Владислав Жеребьев - Негоциант
После кончины старого представителя я затребовал список самых лучших и лояльных работников. Необходимыми критериями были ум, высокие показатели и верность конторе. Тебя включили в список позже и тайно, с тем расчетом, что ты глуп и быстрее всего завалишь все дело. Как же они ошибались!
— И кто же считает, что я глуп? — сморщился я. Неприятно было это слышать. Кому, спрашивается, будет приятно узнать, что тебя считают чуть ли не идиотом?
— Твой бывший босс, — пояснил старик. — Служба безопасности не успела его взять, выпрыгнул из окна, а два миллиона долларов, очевидно, полученных за эту скромную услугу, отследить не получилось. Пришли окольными путями через два офшора. Твои показатели и результаты тестов были намеренно завышены с таким расчетом, чтобы я обратил на тебя внимание, и, как ни стыдно это признавать, но я клюнул, повелся как безмозглый карась, увидевший блестящую блесну, егозящую в мутной воде. Узнав это, я бросил все дела и отправился в королевство, к старине Грецки, который не только развеял мои опасения, а безмерно обрадовал. Как ты думаешь, Дмитрий, зачем мы здесь? Не я конкретно, а негоцианты в целом.
Я допил кофе и поставил пустую чашку на стол.
— Разрешите говорить откровенно?
— Говорите, — хохотнул Подольских, — чего уж там.
— Есть три версии пребывания землян в этом мире, — начал перечислять я. — Первая и основная, являющаяся официальной легендой, это межмирная торговля, приносящая неплохой доход. Вторая, более вероятная. Ресурсы и драгоценные камни, залежи которых имеют недурной потенциал, но и тут немного не в тему. Слишком сложно, затратно, да и на Земле могут неправильно понять. Так?
— Так, — довольно кивнул Петр Семенович. — Просчитались мои враги, ой как просчитались. Думали, подсунут тупого десантника, а ты прямо-таки провидец! Да, кстати, названы всего две причины, а анонсировались три. Что последнее?
— Последнее, но не менее важное. — Я набрал в легкие побольше воздуха. — «Новая Гвинея».
Зрачки старика сузились, он напрягся, но через секунду уже хохотал в горло и стучал сухими ладонями по столу.
— Ай Димка, ай шельмец! Нет, ну как же были неправы те идиоты, решившие, что ты завалишь все дело! Нашел-таки?
— Нашел, — кивнул я. — Поневоле начнешь мозгами шевелить. Прием под угрозой, Клару едва получилось выдернуть из рук заговорщиков, до сих пор в бреду лежит, и лекарства пригоршнями даем.
— Что с Кларой? — Довольная усмешка исчезла с лица Подольских.
— А разве вам барон ничего не сказал?
— Говорил что-то про неприятности, но Кларка всегда была суматошной девицей. Не успел толком выяснить, надо было затемно до посольства добраться, чтобы костюмами от Версаче и пистолетами не светить. Понимаю, глупость, но тут уж как вышло.
На этот раз пришла моя очередь удивляться. Гениальный делец, торговец и мультимиллионер Подольских был не в курсе всех дел, творящихся в его империи.
— Ну, слушайте, — вздохнул я. — Спешу сообщить, что лично я в этом деле пострадал в первую очередь, получив незаслуженный арбалетный болт в ногу.
Чем дальше продвигался мой рассказ, тем более хмурым становилось лицо моего босса. Еще немного — и ведь встанет, отберет у одного из бодигардов огнестрел и пойдет порядки наводить. Подольских мужик крутой, может и такое. Но старик не поднялся и не ушел устраивать кровавую баню. Он слушал внимательно, будто протоколируя все мои слова у себя в мозгу. Многое переспрашивал, уточнял, что-то даже записал на салфетке и тут же убрал её себе в карман. В том, что пронесли «Кипарис» и ноут, пришлось, конечно, повиниться, но Семен Петрович лишь отмахнулся от сказанного, будто отгоняя назойливое насекомое. Тут другое было. Одно дело протащить пистолет, пусть это и трижды запрещено, и совсем другое, когда похищают твою дочь, пусть даже и не родную.
У кровати больной старик пробыл едва ли не час, просто сидя в кресле и молча смотря на лицо спящей девушки. Я уж было испугался, не приключился ли со старшим негоциантом приступ от чрезмерных душевных волнений, но старика приступ не догнал. Блеск только появился нехороший в глазах. Увидишь такой взгляд и понимаешь: ничего хорошего от него не жди.
Выйдя из комнаты, Семен Петрович аккуратно прикрыл дверь.
— Идет на поправку, — уверенно кивнул я. — Вчера уже очнулась и даже немного попила. Самый лучший медик, какого мы смогли найти за наше золото, постоянно наблюдает её, навещая раз в два дня.
— Это радует. — Глаза старика метали молнии. — Где эти твари?
— В подвале.
— Веди.
Спустившись на первый этаж, я отомкнул замок и распахнул дверь, ведущую в каменный мешок, называемый подвалом. Пахнуло сыростью и нечистотами. Брезгливые слуги, очевидно, не потрудились вынести ведро, что использовалось узниками в качестве туалета. Вот разгильдяи, провоняет же.
— Секунду, Семен Петрович. — Я принял из рук Дирека масляную лампу и, запалив фитиль, осветил узкую деревянную лестницу, уходящую во тьму. — Похитители внизу, прикованы. По этому случаю даже кандалами пришлось обзавестись. Надеюсь, вы меня не осуждаете.
