Руслан Мельников - Метро 2033: Из глубин
Ускользнувший от Зиланта «крот» зарылся глубоко в землю и вновь остановился, обратившись в неподвижный титановый склеп. Машина отдыхала, выключенные двигатели не работали, отсек управления был пуст. Как и отсек связи. Экипаж ждал командира, не смея его потревожить.
За открытым тяжелым люком ДУК-камеры как в крематорной печи лежала Вера. Гришко прощался со своей женщиной.
Два кумулятивных заряда, попавшие в отсек связи, стоили ей жизни. Скачок температуры и резкий перепад давления, расплавленные брызги, мелкие осколки… Выжить она никак не могла.
Полковник подумал о том, что отсек связи находится как раз над отсеком управления. Если бы его там не было, от кумулятивных зарядов погиб бы сам Гришко.
– Эх, Вера, Вера!
Они провели вместе слишком много лет и слишком сильно привязались друг к другу, чтобы сейчас просто закрыть ДУК-камеру, просто нажать рычаг с красным набалдашником и просто забыть. Тихая, неприметная Вера, как оказалось, многое значила в его жизни. Даже больше, чем он думал. Только по-настоящему полковник прочувствовал это, когда ее не стало.
Да, Вера всегда старалась быть незаметной, она старалась не мешать ему в его важных полковничьих делах, и, может быть, поэтому он не уделял ей должного внимания, а порой откровенно игнорировал, как игнорируют привычную вещь, которая никогда и никуда не денется. Но даже вещи, случается, пропадают. А что уж говорить о людях?
– Прости, – прошептали губы.
Насколько помнил себя полковник, никогда и ни у кого он прощения не просил. Во всяком случае, после Последней Войны – точно. Никогда. Ни у кого. Но сейчас он был виноват. Вера погибла и по его вине тоже. Он привел субтеррину в Казань, и он не успел вовремя увести подземлодку. Поэтому сейчас надо было сказать то, чего Гришко не говорил…
– Прости, – повторил он.
Он сказал. Но будет ли прощен?
Зрение стало каким-то размытым. Четкий округлый срез люка поплыл. Показалось, будто тело в камере чуть шевельнулось. По щеке потекла капля. Полковник стер ее пальцем, удивленно посмотрел на поблескивающую влагу. Когда он плакал в последний раз? Наверное, в детстве. В очень раннем. Пока не усвоил, что слезы – это слабость.
Хорошо, что подчиненные не видят сейчас его слабости. Плохо, что он видит ее сам.
«Стоп! – щелкнуло в мозгу на эту жидкую текучую слабость. – Хватит! Не раскисать!»
В самом деле – нельзя. Это сейчас непозволительная роскошь.
Он тряхнул головой. Шумно и глубоко вдохнул. Выдохнул. Сжал и разжал кулаки. Снова сжал.
Полковник Гришко взял себя в руки. Вера мертва, и ее не вернуть. Жаль, безумно, дико жаль, что так получилось. Но – получилось, но – не вернуть.
Он всего лишь хотел осуществить свою давнюю мечту. У него была простая и ясная цель. Отправляясь в это путешествие, Гришко надеялся найти такое убежище, в котором можно навсегда укрыться от зараженной поверхности и от обитающих на ней тварей. Да и от людей тоже. И как-то само собой предполагалось, что вместе с ним будет Вера. Он никогда не думал об этом. Это просто предполагалось. Само собой.
Но теперь Вера мертва. А он жив. Она не добралась, а ему придется продолжить путь одному.
Значит, надо разделить живое и мертвое. Надо провести черту. Захлопнуть люк и отрезать тот кусок жизни, который был с Верой, от того, который придется прожить без нее. Не забыть – нет, забыть не получится, да и не нужно забывать. Отрезать – это другое. Отрезают то, что не должно мешать.
Вера после своей смерти не должна и не будет мешать ему, Гришко. Так же, как она не мешала, когда была жива. Так будет правильно, так будет хорошо и для него, и для нее. Немного тоски – и все пройдет. Должно пройти. Он заставит все пройти.
Вера любила его. Она поймет. Она не станет являться к нему, как приходит к Стасу призрак Колдуна.
– Прости, – еще раз сказал Гришко. Добавил: – Прощай.
И с грохотом захлопнул люк. Положил руку на рычаг с красной головкой. Помедлил еще секунду.
– Покойся с миром, Верочка.
Нажал.
Кажется, полковнику Гришко стало легче. Значит, со временем будет еще легче.
После недолгой остановки подземлодка продолжила движение.
* * *В медицинском отсеке было светло, чисто, тихо и страшно. Катя лежала без сознания. Пристегнутая к кушетке на случай болтанки и непроизвольных судорог, она казалась мертвой. Собственно, она почти была такой: Катя умирала.
Совсем не обязательно быть медиком, чтобы понять это. Правое плечо девушки разбухло. Из-под широкой повязки проступала пугающая чернота. Уже почернела шея. Чернота перекинулась на прикрытую простыней грудь девушки. И хотя обломок стрелы был извлечен из раны, это уже ничего не решало.
