Горъ Василий - Законник.
…Короткий полет, удар, леденящий холод — и я, открыв глаза, увидела вокруг себя темное пятно, оказавшееся подолом задравшегося выше головы платья. А мгновением позже меня закрутило в чудовищном водовороте и потянуло куда-то вправо-вниз. Судорожно рванувшись, я поплыла туда, где, по моим представлениям, должна была находиться поверхность, и тут же застыла: вырывающиеся из моих ноздрей пузырьки воздуха двигались не вверх, а куда-то в сторону!
Попытка выпростать лицо из мокрой ткани не удалась — в этот момент поток больно ударил меня спиной о камень, а потом, несколько раз перевернув, потащил куда-то в глубину…
…Справиться с все усиливающейся болью в ушах и головокружением тоже не получилось: безумный холод, сковавший тело, мешал думать. А когда я пребольно ударилась затылком об очередной камень и чуть не потеряла сознание, то четко поняла, что вот-вот захлебнусь…
…Рывок за платье — и натянувшийся воротник чуть не оторвал мне голову. Еле удержавшись от вскрика, я потянулась к вцепившимся в меня рукам, и… заставила себя расслабиться: мешать тому, кто пытался меня спасти, было глупо. Увы, моей силы воли хватило ненадолго: легкие горели огнем; в глазах мутилось от недостатка воздуха, а поверхности, к которой меня тащили, все не было и не было! В общем, поняв, что еще немного, и я вдохну воду, я извернулась, вцепилась в руку своего спасителя… и все-таки вдохнула…
…- Двадцать ударов розгами!…Я сказал, иди!!! — в голосе, донесшемся до меня, звенела сталь. Я попробовала открыть глаза, но поняла, что не могу — просто нет сил.
— Хоть пятьдесят! Но потом!! Когда ее высочество придет в сознание, и я извинюсь!!!
— Айлинка!!! — зарычал тот же голос. И я с удивлением поняла, что он принадлежит графу Аурону. — Бегом!!!
— Нет!!! — в голоске его сестры звенела та же самая сталь. — Я приму любое наказание, но после того, как очнется ее высочество…
— Я уже оч-… - прошептала я. И закашлялась. А мгновением позже меня вывернуло наизнанку…
…Кое-как открыв глаза, я увидела перед собой землю, здоровенную грязную лужу и мокрый кусок ткани, обтягивающий колено Утерса-младшего. Удары по спине и дикий озноб я почувствовала чуть позже — когда ко мне вернулась способность соображать.
— Больно!!! — хрипло пробормотала я. И снова закашлялась.
— Ничего… Зато вы живы… — облегченно выдохнул граф. И осторожно перевернул меня на спину.
— Простите, ваше высочество! Я — дура!!! — затараторила Айлинка Утерс. Потом сделала небольшую паузу и добавила: — Мне просто захотелось… похвастаться…
— Чем? — кое-как справившись с приступом тошноты и с трудом заставив шевелиться замерзшие губы, выдохнула я.
— Тем, что теперь тоже заканчивает тренировку прыжком в Кристальную… — рявкнул граф Аурон.
— Т-то есть это не… — начала, было, я, и тут же замолчала: произносить фразу 'попытка покончить с собой' мне почему-то расхотелось.
— Я не подумала… — выглянув из-за плеча брата, чуть не плача, пробормотала девчушка. — Просто Ронни прыгал в Кристальную с детства. А мне всегда запрещали… Ну, а когда я смогла… В общем… простите меня, пожалуйста…
Увидев, что в глазах Айлинки стоят слезы, а губы искусаны до крови, я кое-как заставила себя улыбнуться:
— Я бы, н-наверное, т-тоже не удержалась…
— Правда? — расцвела девчонка. — Правда-правда?
— Все? Извинилась? — повернувшись к сестре, поинтересовался граф. И, не дождавшись ее ответа, приказал: — Бегом на конюшню. Двадцать ударов розгами. А потом — к маме: расскажешь, что натворила…
…Вмешиваться в воспитательный процесс я не стала. Просто проводила взглядом хмурую, как грозовое облако, девочку, а потом, тщетно стараясь не трястись от холода, уставилась на графа Аурона:
— Вы спасли мне жизнь…
Убрав со лба прядь мокрых волос, юноша криво усмехнулся:
— А вы пытались спасти жизнь моей сестре…
— Да, но…
— Простите, что перебиваю, ваше высочество, но для меня прыжок в Кристальную — это норма. А для вас — подвиг… Так что благодарить должен я…
— Я сделала то, что была должна… — выдохнула я.
— Я - тоже… — улыбнулся граф. И, подхватив меня на руки, встал: — Я отнесу вас к Брю-… шевалье Рутису: он поможет вам встать на ноги…
Прокашлявшись, я прислушалась к своим ощущениям, и поняла, что хочу только одного: согреться!
— А у н-него есть б-бочка с г-горячей водой?