— Поддерживаю. — На губах старика заиграла нехорошая ухмылка. — Там внизу пешки, не более. Нужно сильную поддержку за спиной иметь, чтоб столь поганую каверзу учинить, и кому? Мне? Семену Подольских! Они либо отчаянно смелы, либо отчаянно глупы. Третьего не дано.
— Что с ними делать?
— Железом жечь, ногти вырывать, но правду вытянуть. Любые средства одобряю. Специального человека к тебе пришлю. Есть у меня такие люди, что упрямцам языки развязывают. День-два — и запоют как соловьи. Не заткнешь уже.
— Поглядеть на них не желаете?
Старик на секунду замешкался.
— Давай, Дима, показывай мне живого пирата.
Сам подвал, конечно, был больше того помещения, куда мы поместили похитителей Клары. По мере надобности его нутро не раз перестраивалось, становясь то винным погребом, то тиром. Под конец же его разделили на три ровные части, оставив одну, наибольшую, для хранения скоропортящихся продуктов, вторую отдали на откуп запрещенному генератору, а третья же, маленькая клетушка два на четыре, огороженная каменной кладкой в три ряда, оставалась пустой до последнего момента. Зачем было укреплять этот каменный закуток, вешать тяжелую дубовую дверь и заливать щели раствором, сказать было сложно, но тюрьма из него вышла на редкость замечательная.
— Генератор тоже нашел? — хмыкнул Подольских.
— Сначала розетку. Вы санкционировали?
— Я. — Губы Подольских вновь исказились в усмешке. — Иногда нужда заставляет идти против правил. Знал бы ты, сколько пришлось нарушить этих правил, законов, убеждений, и не для того чтобы лишний рубль в карман положить. Выжить хотелось, иметь семью, детей, любимую женщину. Чтобы как у людей. Я и Клару-то удочерил, поняв, наконец, что если что отобьюсь, дам отпор, защитить смогу, уберечь.
Второй ключ в связке отпер третью по счету дверь, и мы остановились на пороге временной темницы. Свет от лампы был не особо яркий, куда ему до электрической лампочки, но его хватило, чтобы осветить лица преступников.
Лицо старика стало мертвецки бледным.
— Кто это, Дмитрий?
— Не знаю, Семен Петрович. Сами разговаривать не хотят, а мер крутых к ним не применялось. Надеялся, что дождусь следующего перехода и передам вам в руки со всеми пояснениями.
Брюнетка подняла на нас взгляд и расхохоталась. Маленький злой человек зашипел почти по-змеиному и вжался в стену.
— Выясним, — хмыкнул Подольских и, забрав у меня лампу, шагнул в камеру.
Дар убеждения. Поистине дар, данный свыше крупицам, немногим из ныне живущих. Благословение это, редкая удача. Обладая даром убеждения, ты открываешь для себя многие двери, плотно запертые для других. Непроходимые дороги становятся гладкими, злейшие враги друзьями, мокрое сухим, горячее холодным. Правда, та опрометчивость, с которой раздается это чудо, заставляет усомниться в разумности дающего. Гитлер, Пиночет, Эскабар, вот лишь малая доля тех, кто награжден даром убеждения напрасно. Попав в руки людей с дурными намерениями, дар превращается в кистень. Вы хотите доброго примера? Пожалуйста, хотя бы Иисус.
Я стал невольным свидетелем чуда, увидел дар в действии. Слово за словом, звук за звуком — старик сидел на корточках возле прикованной к тяжелой станине брюнетки и говорил, обволакивая, погружая в мягкую дрему и ломая волю.
Звали девушку Надежда Синицына, и она была сестрой-близнецом Клары, лежащей сейчас в беспамятстве на втором этаже. В детский дом девочки попали после катастрофы, которая произошла с их родителями. Лихой водитель не справился с управлением и на полном ходу въехал в старенький «жигуленок», где находились мать и отец девочек. Смерть была мгновенная, никто не мучился, но после них осталось двое детей, опеку над которыми взяла на себя бабушка несчастных сирот. Следующая трагедия последовала через три года, когда пожилая женщина скончалась от инсульта, и девочки остались один на один с этим страшным, злым и порочным миром. Почему они не попали в один детский дом, выяснить не удалось, но волей судеб Клару поместили в детский дом в Петербурге, а сестру увезли в Новгород, где она жила и училась до восемнадцати лет. Нет, государство не бросило девушку, даже наоборот. Надя получила полагающуюся ей по закону отдельную квартирку, по сути, дыру в маневренном фонде, устроилась на работу по специальности, закройщиком, и так бы и жила в своих маленьких радостях и несчастьях, если бы в один прекрасный момент не натолкнулась на гламурную передачу на одном из музыкальных каналов. Суматошный виджей представлял десятку самых богатых невест России. Говорил о состоянии их родителей, об их увлечениях, показывал интервью и сообщал о фантастических слухах, которые, как правило, окружают звездные тусовки. Каково же было её удивление, когда на стареньком, видавшем виды телевизоре «Рубин», во всем блеске и великолепии предстала не кто иная, как давно потерянная и почти забытая сестра Клара. Да, это была Клара. Точная копия той, что сидела тогда в оторопи перед мерцающим кинескопом. Те же брови, те же глаза, те же нос и губы, вот только фамилия другая, Подольских.