Над Катей хлопотала Таня в белом медицинском халате. Медик что-то вкалывала раненой, ставила капельницы, но Стас чувствовал: Таня не верит в выздоровление пациентки. Это легко читалось по выражению ее лица и суетливым движениям рук.
Кроме них в медотсеке был еще Киря. Начохр исподлобья смотрел то на Стаса, то на Катю. Главным образом – на Стаса. Видимо, боялся оставлять с ним наедине свою Таню. И Таня боялась оставаться с ним. Это тоже угадывалось без труда.
Они молчали. В отсеке слышался только привычный гул двигателей.
Гришко и Михеич вели «крота» на пару. Порода была податливой, и никаких опасностей под землей пока не было, так что, в принципе, субтерриной сейчас мог бы управлять и один человек. Но вдвоем все-таки проще. Михеич помогал и страховал полковника. После смерти Веры тот находился в подавленном состоянии, хотя и старался не показывать этого.
Катя тоже скоро отправится за Верой. Это вопрос времени. Возможно, только поэтому полковник ненадолго отпустил Стаса в медотсек.
– И что, совсем ничего нельзя сделать? – спросил Стас. – Никак нельзя ей помочь?
– Я не могу, – честно призналась Таня. – Я даже не знаю, каким ядом была смазана стрела.
Стас посмотрел на нее. Таня отвела взгляд.
– Я попытаюсь снять боль. Возможно, удастся привести Катю в чувство.
Стас молчал и смотрел.
– Больше ничего не смогу. Сейчас на поверхности ядов туева хуча, – она словно оправдывалась перед ним или перед Катей. – Я понятия не имею, у какой твари его взяли казанцы или из какого растения добыли. Я ничего не знаю об этом яде и его свойствах. Знаю только, что он убивает. Яд очень сильный. Противоядия нет. Кате осталось недолго.
– Сколько? – спросил Стас.
– День-два, – не очень уверенно ответила медик. И, словно в утешение, добавила: – Может, три. Если сильно повезет.
– Если повезет? – Стасу трудно было совладать с мышцами собственного лица. Он чувствовал, что гримасничает, как сумасшедший, но ничего не мог с собой поделать. – Это ты называешь везением? Три дня жизни, а потом сдохнуть?
– Эй, – негромко окликнул его Киря. – Ты бы лучше вышел отсюда, а? Ты ее пугаешь.
– Катя без сознания, – отмахнулся Стас. – Она уже ничего не боится.
– Я говорю о Тане.
Побледневшая Таня, отступив за кушетку, испуганно смотрела на Стаса. Киря тоже выглядел напуганным.
– Говоришь о Тане, а думаешь о себе? – процедил Стас.
Киря поджал губы. И снова разжал их:
– Да, черт подери! Ты пугаешь и меня тоже, етить твою! Это ты хотел услышать? Ну так слушай! Ты всех здесь пугаешь, Хвостопад! Потому что чем дальше, тем меньше мы тебя понимаем! Зачем ты без противогаза и «химзы» полез за Катькой, когда приказано было стартовать? Зачем подставлял башку под отравленные стрелы? Чего нам ждать от тебя в следующий раз?
С кушетки донесся слабый стон. Стас повернулся.
Катя пришла в себя. И смотрит на него. Но как она на него смотрит! В расширенных глазах нет ничего, кроме страха.
Катя замотала головой, забилась в ремнях. Тихонько заскулила на одной ноте:
– Уйди-уйди-уйди-уйди…
Тоже боится. Господи, как же она его боится!
– Тебе придется уйти, Стас, – тихо сказала Таня. – Она не хочет тебя видеть, а ее состояние…
– Уйди-уйди-уйди-уйди…
Да что же это такое?! Стас выскочил из отсека, захлопнув за собой дверь.
«Бум!» – грохнул металл.
«Бум-м!» – покатилось эхо по пустому коридору.
Впрочем, уже не пустому. Перед Стасом снова стоял Колдун, задумчиво поглаживающий колотушкой бубен.
– Что это такое, Колдун? – повторил Стас свой вопрос вслух. – Что это?!
Илья пожал плечами:
– Обычное дело. А чего ты ждал от Катерины?
– Я же ее… Я ей помог… А она…
– Думаешь, она помнит, кто ее спас? Ты уверен, что ей было до того?
Стас непонимающе смотрел на мертвеца.
– Станислав, Катю ранили отравленной стрелой. Она была вне себя от боли и ужаса и в «крота» влезла на чистом адреналине. По большому счету она отключилась еще до того, как ты втащил ее в шлюз. Она ничего не видела и не понимала тогда и теперь ничего не помнит. А если даже и помнит… Думаешь, сейчас она будет благодарна тебе за то, что ты не дал ей упасть под гусеницы и умереть быстро? Думаешь, Катя скажет «спасибо» за то, что ты обрек ее на страдания без надежды на выздоровление? – Илья покачал головой. – Ты совсем не знаешь психологии умирающих.