…Вцепившись руками в очередной кубок с подогретым вином, который мне протянула графиня Камилла, я глупо улыбнулась… и почувствовала, что мертвецки пьяна:
— Б-боюсь, что если я выпью еще глоток… то… м-меня придется спасать еще раз: я утону прямо в этой бочке… А так как г-графа Аурона р-рядом нет, то…
— Если хочешь, я могу приказать, чтобы его позвали… — улыбнулась графиня.
— Н-не надо… — помотав головой, выдохнула я. И, посмотрев на свою грудь, скрытую водой только наполовину, попыталась объяснить свою мысль: — Я с-слегка неодета… В-впрочем, эдак год назад, к-когда… ваш сын п-помогал мне р-раздеться… и… чуть не оторвал нос и у-… уши, он… имел в-возможность рассмо-…
Графиня побледнела:
— Что? Вы же говорили мне, что Ронни… мой сын… не позволял себе никаких вольностей!!!
— В-вольностей? — переспросила я. И, вспомнив, как именно на меня тогда смотрел граф Аурон, грустно вздохнула: — Никаких вольностей. Просто заставил меня выкупаться и все… Смотрел, к-как на бревно какое…
Камилла Утерс прищурилась, а потом по ее губам скользнула едва заметная улыбка:
— Надо же, какой хам!!!
Поняв, что я только дала возможность графине заглянуть в свою душу, я мигом протрезвела, и, поставив кубок на край бочки, ушла в воду с головой. А через пару мгновений, сообразив, что прятаться от хозяйки замка в бочке с горячей водой, как минимум, неучтиво, вынырнула обратно.
Пока я вытирала глаза, графиня молчала. А потом снова улыбнулась и позвала:
— Ронни! Сынок! Ты тут?!
Я вспыхнула, судорожно прикрыла руками грудь и умоляюще посмотрела на Камиллу Утерс:
— Не надо!!!
Графиня удивленно приподняла одну бровь, и… улыбнулась:
— Я пошутила! Ронни уже полчаса, как уехал…
— В Арнорд? — перепугано воскликнула я, вцепилась в борт бочки и попыталась встать.
— Нет… В Изумрудную Рощу, на похороны Лиса… А в Арнорд, как мы и договаривались, вы поедете вместе…
Я облегченно опустилась обратно в воду:
— Просто…
— Можете не объяснять: я поняла… — непонятно почему перейдя на 'вы', без тени улыбки буркнула графиня. Потом сделала небольшую паузу и вопросительно уставилась на меня: — Я надеюсь, ваше высочество, вы не собираетесь пользоваться своими способностями… для того, чтобы… заинтересовать моего сына?
Покраснев еще сильнее, я отрицательно покачала головой:
— Даже если бы могла — не стала бы…
— Почему? — требовательно спросила Камилла Утерс. — Простите за мою настойчивость, но я должна это знать…
Я закрыла глаза, откинула голову на край бочки, представила себе лицо графа в тот момент, когда он опускал меня на ложе в мастерской шевалье Рутиса, и мечтательно вздохнула. А потом попробовала сформулировать ответ…
Видимо, выпитое вино все еще бродило в моей крови, потому что рассказ о моей жизни в Свейрене получался сбивчивым и жутко непоследовательным. Впрочем, мне было все равно: я открывала душу первый раз в жизни. И почему-то мне было совсем не страшно! Видимо, потому, что графиня не вслушивалась в то, что я ей говорю, а вживалась в каждое произнесенное мною слово. И совершенно точно ощущала то, что когда-то чувствовала я. Вглядываясь в ее глаза, контролируя ее дыхание и мелкую моторику, я пьянела сильнее, чем от выпитого вина: в глазах матери Аурона Утерса было больше чувств, чем во взглядах всех тех людей, которые окружали меня в королевском дворце, вместе взятых! И каких чувств — она сопереживала, сочувствовала, боялась и печалилась вместе со мной! Видимо, поэтому я никак не могла остановиться…
…Картины, возникающие перед моим мысленным взором, были ничуть не менее яркими, чем во время медитаций. Я снова оказывалась стоящей на коленях перед Даржиной Нейзер, снова вслушивалась в ее скрипучий голос, снова ощущала, как ее сухие, но удивительно сильные пальцы стискивают мои плечи. 'Смотри в себя, маленькая тварь…' — звенело в моих ушах, а перед глазами возникали кривящиеся губы моей первой наставницы… — 'Или я заставлю тебя умыться своей кровью…'
Несколько минут страха, от которого слабели колени — и я оказывалась в Кошмаре, в шаге от очередного вора или убийцы, не желающего выдавать своих подельников. Я вглядывалась в глаза, мутные от только что испытанной боли, и пыталась найти в них хоть что-нибудь человеческое. Что даст мне возможность кинуть в их разум крючки и установить связь.
Потом память подбрасывала мне воспоминания о первых часах своего похищения, и я, ощутив себя лежащей под разлагающейся тушей лошади, с ужасом вслушивалась в слова Молота: 'Лучше б эта миловалась с водяным, чем с Конасом… Им-то, бабам, что? Больна и больна… Живет, только кровью по утрам откашливается… А наш брат, мужик, летит к ним, как мотылек на свет костра… И мрет так же…'
