Райдо Витич - Ключи от цивилизации
— Тише. Извини. Я, правда, тебя спутал, всего лишь перепутал с другой. Бывает, извини.
— Бывает… Бывает?
— Да.
— О чем вы, Иона?
Мужчина с тревогой и непониманием уставился на нее:
— Не пугай меня, — попросил тихо, угрожающе. Зрачки женщины расширились от удивления и опаски.
— Вы странный.
— Каким Бог создал.
— Бог?
— Хочешь сказать, что не помнишь, о чем разговаривала с графом два часа назад?
— С Теофилом? — она пыталась вспомнить, но ничего не помнила и с ужасом уставилась на мужчину.
— Только без поспешных выводов, хорошо? — нахмурился тот. — Давай выясним, что ты вообще помнишь. Свое имя?
— А…Анге-е-ель.
— Анхель. Где ты находишься?
Стася неопределенно пожала плечами:
— В комнате.
— Здорово, — заверил. — Какой сейчас год, месяц?
Женщина отвернулась: зачем задавать такие сложные вопросы?
— Понятно. Сколько тебе лет?
Она долго молчала, пытаясь выудить из памяти хоть что-то, но ничего в ней не было, и только голова сильнее заболела:
— Не знаю. Ничего не помню. Знаю, что вас зовут Иона, вы лекарь, графа Локлей. Теофил. Мой муж. Что это — рука и рубашка, — выставила руку. — А там окно и… лето. Лето! Я вспомнила — время года — лето!
Она обрадовалась, словно открыла новую звезду, но Ферри было не до восторгов. Складывалось впечатленье, что Стася не играет и состояние ее хуже, чем он мог предположить.
— Прекрасно. Вы правы — лето, — вздохнул. — Теперь вам нужно спать. Спать — понимаете?
— Да, — повернулась на бок. Глаза слипались сами.
Иона укрыл ее и замер, обдумывая, что делать дальше. Идеально — переправить домой, но… Первое — опасно. Если кто-то видел его, узнал, если Стася ринулась за ним и сказала о том кому-то — она просто не дойдет до дома. Второе: он не хочет отпускать ее. И не отпустит, как не отдаст Локлей.
Но нужно время. Сейчас Стасе нельзя вставать, не то что, куда-то ехать.
— Ничего, я подожду, — заверил ее, спящую. Отошел к окну и головой качнул, оглядывая поля, лес, ров у стен замка. — Франция. Средневековье.
Насмешка, — скривился Ферри, в который раз принимая подобный поворот как злобный оскал тех кукловодов, что придумали все это.
В тяжелые минуты обычно человек вспоминает свою жизнь, Иона вспоминал фрагмент, тот роковой переход, когда возмущенный и злой шагнул на «зеленку» со стойким желанием рассказать все Стасе, фанатке своей работы, потом схватить ее и скрыться где угодно. Но не дошел — его втянуло в какой-то поток и выкинуло в поле, оставив вихревые кольца во ржи. Связи не было, куда он попал, Илья не знал. Оглядывался, щурился на солнце и пытался сообразить, что делать. Потом…
Потом было не до сантиментов, не до воспоминаний — нужно было выжить, устроиться. Наушник не работал, связи не было ни с базой, ни со своей группой — аппаратуру просто заклинило. Он трое суток ждал, когда его хватятся, когда хоть звук услышит в наушнике. Тщетно.
Появись он на людях в форме, со снаряжением, случилось бы как произошло со Стасей. Он не дурак, светиться не стал — свернул шею прохожему монаху, зарыл все в лесу, переодевшись в его балахон, и только тогда двинулся в путь.
Было: одного, такого же потерявшегося, нашли при нем и тот сказал, что все время надеялся, что его найдут, ждал своих и верил, что вернется. Илья не верил и не ждал. Да и кому в голову придет искать его, учитывая, что и сам он не знает, где находится. К тому же глупо надеяться на тех, кто черти в скольки тысячах лет и километров от него и скорей всего сами устроили всей группе трассеров подобный кульбит.
И не надеялся — вычеркнул центр, патруль, знакомых из памяти, начал с нуля.
Он сам, своими руками и умом построил свою новую жизнь, фрагмент к фрагменту, шаг к шагу приближаясь к цели. Вряд ли кто поймет, как это было трудно, не пройди он сам, что прошел Илья. Но к чему вспоминать, как он чуть не умер под копытами какого-то сумасшедшего сеньора, как чуть не стал жертвой чумы, как скитался голодный и холодный, как сбежал от фанатика, увидевшего в нем еретика и самого сатану.
Теперь у него все есть: замок, земли, богатство, покровитель, более опекаемый, чем опекун. В примитивном обществе жизнь примитивна и при достаточной сноровке устроится удачно просто. Получилось и… Иона впал в уныние. Целей больше не было, а те, что предлагались, не стоили ни усилий, ни труда. Махать мечом было не по нему, лечить — избранных, пожалуй, а остальных — не нанимался. Строить? Что?
