На зеленую траву пал Батрич,
Турок голову срубил юнаку.
Весть доходит до села Залюты,
К милому отцу его доходит.
Застонала синяя кукушка
Посреди зимы, совсем не в пору,
В дальнем, небольшом селе Залютах.
То была не синяя кукушка,
Это Перо Вучичевич старый,
То отец о Батриче заплакал:
«Боже милый, великое горе,
Нет у Батрича такого брата,
Чтоб за брата отомстил он турку!»
Утешал отца тут братец Радул:
«Не горюй, не плачь, отец мой милый!
В Юрьев день я отомщу за брата.
Пусть леса оденутся листвою,
А земля травою и цветами,
Соберу я храбрую дружину
И пойду с юнаками в Баняну,
Чтобы мстить за Батрича Осману».
Это время скоро наступило,
Юрьев день уж был не за горами,
Черная земля травой покрылась,
Лес листвой зеленою оделся,
Перович собрал свою дружину
И пошел с юнаками в Баняну.
До Утес-горы дошла дружина
И три белых дня там простояла,
Радул Перович глядел на Гацко,[463]
Все выглядывал Османа, турка.
Как увидел, то признал он сразу:
Самолично Чорович там едет.
Радул говорит своей дружине:
«Братья милые, моя дружина!
Это Чорович Осман там едет,
Вы в траве зеленой спрячьтесь, братья,
Я же лягу посреди дороги.
Подождем мы Чорович Османа,
Вы в него из ружей не стреляйте,
В злого турка Чорович Османа,
Может, бог и счастье мне помогут,
И живым я захвачу Османа.
Если же не захвачу я турка,
Пусть тогда стреляет, кто захочет!»
Залегла в густой траве дружина,
Радул лег посереди дороги,
В это время Чорович подъехал.
Радул Перович вскочил внезапно,
И схватил он Чорович Османа.
Он одной рукой поводья держит,
А другою валит турка наземь.
Повалил в траву Османа Радул,
Подбежали к Чоровичу сербы
И живым Османа захватили.
Чорович Осман их умоляет:
«Радул Перович, мой брат по богу,
Не губи меня ты понапрасну,
Дам тебе я тысячу дукатов,
Двадцать Чоровичей, двадцать братьев,
Двадцать ружей дать тебе желают,
А у братьев двадцать жен-турчанок,
И любая снимет ожерелье,
На котором жемчуг и дукаты,
И убор отдаст из пестрых перьев.
Я же дам тебе коня большого,
В Боснии ты лучшего не сыщешь,
В Боснии, во всей Герцеговине.
Дам седло из серебра литого,
До копыт коня сукном покрою,
Рысий мех поверх сукна наброшу,
Серебром и золотом расшитый!»
Только Раде и заботы мало,
Говорит врагу слова такие:
«Чорович Осман, ох, злой ты турок!
Брат мой, Батрич, тоже откупался,
Ты его не отпустил на волю,
Голову срубил ему с размаху».
Из-за пояса нож вынул Радул,
И отсек он голову Осману.
Голову забрал он и оружье,
Взял себе коня его большого
И домой счастливо воротился.
Только в Черногорию приехал,
В небольшом селении Залютах
Вучичевич Перо встретил сына,
Обнимает и целует в щеки.
Радул у него — полу и руку,
Подал Радул голову Османа,
И промолвил Вучичевич Перо:
«Благо мне сегодня и навеки,
Что дождался я еще при жизни,
Как мой Радул отомстил за брата!»
Попрощался и с душой расстался.
Умер он, душа его спокойна,
Бог в раю ему дал новоселье,
Остальным здоровье и веселье!