Здесь рвались лишь к двум вещам: иллюзии в виде служенью Богу, до самозабвения молились миражам, и материи — землям, богатству и статусу сеньора. Отсталость, фанатизм и алчность — три двигателя местного прогресса. Отсталых — глупых — вели на смерть или разоренье, фанатиков почитали как святых, алчных боялись и считались.
Наверное, он погиб бы от скуки, ненависти к себе, этому мирку и тем, кто в него Илью отправил, но смерть Иоланты и явление Стаси, словно повернуло время вспять и отодвинуло переполнявшие его эмоции в сторону. Наделило новой целью, пониманьем, что ему нужно для полноты счастья.
Все это время ему не хватало напарника, человека разделяющего его взгляды, умного и понимающего, того, на кого можно полностью положиться. Он знал, что еще пять лет и покой закончится, замок, что достался ему вместе с Иолантой, падет под напором ревнителей веры, поэтому все что мог — обращал в золото и переправлял в более спокойное место. Европа была кипящим котлом, в котором варилась алчность князей церкви и королей, покоя не предвиделось ни в Германии, ни в Венгрии, ни в Италии, ни в других княжествах и королевствах, кроме одного. Взор Ионы был устремлен в далекую Норвегию достаточно удаленную от всех перипетий становления Европы. В Тронхейм, где времена набегов викингов уже миновали и близилось царствование короля Хокона VI, долгий мир и покой под его правлением. А благоденствие же было уже делом рук самих желающих.
Иоланта устраивала Иону здесь, как наследница приличного поместья, но там она бы стала скорей обузой, чем подспорьем. Ограниченная, хрупкая, наивная, не отличающая «а» от «б», она, как камень уже тянула его «вниз» и, не дала не то что, подняться — расправить крылья. Жена все больше раздражала своей плаксивостью и неприспособленностью, нежным воркованьем, заботами о всякой ерунде. С ней не о чем было поговорить, «сю-сю» же надоело до оскомины. Он сам готов был свернуть Иоланте шею, лишь бы смолкла, оставила его в покое и больше не маячила перед ним.
Стася другая, как чувствовала — появилась вовремя.
Но выживет ли? Вот вопрос.
А этот граф, что кружит вокруг как беркут над гнездом и заявляет «жена» — что с ним делать? Кто он и к кому же пришла Станислава? Или опять фортель выкинула временная петля? Бросила ее в то время и место, где сошлись разом те, кому была нужна Русанова?
Иона не спешил — сначала выходить, потом узнать, понять кто, что. А впрочем, он был спокоен, не допуская всерьез мысли, что граф может помешать ему и Стасе, не думая, что та могла увлечься этим индюком. Тревожило другое: если Стася пришла к нему, то кто-то видно его заметил. Иначе как она узнала, что он здесь? Хотя Стасенька всегда была умницей, возможно даже узнала то же, что и он и не захотела больше служить в патруле, сбежала в первом же рейде и попала на выбор: куда пришлось, куда хотела.
Вопросов было масса, ответы же женщина хранила стойко. "Не помню".
Теофил раздражал своей заботой Иону, но выговаривать, перечить тот не спешил — понять хотел сначала, что к чему. Граф не соперник ему, естественно, другое важно — насколько изменилась Стася.
Чем больше он смотрел на то, как ласков с ней Локлей, тем больше ревновал и меньше верил, что та явилась не к нему. Подобное отношение при всей наивности и романтичности взглядов утонченного сеньора не могли возникнуть на пустом месте. Значит, что-то было? Значит, предала, забыла?
Иона злился то на него, то на себя, то на нее и ждал развязки. Ему хотелось посмотреть в глаза Стаси, поздороваться и посмотреть на реакцию: обрадуется, удивиться, смутиться. Глаза выдадут истину мгновенно. А там и будет ясно, что он предпримет, хотя сейчас уже понятно, что он простит ее, чтоб не случилось. Она нужна ему, насколько сильно он скучал о ней, он понял, только вновь ее увидев.
И вот посмотрел, спросил… и понял, что она по-прежнему ускользает, что действительно — не помнит. Женщина получила амнезию. Глаза пусты, наивны как у дитя, к тому же, она действительно не узнавала ни Теофила, ни Иону, даже если допустить что последний изменился, невозможно было представить, что изменился настолько, что не признать.
К тому же, зрачки не оставляли сомнения — женщина не притворялась. Если гематома — худо. Неизвестно чем дело кончиться, выздоровеет ли вообще. От граф ее забрать, от самой себя — не проблема, но как вырвать из лап смерти здесь, где руки связаны отсутствием элементарного!
